Впрочем, пожалуй, не очень счастлива. Скорее до некоторой степени - в
меру - счастлива. Бонни и по сию пору посещала психоаналитика - правда
теперь всего один раз в неделю вместо прежних трех. Она научилась
понимать себя во многих отношениях, понимать свои подсознательные
порывы и систематические приступы искаженного восприятия
действительности. Сеансы психоанализа, на протяжении шести лет, явно
пошли ей на пользу, но излечиться окончательно она так и не смогла.
Впрочем, такого явления, как «излечение» и в природе не существовало,
ведь «болезнью» являлась сама жизнь, поэтому единственным выходом было
постоянное самосовершенствование (или, вернее, развитие в себе
способности к адаптации), в противном случае ее ждал лишь психический
застой.
Но Бонни была исполнена решимости подобного застоя избежать. Как раз
сейчас она читала «Упадок Запада» в оригинале на немецком, позади было
уже пятьдесят страниц, и книга явно стоила того, чтобы одолеть ее
целиком. А разве кто-нибудь из знакомых Бонни прочитал ее, хотя бы и в
английском переводе?
Ее интерес к немецкой культуре, немецкой литературе и философии
зародился еще много лет назад в результате знакомства с доктором
Блутгельдом. Несмотря на то, что она изучала немецкий три года в
колледже, этот язык никогда не казался ей особенно нужным в жизни, как
и множество других предметов, которые она так старательно учила.
Стоило ей получить диплом и устроиться на работу, как вскоре, этот
язык отодвинулся куда-то на задворки сознания. Но магнетическое
присутствие Блутгельда вызвало к жизни многое из того, что ей довелось
учить, и значительно усилило ее интерес ко многим вещам, любовь к
музыке и искусству…словом, Бонни была обязана Блутгельду очень многим,
и была исключительно благодарна ему за это.
Сейчас, конечно, Блутгельд очень болен - это знали все сотрудники
лаборатории. Он был человеком исключительно совестливым и, после
катастрофы 1972 года ужасно страдал от совершенной им ошибки, которая,
как прекрасно понимали его сотрудники - все, кто в то время работал в
Ливерморе - не была исключительно его виной. Тем не менее, он во всем
случившемся винил исключительно себя. Чувство вины и стало причиной
болезни, которая с каждым годом лишь усугублялась.
Виновниками ошибочных расчетов стало множество ученых, самая
совершенная аппаратура и самые современные компьютеры, причем,
учитывая уровень научных знаний на тот момент, винить их было трудно.
Вина их заключалась лишь в том, какой удар был нанесен миру. Огромные
радиоактивные облака не исчезли в космическом пространстве, а под
действием земного притяжения были притянуты обратно к Земле и
вернулись в атмосферу. Больше всех были удивлены ученые Ливермора.
Теперь, разумеется, влияние пояса Джеймисона-Френча изучено гораздо
лучше. Даже такие популярные журналы, как «Таймс» и «Ю.С. Ньюс» были в
состоянии доходчиво объяснить, что именно произошло и почему. Но с тех
пор минуло девять лет.
Вспомнив о поясе Джеймисона-Френча, Бонни сообразила, что рискует
пропустить событие дня. Она тут же ринулась в гостиную, где стоял
телевизор и включила его. «Интересно, неужели его уже запустили? -
подумала она, быстро взглянув на часы. Нет, до запуска еще полчаса».
Экран засветился и, само собой, на нем появилось изображение ракеты,
пусковой площадки, суетящихся вокруг людей, снующих взад-вперед машин.
До запуска еще явно оставалось время, да и мистера и миссис
Дэнджерфилд на борту не было.
Первая супружеская пара, решившая эмигрировать на Марс, насмешливо
напомнила она себе.