Если в музыке звучит тунц-тунц-тунц, то это техно. Ты просто прислушивайся. Тунц-тунц-тунц.
А ты разбираешься в разных других как их там
Разбираюсь. Направлений в современной музыке много. Есть очень тонкие, такие, что только специалисты смогут определить.
А ты специалист?
Конечно.
Так я познакомился с одним смешным пареньком. Он ходил в наушниках и пританцовывал. Не нравился он, собственно, почти всем. Его периодически колотили. Он болел, оправлялся, снова ходил и пританцовывал. Мы начали общаться, рассказывать друг другу о вещах и настроениях. Он мне рассказал о музыке. Действительно, казалось, что он знал все о музыке: он помнил разные названия модных групп, даже таких, которых никогда не показывали по телевизору, он различал разную музыку, определял ее название и положение. А я ему рассказал о детских встречах с Уродом, о том, как мы ходили в школу к речке, о мечтах и скрытых мыслях. Когда про школу упомянул, он обрадовался:
Так это же моя школа, я там и учился.
Мне Урод сказал, что там люди тайн учатся.
Ага. Мы все были людьми тайн.
Он сказал, что мечтает стать диджеем, играть в разных модных клубах, управлять музыкой. Его даже звали все вокруг Диджеем. Иногда он мог просто идти спокойно, задумчиво и вдруг начать издавать звуки, изображая какую-то музыку. Изобразит, спросит, знаю ли я, что это за направление, я скажу, что не знаю, тогда он новое слово назовет, определит, объяснит, снова звуки издаст. Один раз мы шли с ним по улице, мимо подъезда одного. А там копошатся на скамейке, укладывают быт уличный. Увидели нас, крикнули:
Эй, Диджей, сюда, сюда, сюда.
Он посмотрел на меня испуганно. Мы подошли.
Скажи, Диджей, ты слышал музыку говна?
Нет, он ответил с дрожью в голосе.
А хочешь послушать? тот, кто это говорил, был очень уверенным, тяжелым, с усталостью в глазах и теле.
Да-а, он ответил совсем не решительно.
Тогда этот тяжелый повернулся ко мне, поднес палец к своим губам и показал, чтобы я сделал тишину.
Только не мешай слушать музыку, сказал он мне шепотом.
Там было четверо его друзей, они тоже на меня убедительно посмотрели. Я кивнул.
Смотри, Диджей, вкрадчиво обратился тяжелый. Ты видишь это говно?
Около скамейки лежали испражнения. Собачьи или человеческие да непонятно.
Подойди и послушай, сейчас там музыка будет.
Все четверо тоже встали и подошли к Диджею, указывая, что он должен подойти к испражнению поближе. Он подошел.
Ты наклонись, послушай.
Диджей посмотрел на меня. Я ничего не смог сказать.
Тогда он наклонился и уставился на лежащие на земле какашки. Один из тех четверых подбежал к нему, схватил его голову и опустил прямо туда.
Слышишь музыку? тихо спросил тяжелый.
Да-а, со слезами выдавил Диджей.
Видишь, как сладко. Ты сегодня узнал новую музыку. Ты благодарен нам?
Да-а.
Что значит «да-а»? Надо бы нас отблагодарить за это. Давай так договоримся. Завтра приносишь бабло сюда, благодаришь и идешь дальше.
Диджей встал, стряхнул с лица прилипшее и нервно закивал.
Ну и отлично. Идите, друзья. Вы хорошие парни, ценители музыки. Завтра не забудь только. Иначе найдем, и услышишь уже другую музыку, страшную. Любишь страшную музыку?
Нет, с его грязного лица капали слезы.
Мы молча пошли. Мое тело колотилось, я не знал, что ему сказать.
Я на аппаратуру копил деньги, у меня же пенсия по инвалидности. Есть немного. Завтра принесу.
Я отвел его к себе домой и рассказал все отчиму. Тот с привычной чувственностью подошел к Диджею:
Звери. Какие звери. Я завтра пойду и с ними разберусь. Они не зна-а-а-ают меня. Я весь район держал. Во, смотри, он согнул руку, чтобы показать большие мышцы. Нет, ты потрогай, потрогай, Диджей нерешительно потрогал. Видишь, завтра они все это потрогают.
Говорил он убедительно, иногда вскакивал и ходил по комнате, рассуждая об устройстве общества, нравах, воспитании и нравственности. Но на следующий день, когда мы пришли за ним, он оказался сильно пьян и чуть сам на нас не напал, выкрикивая угрозы и всяческую ерунду.
Тебе еще тяжелее, сказал тогда Диджей и посмотрел на меня.
Мы отнесли деньги, которые Диджей копил на аппаратуру, откладывая со своей пенсии. Эти люди взяли их и проводили нас одобрением и смехом, добавив, что мы можем иногда к ним приходить и слушать новую музыку.
Ты знаешь, что такое клубная культура Лондона? однажды спросил Диджей. Вернее, он не спросил. Он прекрасно знал, что я ничего не отвечу и этот вопрос окажется началом его очередного рассказа о музыке. Это иная ментальность, иные движения. Там все пропитано резаным ритмом, плавными шумами. Хорошо там.
Мне иногда казалось, что никаких внешних источников рассказов о музыке у Диджея не было, что он все это доставал внутри себя. Мне, собственно, было все равно. Это интересно было слушать, а так ли это в Лондоне или иначе, не имело глубокого значения. Он объяснил, что на нашу местную дискотеку лучше не ходить, что музыка там бедная и неправильная. Скорее всего, он сказал это из-за того, что боялся вернуться оттуда с новыми синяками, но его слова прозвучали убедительно и закрепились в понимании. Больше туда я не ходил.
Как бы пошла наша жизнь, если бы мы не поехали в тот день в областной центр, не представляю. Диджей пришел и сказал, что слышал о завозе новых пластинок, что хочет поехать и зовет меня с собой. Был выходной, ничего меня дома не удерживало, а дожидаться прихода веселого отчима с дальнейшей узнаваемой драмой не хотелось. Я с радостью согласился, мы сели в рейсовый автобус и поехали. За окном прошли дома нашего городка, затем поля, а уже дальше малознакомые места, редкие люди, деревни, далекая жизнь.
Областной центр находился в пяти часах езды. Бывали мы там раз в году, а то и реже. Делать там было нечего, а суета и человеческая неразбериха лишь запутывали. Мы зашли в музыкальный магазин, где Диджей по-свойски поздоровался с продавцами, стал с ними живо что-то обсуждать, даже спорить. На это было интересно и радостно смотреть: в некоторые мгновения он начинал сиять, надевал наушники с новой музыкой, подтанцовывал, смеялся. Видимо, это общение и служило во многом источником его рассказов и изображений. Ему было там хорошо. Мы провели там час, затем второй, а когда пошел третий, я сказал ему, что устал уже сидеть и смотреть на экран с танцующими людьми, что пойду пройдусь по городу.
Город сложным образом затягивал в себя. В нем витали напряженный воздух и мнения, по нему тяжело было ходить. В отличие от нашего городка, в этой большой чувственной пропасти в основном приближалось безразличие. Люди кивали сами себе, говорили сами с собой и о себе и быстро исчезали. Как в таком месте можно жить или просто долго находиться? По безумию это, скорее, походило на чередование речей отчима: то трезвых чувственных, то пьяных звучных. В общем, я не понимал там ничего: ни людей, ни воздуха, ни машин. Конечно, в такие места бывает полезно окунуться, посмотреть на запутанки, на неясности. Но это хорошо делать, когда есть возможность из этого выбраться, снова расставить внутри себя жизнь, определить хорошее и спокойно уснуть.
На одной из улиц селились рестораны и кафе. Один за другим, один за другим, в ряд, по очереди. Это не понималось совершенно: зачем столько ресторанов в одном месте? Там были надписи о ресторанах разных стран: итальянских, японских, французских. Все вместе. Один из ресторанов стоял несколько поодаль, как бы откинуто. На нем были стеклянные окна на всю стену, такие, что можно было легко видеть тех, кто сидел за столиками и кушал. Я подошел к нему, чтобы разглядеть, какие посетители ходят в такие места, что они едят и вообще, как смотрят и двигаются. Подглядывать, конечно, неудобно, но там все было специально устроено для подглядывания и, уж наверняка, те, кто там сидели за стеклом, предполагали, что люди с улицы могут смотреть на них.