Ну, куда-нибудь в другой город
Тоже нельзя: приказчики догадаются, потому очень хорошо знают, что у меня по городам никаких дел нет. Да к тому же они и повестку от мирового видели, где явственно сказано: «По делу об оскорблении действием» О господи, господи! Сказать разве, что у меня начинается оспа и отправиться будто бы в больницу
А навещать придут?
Запретить. Объявить, что у меня самая злющая черная оспа. Или не сказать ли лучше, что у меня чума?..
Посылки со съедобным посылать начнут. Да и что за радость болезнь на себя накликать? Чума! Разве ты лошадь?
Что же делать-то? Что же делать-то? Степан Потапыч, решай! Ведь завтра садиться надо! воскликнул Оглотков и чуть не плакал.
Степан Потапыч щипал бороду, чесал затылок и соображал. Вдруг лицо его просияло.
Нашел! проговорил он, ударяя себя рукой по лбу. Нынче у нас Великий пост прекрасно! Ты не говел еще?
Нет. На Страстной неделе хотел
А коли не говел, так скажи всем, что едешь говеть в Новгород, в монастырь, и тогда преспокойно садись в часть.
Вот так голова с мозгами! Друг, ты меня воскресил из мертвых! воскликнул Оглотков и бросился на шею Степану Потапычу.
* * *
В тот же день вечером Логин Савельич Оглотков сидел в кругу своего семейства за чайным столом. Он был в халате, в туфлях, по-прежнему мрачен и тяжело вздыхал. Жена заваривала чай.
Будешь перед чаем водку-то пить? спросила она.
С сегодняшнего дня ни водки, ни рыбы, ни даже и елея не вкушаю, отвечал он. Баста! Пора и о душе подумать. С завтрого по всей строгости говеть начинаю
С завтра? удивилась жена. Так что ж, тогда уж и нам говеть по крайности все вкупе, за один скрип Только я не знаю, как мы с Варенькиным платьем успеем, потому новое шить надо?..
Это уж как хотите, это уж ваше дело, говорил Логин Савельич. Сходите завтра в лавку и выберите там, а приказчики отрежут. С завтрашнего дня я ни до чего житейского не касаюсь и еду в Новгород, в монастырь. Там и отговею
Как в Новгород? А мы-то как же?
Вы здесь сподобитесь.
Ну вот! Что на тебя за монастыри! с неудовольствием сказала жена. Будто не все равно, где не говеть, да говеть. Да и что за радость духовников своих менять? Духовников менять все одно, что по разным верам толкаться
Логин Савельич пристально посмотрел на нее и дрожащим голосом заговорил:
Аграфена Гавриловна, ты ли это говоришь? От тебя ли это я слышу? Ты всегда была женщина богобоязненная и вдруг теперь кощунствуешь. Знаешь ли, что через эти самые слова ты сбираешь горящие уголья на свою голову? Разве можно так о святых обителях относиться?
Да я что же?.. Я ничего начала было жена, но муж перебил ее и продолжал:
Нет, постой, погоди. В монастыре ли говеть или в мире? Здесь соблазн, от слова лихого не убережешься, а там там другое дело там благодать! Там схимонах за каждый грех тебя отдельно отчитывает по требнику Видишь перед собой постный и согбенный лик и умиляешься, возносишься горе О господи, господи! Муж за собой чувствует тяжкий грех, хочет замолить его, покаяться, так и тут ему жена помехой!.. Правда есть сказано: неженивые да не женитеся.
Логин Савельич, да когда же я?.. слезливо воскликнула жена.
Бог с тобой, Аграфена Гавриловна, бог с тобой! Муж тяжкий грех на душе чувствует, хочет покаяться, а она на-поди! Да разве можно здесь тяжкий грех замолить? Я тебя спрашиваю: можно? К примеру, хочешь просвирку за свое здравие съесть, так тут перемешают ее, и ешь ты за чье-нибудь чужое спасенье, а не за свое А там, по крайности, на нижней корке на просвире прописано и твое имя, и твоих чадов и домочадцев Там до небес сердцем-то возносишься, горячей пищи не вкушаешь, плоть свою умерщвляешь, а здесь у тебя трактир под рукой Господи боже мой! и это жена, жена богобоязненная! закончил Логин Савельич и умолк.
Аграфена Гавриловна окончательно расчувствовалась от слов своего мужа и даже прослезилась. Видя все это, маленький сынишка Оглоткова фыркнул и уткнулся носом в рукав своей рубахи.
Вон, постреленок! Ты чего смеешься? ни с того ни с сего крикнул на него Логин Савельич, но тотчас же спохватился и в прежнем тоне продолжал: Ты там, как хочешь, думай, а я должен замолить свой тяжкий грех и потому поеду в Новгород. Мне уж и так в нощи видение было
Да поезжай, голубчик, Логин Савельич! Поезжай! Кто же тебя удерживает? всхлипывала жена.
Явился старец, сединами убеленный, и изрек: «Логин, возьми одр твой»
Не рассказывай, голубчик, не терзай моего сердца упрашивала его жена, но муж продолжал:
Наутро я и свечи ставил, и молебен служил, но тяжкий грех все-таки гнетет.
С Богом, голубчик, с Богом! Варенька вот пелену вышивать кончила, так и ее свези. Пусть в обители хранится Хорошая гарусная пелена бормотала Аграфена Гавриловна и набожно крестилась.
Через десять минут семейство успокоилось и мирно пило чай. Аграфена Гавриловна лизала с ложечки мед и припоминала знакомых, кого помянуть за здравие, кого за упокой.
Я полагаю, все это можно оставить и втуне говорил Логин Савельич. Потому где мне обо всех упомнить? Мне впору только о своем грехе думать потому там ведь не так, как здесь. Там утреннее бдение, часы, литургия, вечернее бдение, всенощное, да еще правила разные Ну-ка, учти!..
Все-таки Федора-то Леонтьича с семейством следовало бы помянуть Отец ведь крестный Ванечкин
Ну его к богу! Шестой месяц семьдесят рублей должен и не отдает, а на три дня брал.
А сестру Софью Савельевну?
Эту бы и можно, да женщина-то она неосновательная! Неделю с ней в мире, а неделю в ссоре, так что за радость?..
Спустя четверть часа семейство Оглотковых перебралось из столовой в спальную. На столе лежала пелена и бисерный колпачок под паникадило. Аграфена Гавриловна сбирала мужа в дорогу и доставала из комода белье.
К причастному-то дню я положу тебе сорочку с вышитой грудью говорила она.
Зачем? Ничего лишнего не надо! крикнул Логин Савельич. Коли человек кается, так должен быть в смирении, а не о наряде думать. Положи пару белья, полотенце, платки, а новый сюртук я на себя надену.
Пирожков с грибками не испечь ли, пока кухарка-то спать не легла?
Говорят тебе, что не токмо что масла, а и горячей пищи вкушать не буду!
Часу в двенадцатом Оглотков тяжело вздохнул и отправился в молодцовую. Молодцы повскакали с мест и начали запахивать халаты.
Завтра я в лавку не приду, сказал он им. Я еду на неделю в новгородский монастырь и там говеть буду. Кузьма Федоров над вами старший остается. Слушаться его, не пьянствовать, со двора не ходить и по трактирам не шляться Поняли?
Поняли-с отвечали молодцы.
А теперь простите меня, Христа ради, в чем согрешил перед вами или обидел вас
Логин Савельич поклонился до земли.
И нас простите заговорили молодцы и также поклонились.
Спустя еще полчаса Логин Савельич хотел уже ложиться спать, как вдруг за дверями спальной послышался чей-то кашель.
Кто там? Войди! крикнул он.
Это я-с отвечал старший приказчик Кузьма Федоров и вошел в спальную. Я к вам, Логин Савельич, можно сказать, с почтительною просьбою. У меня вот тут письмо к дяденьке и пять рублев, так как они, значит, в Новгороде проживают по своей старости, так ежели вам не в труд Сделайте милость свезите
Оглоткова даже в жар кинуло.
Да что я вам, почтальон достался или рассыльный? крикнул он во все горло.
Приказчик юркнул за дверь.
Ну, чего ты сердишься? Ложись спать и спи спокойно! утешала его жена. Завтра пораньше встать да послать за каретой Мы тебя на железную-то дорогу всем семейством проводим
Господи! Только этого недоставало! всплеснул руками Оглотков. Да что я, на три года в Китай еду, что ли? Карету! Да что у нас, деньги-то бешеные? Это наказание!
Молчу, молчу, не сердись только!
Да нельзя не сердиться, матушка! Ты ведь сама знаешь, что дальние проводы лишние слезы, а между тем провожать хочешь. Что же это и за говение для меня будет, коли ежели без лишений? Ведь я толком тебе говорил, что у меня тяжкий грех на душе и его как следует замолить надо.