Замаливай, Господь с тобой! Я за твое здоровие калачиков по тюрьмам разнесу Пусть молятся за тебя заключенные-то
Жена не посмела его больше тревожить, укрылась халатом и умолкла.
* * *
Прошло уже несколько дней, как купец Оглотков сидел в части. Однажды поутру он вышел из арестантской комнаты и шел по коридору в сопровождении солдата, как вдруг сзади себя услышал следующий женский голос:
Служивый, погоди маленько! Дай заключенному калачика подать!
Оглотков обернулся и остолбенел. Перед ним стояла жена и держала в руках калач. Сзади нее виднелся старший приказчик Кузьма Федоров с корзинкою, наполненною пирогами и сайками.
Вы зачем здесь? крикнул Оглотков после некоторого молчания и ринулся на них с кулаками.
Приказчик в недоумении попятился, а Аграфена Гавриловна уронила из рук калач и, как сноп, опустилась на близстоящую скамейку.
Пожалуйте, господин купец, здесь драться не приказано. Идите, куда вам следовает, проговорил солдат и схватил Оглоткова за рукав.
Говельщик
С натуры
Великий пост. Первый час дня. В трактир входит пожилой купец и садится за стол около буфета.
Давненько у нас бывать не изволили, Родивон Захарыч приветствует его из-за стойки буфетчик.
По нынешним дням нашему брату и совсем бы по трактирам-то баловать не следовало, отвечал купец. Собери-ка чайку поскромнее.
Уж не говеть ли задумали?
Говею. Грешим, грешим, так тоже надо и о душе подумать.
Это точно-с.
Купец вздыхает. Служитель подает чай.
Это что же такое? спрашивает купец, указывая на блюдечко с сахаром.
Сахар-с отвечает служитель и пятится.
То-то сахар! Ты меня за кого считаешь? За татарина, что ли? Убери блюдечко и принеси медку или изюмцу
А ведь это, Родивон Захарыч, я полагаю, одна прокламация только, что вот, говорят, будто этот самый сахар бычачьей кровью очищается. Потому учтите, сколько бы этой крови потребовалось, замечает буфетчик.
Прокламация там или не прокламация, а только коли мы истинные христиане, так себя оберегать должны, отвечает купец и начинает пить чай.
Молчание. В комнату входит тощий купец.
Родивону Захарычу почтение! выкрикивает он тонкой фистулой, подает руку и садится против толстого купца. Чайком балуешься?
Да Говею я, был у обедни в Казанской, а вот теперь и зашел. «Да исправится молитва моя» пели То есть, господи, кажется, целый день стоял бы да слушал! Просто на небеса возносишься
А я так летом говел. Признаться сказать, тогда, перед Успенским постом, сделал с кредиторами сделку по двугривенному за рубль, захватил жену и отправился на Коневец. Монашки там маленькие. Прелесть! Даже в слезы введут. В те поры мы не токмо что масла, а даже горячей пищи не вкушали Да, хорошо, коли кто сподобится! со вздохом заканчивает тощий купец, умолкает, барабанит по столу пальцами и спрашивает: А что, не толкнуть ли нам по рюмочке?
Толстый купец плюет.
Никанор Семеныч, да ты в уме? спрашивает он. Человек говеет, а он водку!.. Пей сам, коли хочешь.
Я-то выпью
Тощий купец подходит к буфету, пьет и, возвратясь на свое место, говорит:
Водка То есть, ежели сообразить: что в ней скоромного? Гонится она из нашего русского хлеба, монашествующим дозволяется Пустяки! Чай-то, пожалуй, хуже, потому из китайской земли идет, а китаец его всякой скоромью опрыскивать может Дай-ка графинчик! обращается он к буфетчику.
На столе появляется графинчик. Толстый купец вертит его в разные стороны, рассматривает грань и, наконец, вынимает из него пробку.
Что, или выпить хочешь?
Нет, что ты! Дивлюсь я, как это нынче пробки эти самые гранят! Чудо! А что, кстати, почем нынче судачина мороженая?
В воскресенье я по тринадцати покупал.
Так. О господи, господи! вздыхает толстый купец, лижет мед, пьет чай с блюдечка и через несколько времени говорит: А ведь и водка, коли ежели по немощи, болящему, значит, так она во всякое время разрешается, потому лекарствие.
Всякое былие на потребу, всякое былие Бог сотворил, отвечает тощий, глотает вторую рюмку и тыкает вилкой в груздь.
Молчание. Толстый купец вздыхает и потирает живот.
С утра вот сегодня нутро пучит, говорит он. Даве в церкви так и режет, пришел в трактир поотлегло, а теперь вот опять
Простуда Сходи в баню да водкой с солью да внутрь стаканчик с перечком Бог простит.
То-то, думаю Баней-то мы, признаться, вчера очистились, а вот внутрь разве?.. На духу покаюсь. Ах! Как сегодня отец Петр возглашал: «Господи Владыко живота моего» Умиление!.. Пришли-ка графинчик с бальзамчиком!
А на закуску семушки?.. откликается буфетчик.
Чудак! Человек говеет, а он рыбой потчует! Пришли сухариков
На столе стоит графинчик с «бальзамчиком».
Толстый купец выпил и говорит:
Рюмки-то малы. С одной не разогреть.
А ты садани вторую Даже и в монастырском уставе говорится: стаканчик. Мне монах с Афонской горы сказывал ей-богу!
Зачем стаканчик, мы лучше рюмками наверстаем Закусить вот разве? Андроныч, обращается толстый купец к буфетчику, закажи-ка два пирожка с грибами да отмахни на двоих капустки кисленькой! И масла-то, по-настоящему, вкушать не следовало бы со вздохом заканчивает он.
С благополучным говением! Желаю сподобиться до конца! возглашает тощий купец и протягивает рюмку.
О господи, что-то нам на том свете будет!.. чокается толстый.
Через час купцы с раскрасневшимися лицами сидят уже в отдельной комнате. На столе стоят тарелки с объедками пирогов, осетрины и четыре опорожненных графинчика. На полу валяются рачьи головы.
С утра обозлили, а то нешто бы я стал пить? говорит толстый купец. В эдакие дни и то обозлили. Приказчик в деревню едет деньги подай, жена платье к причастью дочке шляпку Тьфу ты! Даже выругался! Смирение нужно, а тут ругаешься.
В мире жить мирское творить! утешает его тощий. Что жмешься? Или все еще пучит? спрашивает он.
Пучит не пучит, а словно вот что вертит тут
Сем-ка мы сейчас бутылочку лафитцу потребуем. Красное вино хорошо; оно сейчас свяжет.
А и то дело! Вали!
Бутылка лафиту опорожнена. Толстый купец встает с места и слегка заплетающимся языком говорит:
Пора! Сначала в лавку зайду, а там и к вечерне
Полно, посиди! удерживает тощий. Для чего в лавку идти? Услышат приказчики, что от тебя водкой пахнет, и сейчас осудят. И себе нехорошо, и их в соблазн введешь. Садись! А мы лучше вторую сулеечку выпьем. Красное вино вино церковное. Его сколько хочешь пей греха нет!
Ах ты, дьявол, искуситель! восклицает толстый и, покачнувшись, плюхается на стул.
Часы показывают пять. Тощий купец сбирается уходить; толстый, в свою очередь, удерживает его.
Нельзя, отвечает тощий. В Екатерингоф на лесной двор ехать надо. У меня и конь у подъезда. Нужно к завтрему триста штук тесу да шестьдесят двухдюймовых досок.
Успеешь! Досидим до всенощного бдения. Отсюда я прямо ко всенощной, потому сказано: «Иже и в шестой час»
Нельзя. Гуляй, девушка, гуляй, а дела не забывай! Молодец! Сколько с нас?
Верно! Коли так, возьми и меня с собой! По крайности, я хоть проветрюсь маленько.
Аминь! Едем!
Через час купцы едут по Фонтанке по направлению к Екатерингофу. На воздухе их уже значительно развезло.
Мишка! Дуй белку в хвост и в гриву! кричит кучеру тощий купец.
Боже, очисти мя грешного! вздыхает толстый.
Что? Аль опять нутро подводит?
Щемит!
Мишка! Держи налево около винной аптеки!
Семь часов. Стемнело. Купцы выходят из погребка, покачиваясь.
Не токмо что ко всенощной, а теперь и к запору лавки опоздал, говорит толстый купец, садясь в сани. А все ты со своим соблазном
Мишка! К Евдокиму Ильичу на лесной двор! командует тощий купец.
Да уж теперь заперто, Никанор Семеныч!
Коли так, жарь к вокзалу!
Через десять минут купцы входят в вокзал.
Ах ты, господи! вздыхает толстый купец. И не думал, и не гадал, что на эдакое торжище попаду! Тут и тридцатью поклонами не отмолишь. Ну, Никанор Семеныч, ты там как хочешь, а в зало, где это самое пение происходит, я ни за что не пойду.