— Все ясно, — Грин протянул руку и вытащил из бардачка плоскую фляжку. — Отхлебни и успокойся.
Иван выпил коньяка, как холодного чая. Потом еще немного. Стало чуть полегче и не так холодно, но острая пружина внутри грудной клетки никак не желала разжиматься.
Грин смотрел вперед, щурил глаза и насвистывал «Прощание славянки». Ивану хотелось с ним заговорить, но он не мог избавиться от ощущения, что опять скажет смешную глупость. Только когда за ветровым стеклом замелькали первые фонари, и пришлось затормозить у светофора, он решился.
— Грин, а их искать будут?
Грин посмотрел, снисходительно улыбаясь, как на ребенка, который боится отпустить папину руку.
— Ты не понимаешь, — сказал он с выражением привычного терпения. — Искать — некого. Они мертвые. Они не существуют. У них нет документов. Они — нечисть. В них никто не верит, милиция тоже не верит. Пойди, подойди к менту и спроси, верит он в вампиров или нет.
— Грин, — сказал Иван, внутренне содрогаясь, — а может, мы с ума сошли? Ведь вампиров действительно не бывает…
Грин рассмеялся.
— Малек, с ума по одиночке сходят. Только гриппом вместе болеют, помнишь? Ты просто неверующий. Мне батя все объяснил. Знаешь, Бог, ангелы, бесы — они все есть, только их не все видят. Для того, чтобы увидеть, нужен толчок. Определенное состояние души. Вот святые, например, те могут…
Иван нервно хихикнул.
— Ты святой, Грин?
Грин отвесил ему подзатыльник.
— Не богохульствуй. Нам это нельзя.
— Тогда как тебе…
— Потом расскажу, — Грин припарковался. — Пойдем ко мне. Не хочу тебя одного оставлять. Можешь глупостей наделать. Ты скажи, главное: ты мне веришь? Лично мне?
Иван на минуту запнулся. Все кругом летело в тартарары, но…
— Верю, — сказал он тихо. — Ты же знаешь.
Они вышли из машины, и Грин захлопнул дверцу.
— Нормально, — сказал он. — Теперь я за тебя спокоен.
Кухня была чистая и даже, в своем роде, уютная, но какая-то нежилая. У стен, выкрашенных дежурной голубой краской с серым бордюром около потолка, стояла стандартная, еще советская мебель из ДСП с белыми панелями, а на ней — толстая белая фаянсовая посуда. Плита сияла девственной чистотой. На окне отсутствовали занавески. У хозяина квартиры отсутствовал культ кухни. Очень чувствовалось, что в этом месте поддерживали чистоту в характерном армейском стиле, без всяких гражданских излишеств, и что питались тут бутербродами, пельменями и сухой лапшой, которую Жорик Замошников называл «бомжатским супчиком». На чистом и пустом столе стояли только громадные чайные чашки, сахарница и бутылка с каким-то тягучим сладким напитком, то ли ликером, то ли бальзамом, который рекомендовалось наливать в тот же чай.
Чай источал пар, был крепок до черноты и сладок, как сироп. Иван согрелся.
Грин сидел на табурете у окна и курил. Теперь на нем были только тельняшка и камуфляжные штаны, закатанные до колен. Именно его фигура, освещенная маленькой лампой, висящей на стене, а не под потолком, делала уютной эту кухню тоталитарного образца. Там, где жил Грин, было спокойно, тепло и не водились ни бесы, ни вампиры. Вокруг Грина стояла осязаемая грубая реальность, и это погружало Ивана в состояние тихого кайфа.
— Ты уверен, что хочешь услышать? — спросил Грин.
— Ну да.
— Неприятно, — Грин уставился на собственные руки и принялся крутить массивный стальной перстень с рельефной волчьей мордой — единственную свою феньку, еще с довоенной жизни используемую, как легальный аналог кастета.