Новая волна обиды затопила мне горло. Пришлось остановиться, чтобы прокашляться.
Хр-р, хр-р, спящий рыцарь сладко похрапывал у старушки на плече.
Я потёр рукой глаза.
«Ну вот и всё. Прощайте! Больше уже не свидимся».
Старушка кротко махнула пухленькой ручкой. Вид у неё, в отличие от меня, был довольный и безмятежный.
Я подобрал брошенный рюкзак и снова по бежал теперь уже не останавливаясь к выходу.
Скелет, завидев меня, придержал дверь и почтительно заложил костлявую руку за пояс.
«Мой славный, милый скелет, я притормозил и с горестным вздохом поправил ему болтающийся сустав. Как жаль, что мы не сможем стать друзьями!»
Скелет печально хрустнул выправленным плечом. Видно, поблагодарил за помощь.
Я выскочил на площадку и неуклюже покатился вниз по лестнице. Я даже не сказал ему «до свидания». Да и зачем нам видеться? У него впереди сцена. И слава. А у меня
Я выбежал из подъезда и посмотрел по сторонам нет ли где Юрки с кошкой. Но их нигде не было.
И всего этого тоже не было, сказал я сам себе. Всё, забудь.
Я повесил за спину рюкзак и пошёл не оборачиваясь. А какой смысл?
Ничего не было. И ничего уже не будет. Никогда!
Потому что я Савелий Егорович Пузиков полная бездарность.
Глава пятая
К репетитору я, само собой, опоздал. И даже не позвонил! Получается, тоже подвёл человека.
Она мне теперь спасибо вряд ли скажет. А уж бабушка
Я полез в рюкзак искать телефон. В сё-таки надо позвонить предупредить, что не приду. А то некрасиво.
И вдруг ахнул. А дневник-то я и забыл! Прямо там у этой мегеры на столе оставил.
Ну да, зря я так сказал. Но ведь и она хороша! Хоть бы для приличия почитала.
Во мне вдруг слабо шевельнулась надежда: «А может, директриса ещё одумается? Позвонит? Вдруг она каким-то чудом узнала номер моего телефона?»
Но я тут же наступил своей надежде на горло:
Сказано же тебе было не подходишь! И актёром тебе не стать ни-ког-да!
В этом бабушка, конечно, права. Если не знаешь, кем быть, нечего в неизвестность и соваться!
«Чёрт меня вообще в этот подъезд понёс!» в сердцах подумал я. И начал звонить репетитору.
Надежда Владимировна, пробасил я. Это Сава. Вы извините, я сегодня не приду на алгебру.
Савушка? Надежда Владимировна меня, конечно же, не сразу узнала. С таким-то басом! А что случилось, дорогой? Ты приболел?
Да, беззастенчиво соврал я. Холодного кваса вчера попил, вот горло и прихватило.
Мой ты ребёнок, заохала репетитор. Поправляйся скорее!
Она всегда такая. Чуть что сразу причитать начинает. Сердобольная!
Спасибо, постараюсь, сказал я и быстро отключился, чтобы больше не врать.
Я этого ужасно не люблю. Просто хронически не переношу ложь и всё, что с нею связано. Ещё одно доказательство того, что актёром мне не быть. Потому что актёры это кто? Первые вруны! Можно сказать, прирождённые.
«Ну и ладно! с болью в сердце подумал я. Ну и пожалуйста».
И поплёлся обратно домой.
«Может, мороженого купить? внезапно подумалось мне. И я, конечно же, страшно обрадовался такой идее. Раз маршрутка сегодня не нужна, то и монетам пропадать нечего».
«А как же диета? услышал я вкрадчивый шепоток. Овсянка и всё такое?»
Замолчи! шикнул я, копаясь в кармане. Тебя вообще не спрашивают!
И стал демонстративно считать мелочь.
«Вот ты какой, противно захихикал голосок. А ещё герой называется».
Без твоих комментариев обойдусь, я подбросил монетки в воздух. Сиди там и молчи. Нашлась тут.
Я же её сразу узнал! Свою потерянную совесть.
«Ленивый распустёха, послышалось у меня в животе гнусавое пение. Толстяк и бармаглот».
Ничего-ничего! пообещал я. Сейчас ты у меня быстренько замолчишь! От шоколадного мороженого любая совесть враз замерзает!
Она испуганно запищала. Что-то там о чести и достоинстве. Но я уже и не слушал. Потому что зашёл в магазин.
* * *
Наспех прикончив мороженое, я наконец почувствовал что-то вроде умиротворения.
Нет, до этого, конечно, было ещё далеко. В сё-таки свежие раны долго не заживают. Но на душе у меня и правда немного полегчало. Прямо светло стало!
Поэтому-то я и решил, что самое время идти домой.
«Сейчас забацаю гигантский бутерброд и как залягу вместе с ним и книгой все мои печали одной левой снимет», бодрыми мыслями убеждал я сам себя.
Возле самого подъезда у меня затрещал телефон. «Опять мама!» подумал я и без всякой радости сказал:
Алло?
Но мне никто не ответил.
Алло? терпеливо повторил я. Говорите!
Тишина. Я пожал плечами и отключился.
«Надо папе позвонить, внезапно поду мал я, поднимаясь на наш этаж. Напомнить, что у него есть сын. А вдруг он меня узнает?»
Смешного, конечно, мало. Папа ведёт себя так, как будто меня вообще нет на свете.
Я помотал головой, чтобы отделаться от грустных мыслей, открыл ключом дверь и с порога крикнул:
Ба! Я уже дома!
И только потом вспомнил, что бабушки нет. Она же на занятиях.
Разувшись, я потопал в ванную мыть руки. Попутно заглянул в зеркало. Ну и видок! Вся физиономия в шоколадных разводах. Хорошо хоть, бабушка не видит. Представляю, что бы она мне на это сказала.
Я наклонился над раковиной и хорошенько умыл лицо. Умываться я люблю. Сразу себя моржом представляю, милым и усатым.
Сквозь шум воды я услышал настойчивое треньканье.
«Телефон!»
Рюкзак валялся в прихожей на полу, и я побежал к нему сломя голову. Мало ли кто там звонит.
Да! Стыдно признаться, но я всё ещё надеялся. Вот такой непоправимый человек.
Алло? пропыхтел я в трубку.
Молчание.
Да что же это такое! отругал я ни в чём не повинный телефон. Ничего не слышно! Алло! Говорите!
Пи-пи-пи связь оборвалась.
Странно. Я слегка поёжился. Может, кто балуется?
«Юрка?» кольнула меня внезапная мысль. Но я сразу её отмёл. Бред какой-то!
Я бросил телефон куда попало и промаршировал на кухню. И, конечно же, сразу свернул к холодильнику.
Трагедии трагедиями, а обед по расписанию.
Ну-ка, посмотрим, что тут у нас есть!
В животе у меня приятно заурчало от пред вкушения. Мороженое там давно растаяло, а голод остался.
А обед греть надо! вспомнил я бабушкин наказ. Значит, решено бутерброды!
Я схватил кусок сыра, упаковку ветчины и, пританцовывая, закружился с ними по кухне. Видела бы меня сейчас Вероника Павловна! Это наша учительница по народным танцам. Она хорошая. Очень! Хоть и заставляет плясать гопак. А это ужас как непросто!
Я начал жонглировать в танце ветчиной и сыром, но, конечно, уронил и то и другое. Ну, когда-нибудь получится. Пусть и не сейчас.
Нагнувшись, я подобрал с пола продукты и тут заметил записку. Она лежала на столе, придавленная солонкой.
Ничего себе, удивился я. С каких это пор? Бабушка в жизни не оставляла никаких записок.
Я отложил ветчину с сыром и взял листок. Странно! Почерк был явно не бабушкин. Неразборчивый и весь в каких-то закорючках.
«Может, сантехник приходил? ещё не начав читать, подумал я первую попавшуюся глупость. И тут же сам от себя отмахнулся. Ерунда!»
«Сава Сан, я с трудом распутал первую надпись, если хоцес увидеть свой бабуска зывым» Чего-о-о? Я попытался осмыслить прочитанное. Что значит
В голове у меня страшно загудело. Как будто в ней застрял паровоз: «Чу-чу-у-у! Ч-ч-ч Чу-чу-у-у!»
Я помотал ею в разные стороны и быстро начал читать по новой:
«Сава Сан! Если хоцес увидеть свой бабуска зывым, позвони на этот номер. Его похитили!» Его? Это кого? Я оторопело таращился в листок. Номер или бабушку?
Сердце у меня колотилось с такой скоростью, что, казалось, сейчас выскочит и полетит, как какой-то голубь.
Я схватил телефон и дрожащими пальцами выбил бабушкин номер. Даже если она на занятиях плевать. Пусть ругается! Главное, услышать её голос.
Я прижался к экрану трясущимся ухом.
«Ну же, бабушка, ответь!»
Но бабушка не отвечала.
Небось в деканате сидит, осенило меня. С деканом чаи гоняет!
Я почувствовал лёгкий приступ злости. И жутко обрадовался! Пусть лучше злость, чем страх.