Хлопнула входная дверь. Горло стиснуло паникой, и Кэрри с трудом набрала воздуха, чтобы закричать. Сэм взвел курок.
Мам, а папа уже уехал? крикнул из другой комнаты Скотт. Его машины нет, можно играть дальше?
Скажи, чтобы он пришел сюда, сказал Сэм.
Кэрри закусила нижнюю губу.
Мам? с детским нетерпением повторил Скотт.
Сюда, сказала Кэрри и закрыла глаза. Подойди скорей сюда, Скотт.
Мам, а можно на улицу? Ты сказала, что можно Скотт обомлел, увидев пистолет. Посмотрел на маму, на пистолет, снова на маму.
Скотт. Кэрри поманила его. Мальчик, не спуская глаз с оружия, подошел к ней, и она подтолкнула его себе за спину.
С вашими детьми все будет в порядке, сказал Сэм. Или нет. Но это уже зависит не от меня.
У Кэрри снова раздулись ноздри.
А от кого?
Сэм улыбнулся.
Билл чувствовал на себе взгляды.
Это все форма. У нее есть такой эффект. В ней он казался выше.
О Билле можно было сказать многое, но любой бы подтвердил, что в первую очередь он приятный человек. Учителя и тренеры, потом девушки, с которыми он встречался, родители его друзей. Все знали, что Билл приятный парень. Он против этого не возражал. Он и правда такой. Но стоило надеть форму, как что-то менялось. Слово «приятный» на ум уже не приходило. Все еще оставалось в списке. Но его оттесняли другие слова.
Пока он шел мимо бесконечной очереди на проверке паспортов в международном аэропорту Лос-Анджелеса, на него все оборачивались, но стоило им глянуть на фуражку и галстук, как первоначальное возмущение превращалось в любопытство. Люди так больше не одеваются. Это пережиток тех времен, когда полет считался редкой роскошью, важным событием. Форму не меняли специально, чтобы сохранить некую старомодную таинственность. Она вызывала уважение. Доверие. Заявляла о чувстве долга.
Билл подошел к одинокой сотруднице службы безопасности, сидящей за стойкой в стороне от стойки паспортного контроля пассажиров. Аппарат пискнул, просканировав штрихкод на обратной стороне бейджа, и компьютер приступил к обработке.
Доброе утро, сказал Билл, протягивая паспорт.
А все еще утро? спросила она, пробегая взглядом по тексту рядом с фотографией. Сличив данные с информацией на бейдже, проверила паспорт под синим светом на пустом месте страницы проявились голограммы и невидимые чернила. Подняв глаза, она удостоверилась, что лицо перед ней совпадает с лицом на документах.
Наверное, технически уже нет, сказал Билл. Но для меня да.
А у меня все еще пятница. И поскорее бы она кончилась.
На экране компьютера загрузились фотография и данные с бейджа Билла. Трижды проверив все три удостоверения, она вернула паспорт.
Удачного полета, мистер Хоффман.
Оставив пропускной пункт позади, он миновал пассажиров, которые натягивали обувь и возвращали жидкость и ноутбуки в ручную кладь. В прошлый раз он летел со стюардессой, которая принципиально не хотела уходить с работы просто потому, что ей было жалко лишаться пропуска. Она воротила нос от перспективы летать как простые смертные ждать в очереди, соблюдать ограничения по провозу жидкостей, ограничиваться двумя сумками, которые еще и обыскивают каждый раз, а не в случайном порядке. Глядя, как прощупывают мужчину, стоящего в одних носках, Билл вынужден был признать, что в чем-то она права.
Стоя в одиночестве у пустого гейта, Билл, как и обещал, позвонил домой. Он смотрел, как грузовик с бортовым питанием петляет по полю между рабочими в неоновых жилетах, разгружавшими отсек с багажом, и слушал гудки на другом конце провода. Один самолет буксировали к полосе, вдали взлетал другой.
Они с Кэрри редко ссорились. Поэтому и не умели. Сейчас у нее было полное право обижаться. Сегодня у Скотта первый матч Младшей лиги, и Билл обещал прийти. Заранее проверил, чтобы в день игры и за два дня до и после не намечалось полетов. Но когда тебе звонит шеф-пилот и по-дружески просит о рейсе, ты не отказываешься. Не можешь отказаться. Билл был третьим по старшинству пилотом в компании. Когда он в нее только устраивался, еще никто не знал, долго ли она протянет. Новые компании выживают редко. Но он все равно ее держался. И теперь, почти двадцать пять лет спустя, компания добилась успеха в глазах как пассажиров, так и акционеров. «Коустал» его дитя. И если начальник говорит, что ты нужен, ты отвечаешь «да». Варианта «нет» не предусмотрено.
Так он и сказал Кэрри. Но не сказал, что даже не вспомнил о матче Скотта, когда ОМэлли просил об услуге. Или что если бы и вспомнил, то это ничего бы не изменило.
Гудки, гудки и наконец: «Привет! Вы позвонили Кэрри. Сейчас я не могу» Он сбросил звонок и перед тем, как убрать телефон, мельком увидел высветившуюся на экране семейную фотографию.
Заметив свое отражение в окне, Билл пригляделся к темной шевелюре. Виски уже припорошила предательская седина. Глаза живые, глубокого синего цвета.
Билл хлопнул ладонью по звонку посреди журнального столика.
Глаза. Мои глаза.
Это окончательный ответ? От него зависит все.
Она сказала, они как ночной пруд. Когда не видишь дна. Но плавать здорово и волнительно. Так что да. Глаза. Это мой окончательный ответ.
У Кэрри отвисла челюсть.
Билл подался вперед. Он сам чувствовал в своем дыхании запах пива.
Я это случайно услышал, когда ты болтала с подругой по телефону. Но тебе ни разу не говорил. Я так тебя люблю. Он послал Кэрри воздушный поцелуй.
Жены радостно зашумели, мужья подшучивали.
Итак, Кэрри, сказал ведущий. «Глаза». Это твой ответ на вопрос, что тебе больше всего нравится в муже?
Она зарделась. С хихиканьем подняла бумажку с ответом: «Задница».
Комната взорвалась. Билл хохотал громче всех.
Он поправил галстук. «Я хороший человек», напомнил он себе без колебаний. В воспоминаниях промелькнуло разочарование на лице Кэрри, когда она провожала его взглядом из кухни. Он моргнул, посмотрел вслед взлетающему самолету.
Глава вторая
Сойдя с трапа на поле, Билл прищурился, заслонившись ладонью от солнца. Большую часть страны охватили осенние листопады и морозные утра, но в Лос-Анджелесе царило вечное лето.
Обход: стандартный досмотр самолета перед каждым полетом. Окинуть судно взглядом, поискать аномалии, видимые признаки нарушения целостности корпуса или другие механические неполадки. Для большинства пилотов это просто-напросто очередное правило FAA[1]. Для Билла же самолет это храм. Положив ладонь на обтекатель, он закрыл глаза. Медленно вдохнул и выдохнул, развел пальцы единство металла и плоти, теплых и живых.
В следующем месяце ему исполнится восемнадцать, но в тот день в летной школе Билл знал, что у него начинается куда более важный обряд посвящения.
Итак, вы знаете, почему, когда мы сдаем план полета, мы пишем «души на борту», а не «люди на борту»? спросил инструктор.
Билл покачал головой.
Мы так пишем, чтобы после падения точно знали, сколько тел искать, объяснил он. Не будет путаницы из-за разных уточнений «пассажиры», «экипаж», «дети». Просто сколько тел, сынок. Больше им ничего знать не надо. А! Он щелкнул пальцами. И еще иногда мы перевозим в грузовом отсеке покойников, поэтому поисковикам надо знать, что они в счет не входят. Итак, когда ты запишешь число душ
В ту ночь Биллу не спалось. Лежа на спине и глядя на вращающийся потолочный вентилятор, он слушал, как у другой стены комнаты похрапывает младший брат. Бежевые занавески на открытом окне заигрывали с теплым летним ветерком Иллинойса, по стене плясали волнистые тени.
Спальню еще окрашивала тьма, когда он оделся, выскользнул из дома и поехал на велосипеде вдоль кукурузных полей на местный крошечный аэродром. На поле стояли два самолета; вдали чернела диспетчерская башня, пустая и немая. Самолеты были однодвигательными и поршневыми на этом типе он и обучался. Этот тип он перерастет, сменив его на бо́льшие двигатели, бо́льшую загрузку, тяжелые судна. Билл прислонился к забору и долго смотрел на них.