Можно было пойти по легкому пути, просто запустив печатный станок, бросить в оборот еще больше денег. Да только кто смог бы прокормить растущее в своем количестве население планеты, если для этого пришлось бы еще больше работать в зараженных радиацией полях, еще усерднее разгребать разрушенные постройки, неустанно восстанавливать инфраструктуру. Я не знаю, был ли выбор у тех, кто стоит у руля, но, похоже, пойти по пути усмирения аппетитов тех, кто не привык сдерживаться, они не посчитали нужным. Или просто испугались за свою собственную шкуру. Всего за пару месяцев жалких попыток успокоить растущее недовольство среди тех, кому навешали ярлыки «слуги», выполняющих свои обязанности за гроши и не имеющих практически никакой возможности выбраться из этого социального статуса, общество окончательно раскололось на две части: рабов и их рабовладельцев и не согласных со своей участью мятежников.
И это стало очередным шагом назад на пути развития цивилизации. Те, кому хватило силы воли и смелости, покинули большие города, став ненавистными изгнанниками, которых всеми силами пытались вернуть на их место прислуживающие элитам миротворцы. Хотя, едва ли их вообще стоило так называть, ведь кроме растущей озлобленности и разрозненности они не добились ровным счетом ничего, не говоря уже о каком-то там эфемерном мире. Гетто, в которых обосновывались люди, жаждущие хоть какого-то подобия свободы, были бельмом на глазу для власть имущих. Поначалу пытались уничтожить такие поселения в зачатке, выжечь напалмом, но это лишь усугубляло и без того шаткое положение правительств. Оставшиеся слугами люди видели, что для их предводителей их жизнь не стоит ровным счетом ничего. Отток беженцев из больших городов только усилился, вынуждая властей оставить мятежников в покое, наспех возводя высокие стены вокруг своей обители, якобы, чтобы защититься от набегов избравших иной путь мятежников, хотя, на самом деле, пытаясь удержать драгоценную рабочую силу в узде.
Социальные статусы и ранги были четко поделены, рождаемость контролировалась, передвижения между городами были сведены к минимуму. Об оставшихся на свободе, пусть и каждый день сражающихся за свое существование людях даже говорить было нельзя. О них просто предпочитали молчать, лишь иногда пичкая новостями о разразившихся в каких-либо из гетто эпидемиях, перестрелках и кровавых бойнях. Рабы должны были четко уяснить: их незавидная участь в сто крат лучше той, на что они могут себя обречь, рискнув пересечь границы города и отправившись на поиски лучшей доли. Путешествия, круизы, обмен культурными ценностями и достижениями науки были под тотальным контролем правительств. Ничто не должно было пошатнуть хлипкий баланс. Люди должны думать лишь об удовлетворении своих базовых потребностей, не задаваться лишними вопросами, о какой вообще культуре в таких условиях может идти речь? Управлять голодными и глупыми куда проще, чем думающими и стремящимися к лучшей жизни. Это был путь в никуда, за три года скитаний я это четко уяснила.
И пусть моим союзникам приходилось нелегко, каждый день мы должны были бороться за свое право жить так, как хочется, а не по указке властей, но у нас, кажется, было куда больше, чем у всех, кто жил за высокими стенами. Мы были свободны, могли позволить себе сменить место жительства, увидеть хотя бы часть окружающего нас прекрасного мира, упиваясь воспоминаниями, надеждами на то, что когда-нибудь все вернется на круги своя, возведенные баррикады рухнут, и человечество снова научиться жить осознанно, считаться с мнением и желанием любого, независимо от его социального статуса.
Глава 5
Зима еще не вступила в свои права, пусть все чаще по утрам мы видели на засохшей траве иней, и изо рта моих союзников шел пар, а холодные дожди стали бессменным спутником нашего существования практически каждый день. Но к обеду выглядывающее из-за тяжелых облаков солнце согревало землю, и становилось даже жарковато. Такие перемены погоды были заметны только людям, конечно же: мне было все равно на смену сезонов, ровно, как и на перепады температур. Мое бионическое тело было создано и рассчитано так, чтобы я могла работать и приносить пользу даже в экстремальных условиях Арктики или Долины смерти. Хотя проверять, как поведут себя там мои суставы и бегущая по венам биожидкость, я бы все-таки не рискнула. После просчетов с моими поломанными алгоритмами остался какой-то налет сомнений по поводу компетентности разработчиков.
Поэтому можно сказать, что я вместе со всеми радовалась затяжной осени и обилию мелкой дичи в окрестностях: так с разменными монетами для бартера спустя три недели после вылазки в гетто, когда я раздобыла сустав для своей ноги, проблем не возникло. Встретив ранним утром Гарри, Нейта, Марию и Габриэля, вернувшихся с новой порцией сорбентов, консерв и макарон, после плотного завтрака я занималась с Джессикой и Габриэлем, пока все остальные мирно спали. В такие пасмурные дни, когда из-за последствий тревожной ночи бодрствовали только мы трое, в тоннеле было непривычно тихо, но зато ничто не отвлекало детей от учебы. И когда усидчивость и терпение Джессики и Джейкоба подошли к концу, проснулась Мария, предложив пройти проверить силки на пути в гетто, до которых в ночи ход не дошел.
Вечернее небо затянуло тяжелыми серыми тучами, моросил мелкий дождь, девушка плотно куталась в свою куртку, но не жаловалась. Я мало была осведомлена какими-либо подробностями о прошлом Марии. В памяти всплывали только обрывки фраз о том, что когда-то она была военной, что и без лишних объяснений было очевидным. Крепко слаженная, с развитой мускулатурой и отточенными чуть ли не до совершенства рефлексами и реакциями Мария совершенно точно была либо среди блюстителей правопорядка, либо в военном взводе, либо просто прошла тяжелую школу жизни, хотя с ее строгостью и безоговорочным потаканием правилам последнее едва ли было близко к истине. Эта смуглая девушка с пронзительными карими глазами и роскошными, черными, как смоль, волосами, которые всегда были заплетены в тугую косу, была, наверное, самой молчаливой из всего клана, предпочитая беспечной болтовне действия. И потому я была удивлена, когда спустя час пути в гордом молчании она первой нарушила тишину.
Знаешь, все становится только хуже, глядя себе под ноги, буркнула Мария.
Все не так уж и плохо. У нас есть крыша над головой, еда, вода и теплая одежда, чтобы пережить зиму, улыбнувшись, ободряюще скандировала я.
Да я не об этом, с тоской посмотрев мне в глаза, пробормотала девушка. Гетто приходит в упадок, провизии становится все меньше, а плата за нее больше. Да и люди там Скажем так, элементарное воспитание и манеры сходят на нет. Мы постепенно превращаемся в животных.
Если ты о похотливых мужланах в гетто то можешь не рассказывать. Но, пожалуй, к этому стоит давно привыкнуть. Что с них взять, подмигнув своей спутнице, отрешенно бросила я.
Наткнувшись на силки, расставленные в проплешине кустарников, я наклонилась, чтобы наверняка убедиться в своих догадках: они были пусты. Ну ничего, по пути их должно быть еще как минимум восемь.
Дело ведь не только в них, в мужланах, как ты их называешь. Когда я ушла из взвода миротворцев, покинула городские стены, я верила, что таким образом проявляю свое несогласие, демонстрирую протест и то, что я готова бороться за нечто большее, чем жалкое существование, которое мы теперь влачим. Я оставила свою семью, разбила сердце своему отцу, который был бесконечно горд, что его единственная дочь подала достойный пример своим младшим братьям, продолжив семейную традицию военного ремесла. А все для чего? Когда-то я надеялась, что со временем все наладится, изменится в лучшую сторону, но все происходит в точности, да наоборот. Мне кажется, что однажды нам просто придется сдаться и вернуться за городские стены. И все было тщетно.