Не успел он договорить, как из обеденной залы позвонили.
– Все, – упавшим голосом произнесла Лира. – Это звонок к ужину. Что‑то я со временем не рассчитала.
Верный Пантелеймон в мгновение ока произвел разведку на местности.
– Там уже полно лакеев, – сообщил он, вернувшись из залы. – Может, через другую дверь? Нет, туда тоже нельзя.
Другая дверь, которой, кстати, воспользовался магистр, выходила в коридор между библиотекой и преподавательской. Именно в это время там толпится весь колледж: кому‑то надо мантию взять, кому‑то бумаги оставить, не идти же с ними к ужину.
Можно было бы рискнуть и затеряться в толпе ученых мужей. Можно было бы ретироваться через столовую. Ну, подумаешь, попадешься под руку кому‑нибудь из лакеев. Ну наорут. Большое дело! Но из‑за этого белого порошка, который магистр всыпал в графин с вином, мысли в голове у бедной Лиры совсем разбрелись, так что она решительно не знала, что делать.
За дверью раздались шаги. Это лакей. Хочет проверить, все ли в порядке. По традиции после ужина профессора собираются в рекреации, чтобы насладиться бокалом доброго вина и жареным маком.
Лира сломя голову бросилась к стоявшему в углу гардеробу и скользнула внутрь, едва успев прикрыть за собой дверцу. За Пантелеймона она не боялась. Стены в комнате темные, да и кто заметит бражника? Ну, в крайнем случае, залетит под кресло.
В комнате стояла тишина, только слышно было, как сопит лакей. Сквозь щелочку между дверцами Лира увидела, как он поровнее разложил курительные трубки и придирчиво осмотрел батарею графинов и бокалов на столе. Затем он обеими руками пригладил волосы и что‑то негромко сказал своему альму. У всех слуг альмы были собаками. Но этот слуга был не просто лакей, а обер‑лакей, так что альмом его была не просто какая‑то там шавка с хвостом, а гончая. И гончая эта что‑то явно учуяла, но, к великому облегчению Лиры, к гардеробу не подошла. А попадись девочка обер‑лакею – ей несдобровать, ведь он уже дважды так колотил ее!
Вдруг Лира услышала где‑то возле своего плеча шепоток. А, да это Пантелеймон! Проскользнул‑таки за ней следом!
– Все. Пиши пропало. Теперь будем здесь сидеть. Ведь говорил же я тебе! Ну почему ты меня никогда не слушаешь, скажи на милость!
Лира дождалась, пока обер‑лакей выйдет, ведь ему пора было прислуживать за магистерским столом. Из обеденной залы доносился гул голосов; слышно было, как там собирается народ.
– Да, не послушалась и правильно сделала, – зашипела она в ответ, как только за лакеем закрылась дверь. – Иначе мы бы ничего не узнали. Ты что, не понимаешь? Ведь магистр всыпал в графин с вином яд. Пан, миленький, это то самое токайское, про которое он говорил дворецкому. Они же хотят отравить лорда Азриела!
– А может, никакой это не яд?
– Как это не яд? Конечно яд! А зачем же тогда магистр специально дожидался, пока дворецкий уйдет, и только потом подсыпал порошок? Если бы это был не яд, он бы спокойно всыпал его и при дворецком. Не‑е‑ет, все это неспроста. Я чувствую. Тут пахнет политикой. Не зря слуги без конца шепчутся об этом по углам, я же не глухая! Ой, Пан, а вдруг мы предотвратим злодейство?
– Вздор! – отозвался Пан неожиданно резко. – Ты хочешь сказать, что собираешься четыре часа кряду просидеть в этом гробу? Вот так, скорчившись? Послушай меня: я слетаю посмотрю, как там, в коридоре, а когда будет чисто, скажу тебе, ладно?
Бражник с готовностью вспорхнул с Лириного плеча. В узкой полоске света был четко виден его силуэт.
– Нет, Пан, не ладно, – твердо сказала девочка. – Никуда я отсюда не уйду. Я должна, должна понять, что они затевают. И никакой это не гроб. Вон смотри, тут какая‑то мантия висит. Ее можно подстелить под себя, и будет мягко.