Да, проваливай, болван! ругается Глобиночка.
Тебе следовало его укусить, ворчит Резус.
Какой мерзавец! бурчит Вируся. Бедная Йети. Надеюсь, она всё-таки станцевала.
Да, станцевала, говорю я. Однако потребовалась куча времени, пока мне удалось её уговорить.
И вот время пришло. Зал был прилично заполнен, только на верхних ярусах виднелось немного свободных мест. Надевая сшитую специально для этого случая пачку, Йети опять дрожала всем телом от волнения. Она выглядела как затмевающий всё своим светом ангел.
Я не могу туда выйти, сказала она. Мне плохо.
Это нормально, ответил я. Всего лишь волнение перед выходом на сцену.
А нельзя выключить свет? спросила Йети. Если бы меня никто не видел, меня бы точно не лихорадило.
Я не смог удержаться от смеха. Йети тоже.
Пойдём! сказал я, подводя её к занавесу. Вы готовы. Вы всех их там очаруете. Как очаровали меня.
Нежно поцеловав её в заросшую шерстью щёчку, я подал знак дирижёру.
Зазвучала музыка. Йети сделала глубокий вдох. Занавес поднялся, и она медленно прошла на середину сцены. Ясно слышалось, как публика удивлённо ахнула, некоторые, прикрыв рот рукой, зашушукались. Но стоило Йети начать танцевать, как зал в одночасье затих.
За этим последовало то, что в моих глазах было лучшим представлением примы-балерины, которое когда-либо видел мир. Идеальными были каждый шаг, каждое движение. И более того Йети ввела несколько танцевальных фигур, которых прежде не существовало и никогда уже не будет существовать, потому что никто, кроме неё, не в состоянии их исполнить. Однажды она прыгнула так высоко, что до приземления сумела прокрутить в воздухе двадцать пять пируэтов. Публика не уставала поражаться, и кое-кто аплодировал уже во время выступления, чего вообще-то в балете никогда не случается. Но это не шло ни в какое сравнение с тем шквалом оваций, который грянул, когда отзвучали последние звуки музыки и Йети низко поклонилась в завершение. Люди, встав, хлопали в ладоши, и кричали, и ликовали в полном восторге несколько минут. Йети, сияя, вынуждена была поклониться семьдесят три раза, пока зал не успокоился. И тогда откуда-то из последних рядов раздался мужской голос.
У-У-У! крикнул кто-то. ЭТО НЕ РУССКАЯ ТАНЦОВЩИЦА! ЭТО ЖУТКОЕ БЕЗОБРАЗИЕ!
Голос показался мне знакомым, но я не мог сообразить, где уже слышал его.
ИСЧЕЗНИ, МОНСТР! проревел этот человек.
Высматривая его, я увидел, как вдруг что-то полетело на сцену. Я не распознал, что именно. В следующее мгновение это что-то попало в Йети, прямо в грудь, где сердце. Полетели брызги. В этом месте стало расползаться тёмно-красное пятно, на пол протяжно, как в замедленном кино, с шумом падали красные капли. Мой нос тут же распознал запах это был гнилой помидор!
Ой-ой-ой! пищит Глобиночка. Не пугай меня так, дедушка! Я уже думала, что в бедную Йети кто-то выстрелил!
Он специально, хитро улыбается Вируся. Но я тоже на это клюнула. Кто же, скажите на милость, берёт с собой в театр гнилые помидоры? Мне бы такое никогда в голову не пришло.
В те времена это было обычным делом, объясняю я. Люди брали с собой в театр испортившиеся продукты, чтобы забрасывать ими актёров, если представление не понравится. Раскисшие помидоры, тухлые яйца, сгнившие кочаны салата, всё подряд.
Фу! морщится Резус. Значит, в театрах наверняка жутко воняло.
Да уж, подтверждаю я.
Рассказывай дальше, дедушка! требует Глобиночка. И что сделала Йети? Съела этого злодея?
Нет, смеюсь я. Йети была вегетарианкой.
Я выскочил на сцену. Вся публика пребывала в таком же потрясении, как и я. Все зрители, кроме одного.
ХА-ХА! раздался смех из последних рядов. РАДУЙСЯ, ЧТО ПОМИДОР ТОЛЬКО ОДИН, МЕРЗКОЕ ЧУДИЩЕ!
Выйдя вперёд к рампе, я проглядывал последние ряды в поисках негодяя.
КАК НИЗКО! ОСКОРБЛЯТЬ ДАМУ И ЗАБРАСЫВАТЬ ГНИЛЫМИ ОВОЩАМИ ИЗ УКРЫТИЯ! ПОКАЖИ НАМ СВОЁ ЛИЦО, ТРУС!
НЕ ВИЖУ НИКАКОЙ ДАМЫ! крикнул он в ответ. ЗДЕСЬ ТОЛЬКО ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ МОНСТР!
ЕДИНСТВЕННЫЙ МОНСТР В ЗАЛЕ ЭТО ТЫ! откликаюсь я. И ТЫ
Спасибо, Влад, перебила меня Йети. Предоставьте, пожалуйста, это мне.
Я ожидал, что после трусливой атаки она, плача, упадёт духом, но ничего подобного. Йети решительно выступила вперёд.
Глубокоуважаемая публика, сказала она, у меня нет слов, чтобы выразить, какой счастливой вы меня сделали сегодня, придя посмотреть, как я танцую. Ваши аплодисменты и радость на ваших лицах будут ещё долго заставлять моё сердце биться сильнее. И этот единственный помидор ничего не изменит.