Между тем второй путь толкования видится единственно верным, если опереться на выводы, полученные в этой работе. Война с роком важнее, чем преодоление почтения перед властью Божией, поскольку Бог покинул нас, осталась только иллюзия его власти, а рок над нами по-прежнему есть. Главное в работе Хайяма и его единомышленников (недаром «мы») именно в преодолении рока, потому о нем в завершении четверостишия. И сокрушаться, что «ничего не вышло», можно лишь тогда, когда (именно в прошедшем времени) все мыслимое «мы» уже сделали.
Скорее всего, это четверостишие было адресовано ученикам и друзьям, и недомолвки естественны: им и так понятно, о чем речь.
Оно могло ошибиться: например, в том, активно ли подхватят люди новое учение.
Впрочем, конечно, можно попробовать истолковать и иначе. Например: «вероучение свое» ислам или какая-то конкретная его секта, выбор которой был подсказан когда-то Сердцем. Но вот второе четверостишие:
Ученьем этим мир поправил бы дела,Вседневным праздником тогда бы жизнь была,И каждый человек своей достиг бы целиИ заявил бы: «Нет!» безумной власти зла.Пусть только не пугается читатель, что теперь чтение стихов Хайяма вместо наслаждения искусством превратится в разгадку ребуса.
Во-первых, Хайям далеко не всегда углубляется в дебри иносказаний; есть у него и прелестная откровенная лирика, и дивные стихи о природе, и обыкновенные жалобы на жизнь, и непринужденные шутки и каламбуры, и таких стихов много.
Во-вторых, мудрость, наверно, тем и отличается от умной и точной мысли, что мысль легко сломать, чуть-чуть переиначив, и превратить в глупость или трюизм, но мудрость пластична, и даже при вольном ее пересказе, даже многое не поняв, мы почувствуем ее глубокое дыхание. Выказанная кем-то мысль дарит нам мысль; но изреченная мудрость обогащает нас целым клубком сцепленных между собою мыслей, и, сколько ни разматывай этот клубок, конца им не видно. Читателю будет чем насладиться.
В-третьих, иносказания и глубинные пласты смысла в традициях восточной поэзии. И эти традиции требуют, чтобы и внешний, поверхностный смысл был поэтичен, чтобы читатель получал удовольствие, даже не вчитываясь в глубину; Хайям владеет этим искусством безупречно. Но если читатель разглядит и второй пласт смысла, удовольствие его удесятерится; если же различит и третий пласт
Итак, перед нами была тройная шифровка: Хайям подменил в стихах философские формулы художественными образами; он же превратил их в криптограмму, применив условный язык, слова-символы, потребовавшие разгадки; и, наконец, коварное время сделало из его рубайята анаграмму, произвольно перетасовав стихи и разрушив связный ход мыслей. Лестно было бы надеяться, что с последними двумя проблемами частично удалось справиться, и уступить теперь место философам для окончательной расшифровки.
Однако сам же Хайям учит, что Истина недостижима. И, внимая его предостережению, соглашаюсь: едва ли я был прав во всех своих выводах и догадках, когда пытался разгадать его рубайят; может быть, и все выводы в целом всего лишь прекрасная иллюзия. Но хотелось бы верить, что какие-то крупицы истины в этой работе есть и что она хоть немного поможет постичь непостижимое поэзию Хайяма.
Примечания
1
Жуковский В. А. Омар Хайям и «странствующие» четверостишия // «Ал-Музаффария»: Сб. статей учеников В. Р. Розена. СПб., 1897. С. 320, 325.
2
«Конечно, наивно объяснять противоречия в творчестве Хайяма только сменой настроений. Бесспорно, что творчество Хайяма имело свою историю, мировоззрение его сложилось не сразу» (Морочник С. Б., Розенфельд Б. А. Омар Хайям поэт, мыслитель, ученый. Сталинабад, 1957. С. 78).
3
«Учение суфизма состояло в том, что все проявления живой и мертвой природы являются эманацией (истечением) абсолютной истины, т. е. бога. Человек, являющийся последним творением бога, должен стремиться к слиянию с ним, для чего он должен отказаться от всех материальных благ, подавить все желания и стремления, кроме стремления к слиянию с божеством» (Морочник С. Б., Розенфельд Б. А. Указ. соч. С. 1516).
4
См., например: Ибн Туфейль. Повесть о Хаййе ибн-Якзане // Средневековая андалусская проза. М., 1985. С. 199278.
5
См. также: Бертельс Б. Э. Суфизм и суфийская литература // Избранные труды. М., 1965. Т. 3; Ислам: Краткий справочник. М., 1983. С. 104107; Фиш Р. Джалаледдин Руми. М., 1985. С. 136140.
6
«Хайям, как видно из его философских трактатов, был знаком с учением суфиев, но мировоззрение его сложилось не на основе суфийской мистики, а вопреки ей» (Морочник С. Б., Розенфельд Б. А. Указ. соч. С. 158).
7
Qifti. Tarikh al-hukama. Leipzig, 1903. S. 243244. Цит. по: Омар Хайям. Трактаты. Указ. соч. С. 59.
8
«Омар Хейям (ум. 1123) в своих бессмертных четверостишиях (рубайятах) высказывает потрясающе неотрадные суфийские воззрения на жизнь, на ее смысл или, вернее, бессмысленность, на суетность всего» (Энциклопед. словарь «Гранат». 7-е изд. Т.31.С. 624625).
«Колебания между верою и неверием, между материализмом и идеализмом характерны для философских взглядов поэта. Эти колебания определили противоречивость основных мотивов его рубаи: пессимизм и скепсис наряду с культом вина и наслаждений, бунтом против бога и судьбы» (Алиев Р. М., Османов М.-Н. О. Омар Хайям. М., 1959. С. 4).
9
Омар Хайям. Трактаты. Указ. соч. С. 59.
10
Там же.
11
В одной из версий завершающая фраза звучит целиком по-арабски на языке самого Аллаха: «Кумир высокомерный, преступна бойня Твоя!»
12
Омар Хайям. Четверостишия Пер. О. Румера. М., 1938. С. 6.
13
Болотников А. Омар Хайям Стих. пер. Л. Некоры // Восток. М.; Л. 1935. Вып. 2.