Еще бы.
Я хмурюсь и скрещиваю руки на груди.
В то время я собирала материал по делу о фальсификации отметок с участием нескольких игроков нашей баскетбольной команды между прочим, чемпионов штата. Их тупорылый капитан Джейсон Прютт зажал меня в раздевалке и рявкнул свое обычное: «Не нарывайся». Я не подчинилась, и неделей позже, как раз после баскетбольной тренировки, в Сети обнаружились те самые фотографии.
Виновник, естественно, не сознался, а доказательств у меня не было.
Жаль, отзывается Карли. Таких, как ты, следует не выгонять, а продвигать. Пишешь ты и в самом деле неплохо.
Я расслабляю плечи, вот-вот расплывусь в улыбке. Кто бы мог подумать, что так легко заполучу место? И вдруг слышу:
Только мы не берем на стажировку школьников.
В вашем объявлении не сказано, что обязательно быть студентом, не теряюсь я.
Случайное упущение, спокойно парирует Карли.
Я сникаю, но тут же беру себя в руки. Стала бы она со мной беседовать, если не собиралась нарушить правило.
Обещаю работать в два раза усерднее любого студента! Буду сидеть в офисе каждую свободную от уроков минуту, включая ночи и выходные.
«Больше в Стерджисе все равно делать нечего», едва не добавляю я, но вовремя решаю не грузить Карли излишней информацией.
Пусть я не самый опытный кандидат, продолжаю я, зато брежу журналистикой чуть ли не с младших классов. Для меня других профессий просто не существует.
Это почему же?
Потому что больше я ни в чем не преуспела.
У нас в семье один другого талантливее. Папа блестящий ученый, мама вся в наградах за иллюстрации к детским книгам, а Элли виртуоз флейты. Все они буквально с пеленок знали, чем хотят заниматься. Я же, сколько себя помню, безуспешно пыталась найти свой особенный, уникальный талант, лишь бы не стать еще одним дядей Ником.
«Он так и не понял, чего хочет от жизни, вздыхал каждый раз отец, когда его сводный брат в очередной раз менял факультет. Видимо, не всем дано».
Такое впечатление, что в семействе Галлахер нет порока ужаснее, чем с детства не определиться с жизненным призванием. Как бы я ни обожала дядю Ника, роль второго оболтуса в семье меня никогда не привлекала. Можете представить, с каким восторгом и облегчением я услышала в восьмом классе от учителя, что у меня журналистский талант. Он посоветовал писать для школьной газеты, я так и сделала и впервые в жизни обнаружила настоящие способности. На горизонте замаячила цель. «Бринн скоро начнет вещать на Си-эн-эн», горделиво шутили родители.
Вот чего я лишилась осенью. Все мои старания, все достижения, которыми я так гордилась, обернулись каким-то злым фарсом.
Впрочем, такое объяснение вряд ли подходит для успешного собеседования, поэтому я чеканю:
Я верю, что каждая история достойна того, чтобы ее услышали; журналист наделяет голосом тех, у кого его нет.
Неплохо сказано, вежливо кивает Карли. Впервые с начала нашего разговора я замечаю в ней потерю интереса и тут же краснею. Стандартные формулировки здесь явно не катят. Меня пригласили не из-за стандартно составленного обращения. Однако мы не «Нью-Йорк таймс», понимаешь? Документалистика преступлений ниша очень специфическая, и если тебя не увлекает
Еще как увлекает! перебиваю я. Знаю, рискованно, только я готова на все, лишь бы получить здесь место. Собирая информацию о телешоу, я вдруг осознала, что «Мотив» может дать мне гораздо больше, чем бонус для поступления в колледж. Я как раз собиралась об этом поговорить. У меня и настоящее резюме есть, и требуемый опыт работы: соцсети, копирайтинг, редактура, проверка фактов и тому подобное. Даже рекомендации. Только, если вы не против, я хотела бы поделиться идеей для сериала.
Вот как?
Ага, минутку. Я лезу в сумку и достаю оттуда бумажную папку с тщательно подготовленным для встречи материалом. Нераскрытое преступление в моем родном городе.
Брови Карли ползут вверх:
Ты мне сценарий предлагаешь? Прямо на собеседовании?
Замираю с наполовину открытой папкой. Не пойму: Карли это впечатляет, раздражает или забавляет.
Да, говорю. Если позволите.
Что ж, разрешает она, чуть улыбнувшись. Я слушаю.
Явно забавляет. Ладно, могло быть и хуже.
Достаю лежащую сверху фотографию из «Стерджис таймс». Под ней подпись: «Победители олимпиады штата по литературе ученики школы Сент-Амброуза Бринн Галлахер и Ноа Тэлбот». На фото мне тринадцать и рот до ушей всего нас на снимке трое, я посередине с медалью на шее.
Какая ты тут милашка, замечает Карли. Поздравляю.
Спасибо, дело не в награде. Я храню фотографию в память о нем. Тыкаю пальцем в улыбающегося мужчину. Он молод, красив и даже на газетном снимке излучает энергию. Мистер Ларкин преподавал у нас язык и литературу. В тот год он только начал работать в Сент-Амброузе. Это он уговорил меня участвовать в олимпиаде и рекомендовал в школьную газету.
К горлу подкатывает комок. Слова мистера Ларкина звучат в сознании, будто и не было этих четырех лет: «У тебя определенно талант». Он и представить себе не мог, что они для меня значили. Я так и не успела ему это рассказать и теперь буду сожалеть об этом до конца своих дней.
Мистер Ларкин помогал каждому ученику раскрыть собственный потенциал, продолжаю я. И выявить способности у тех, кто считал себя ни на что не годным.
Поднимаю глаза на Карли внимательно ли она слушает? и добавляю:
Через два месяца после той олимпиады мистера Ларкина убили. Пробили голову камнем. Его нашли в лесу за школой трое моих одноклассников.
Я показываю на фотографию, точнее, на мальчика с такой же медалью, как у меня.
Один из них Ноа.
Глава 2. Бринн
Даю Карли время переварить информацию и разглядываю мистера Ларкина на фотографии. На нем его фирменный галстук лимонного цвета хотя по черно-белому снимку догадаться невозможно. Однажды я спросила, чем ему нравится тот галстук, и мистер Ларкин ответил, что ярко-желтый цвет олицетворяет старую мудрость: «Если жизнь подкидывает тебе лимоны, сделай из них лимонный пирог». Помню, я его еще поправила, гордясь, что знаю больше учителя: «Не лимонный пирог, а лимонад!»
«А я лимонад не люблю, ответил он, пожав плечами. Зато люблю пирог».
Карли скрещивает ноги и какое-то время постукивает носком туфли по ножке стола. Затем тянется к ноутбуку.
Дело, говоришь, нераскрытое?
Она явно заинтересовалась, мой пульс учащается.
Не совсем.
Карли удивленно поднимает бровь:
Обычный ответ в таких случаях «да» или «нет».
По официальной версии, его убил бродяга, объясняю. За пару недель до смерти мистера Ларкина в центре города появился какой-то странный тип. Со всеми конфликтовал и нецензурно ругался. Никто о нем ничего не знал. Однажды он околачивался возле нашей школы кричал на детей во время перемены. Мистер Ларкин вызвал полицию, того типа забрали. Продержали несколько дней за решеткой и выпустили незадолго до того, как учителя нашли мертвым. Я расправляю загнувшийся уголок страницы. Бродягу больше не видели, вот и решили, что он убил мистера Ларкина в отместку и скрылся.
Версия вполне складная, говорит Карли. Тебя в ней что-то смущает?
Раньше не смущало, признаюсь я.
В моем тогдашнем представлении восьмиклассницы все сходилось. Теория с невменяемым чужаком, как ни странно, успокаивала, ведь она означала, что опасность миновала. И главное, что зло не притаилось среди нас: горожан, соседей, людей, которых я знала с детства. Я часто думала о смерти мистера Ларкина, но мне как-то в голову не приходило взглянуть на обстоятельства с журналистской точки зрения. Сомнения зародились лишь недавно, когда, готовясь к этому собеседованию, я залпом просмотрела целый сезон «Мотива». Глядя, как Карли на экране по косточкам разбирает хлипкие алиби и шаткие теории, я не могла отделаться от мысли, что по делу мистера Ларкина никакого расследования, в сущности, не было.