«Теперь я наказан достаточно».
И сразу стало спокойно, словно с души сбросили тяжкий груз. И сразу стало не страшно когда-нибудь оказаться насквозь больной и выжившей из ума старухой, выбравшей себе самую жестокую меру наказания. Гораздо легче было бы просто сигануть с балкона их пентхауса, расположенного в доме прямо в центре города. Последнее выступление, последние аплодисменты. Снова толпы фанатов, жаждущих прикоснуться к ее искусству. О чем еще может мечтать актриса?
С пятнадцати лет, как только начала участвовать в конкурсах красоты, отборах в рекламные ролики и малобюджетные фильмы, Брук чувствовала, как вдыхает этот мир каждой клеточкой своего тела. Сначала родители, а с восемнадцати лет и сын владельца центральной городской телевизионной компании Дарен Доэрти делали все, чтобы девушка не чувствовала нужды ни в чем. У нее было все, о чем может только мечтать в меру красивая и даже слегка талантливая актриса, после рождения ребенка решившая, что ей лучше прекратить разъезжать по стране и миру и устроиться на телевидение в программу новостей.
Так она стала местной любимицей. Их с мужем, занявшим главный пост отца, приглашали на вечера, рауты и светские приемы. Практически ни одно событие в городе не обходилось без семьи Доэрти.
Когда стало понятно, что матери из нее не вышло дочка росла взбалмошная, себе на уме и уже с одиннадцати лет вытворяла такое, от чего волосы шевелились на голове, Брук с помощью своего благоверного открыла студию для девочек, желающих повторить ее путь в театре, кино или на телевидении. Всю свою материнскую любовь она сливала в талантливых миловидных крошек, и неудивительно, что обстановка в семье только накалялась.
Дарен предпочитал ничего не замечать. Он рано уходил на работу, всегда поздно возвращался, а выходные проводил либо в загородном клубе, играя в гольф или теннис, либо запершись у себя в кабинете, куда даже неуправляемая дочь не решалась заходить.
Знаешь, Элен, ты права. Становится холодно. Женщина обернулась на свою помощницу, преданно следящую за каждым ее шагом, и протянула руку с крючковатыми, изъеденными артритом пальцами.
Ей казалось, что они гуляют уже целую вечность, спину ломило, колени горели огнем. Но нет. Отель находился всего в сотне метров. Стоило пойти обратно в номер и прилечь ненадолго возможно, ей просто нужен отдых, но, упрямо сжав тонкие губы, Брук развернулась обратно и пошла, распугивая бегающих вместе с волнами смешных птичек на тонких ножках. Но уже через пару метров почувствовала, как словно током прострелило поясницу, отдавая в левую ногу по всей задней стороне, и сдалась.
Знаешь, нам лучше вернуться, криво улыбнулась женщина, пытаясь скрыть нестерпимую боль. Она знала, что есть всего несколько минут, чтобы самостоятельно добраться до комнаты и лечь в постель, прежде чем боль станет невыносимой, и она упадет, без сил и возможностей подняться на ноги.
Элен все поняла без слов как хорошо, или как плохо, что в их мире нельзя было ничего скрыть. Все чувства, эмоции, мысли были как на ладони. Она подбежала к хозяйке и, придерживая ее за локоть, дала на себя опереться, чтобы пойти хоть чуть-чуть быстрее.
Может быть, мне позвать помощь? забеспокоилась девушка. Она уже приметила пляжные лежаки, где можно было бы переждать, пока не подоспеет подмога.
Нет, зачем? Пока иду. Спасибо, милая. Не баламутить же весь отель из-за одной сумасшедшей старухи.
Брук хрипло рассмеялась, чувствуя, как усиливается боль, с каждой секундой, с каждым вдохом, распространяясь все дальше вдоль позвоночника и становясь нестерпимой. На подходе к дверям к ним уже спешили двое здоровенных парней, одетых в форму, украшенную логотипом отеля, Элен умудрилась позвонить администрации и вызвать помощь, несмотря на протесты хозяйки.
Через пятнадцать минут она уже лежала на кушетке, поставленной на балконе по ее просьбе, и стонала. Если не шевелиться было терпимо, то стоило даже закашлять или глубоко вдохнуть, как тело принизывало током жесточайшей боли. Обезболивание не помогало оно никогда не работало так, как нужно, только притупляя бдительность и помогая поверить в то, что вот-вот станет легче. Эффект плацебо, не более того. Да Брук и не ждала особых чудес. Слишком хорошо знала эти приступы. Слишком часто лежала вот так, без движения, иногда на кровати, иногда на полу, с которого было легче перевернуться и поползти, сдерживая рыдания и крики, в туалет. Ее такой видела только мать, а потом Элен. Никому другому не разрешалось входить в комнату. Хватало ей и того унижения, которое она испытывала и без лишних глаз. Мать давно умерла, и ничего не оставалось, как довериться заботливым рукам Элен и паре парней в белой униформе они все еще толклись в дверях, не решаясь уйти. Вдруг что-то потребуется.
Вы можете идти, во рту пересохло, и говорила она с трудом. Я в порядке. Спасибо.
Благородство. Внешний лоск. Манеры. Игра на публику. Плохой бы она была актрисой, если бы не вела себя так всю свою жизнь. Да и во что бы тогда превратились все эти последние двадцать лет? В бесконечное нытье о неудавшейся жизни? Она такой не была. Не была, до того дня, когда ей исполнилось сорок.
* * *
Мы не можем уже третью программу искать тебе срочную замену из-за того, что ты опять не можешь выйти, Брук. Главный режиссер новостной передачи, выходящей каждую неделю в самое рейтинговое время, явно нервничал. Пойми, это бизнес.
Ладно, равнодушно пожала плечами женщина и потерла ноющую поясницу. Она уже пятый раз села и опять встала находиться в одном положении было невыносимо. Ты хочешь, чтобы я ушла? Я уйду.
Она взяла маленькую сумочку и вышла из своей гримерной.
Брук Доэрти прекрасно понимала, что так не может продолжаться. С каждым разом приступы боли в спине становились все сильнее, и сегодня, в день ее пятидесятилетия, ее скрутил очередной прямо перед прямым эфиром на ее постаревшее, но все еще красивое лицо уже наложили грим. И сейчас, буквально за полчаса до начала передачи, команде приходилось искать ей замену.
Боль пронизывала поясницу и спускалась по левой ноге, словно нервы натягивались между бедренной костью и ступней, и любое растяжение мгновенно приводило к новой вспышке истощающей муки. Сев в такси, женщина постаралась распрямиться, почти сползая спиной на сидение, но это почти не спасало.
Побыстрее, пожалуйста. Над верхней губой выступили капельки пота, во рту пересохло. У нее было всего несколько минут до того, как боль станет невыносимой.
Ее мать, только-только справившая семьдесят лет, но выглядевшая младше и энергичнее дочери, уже стояла в дверях. Опершись на ее руку, усыпанную пигментными пятнами, Брук добралась до спальни и, упав на кровать, застонала. Наконец-то можно было расслабиться и немного передохнуть, пока не стало еще хуже.
Тебе надо сходить к врачу, Брук. Зачем ты себя мучаешь? мать кричала из кухни, одновременно заваривая любимый цветочный чай. Свежеиспеченное шоколадное печенье уже лежало на большом блюде, в центре которого стояла розетка с вкуснейшим апельсиновым джемом, купленным у местного фермера. Посмотри на меня я гораздо старше, а выгляжу
Я все поняла, мам! ответила ей дочь и тут же скорчилась от боли. Началось.
В следующие как минимум три дня ей предстоит лежать, не шевелясь, и ползать в туалет, кусая до крови нижнюю губу, чтобы не разреветься в голос.
И тебе нужно найти помощницу! Мать вошла в комнату с большой кружкой чая и шоколадным печеньем. Мне уже тяжело, Брук. Ты должна это понимать.
Я это понимаю, мам, поморщилась женщина и закрыла глаза. Как только мне станет легче