Эшли, замечает Уилл, ты сказала Руби, что расстроена ее опозданием. Это отличный пример Абсолютной Честности.
Эшли победно усмехается.
Абсолютная Честность звучит для меня как Полная Хрень, фыркает Руби.
Идеально, Руби, хвалит Уилл, хлопая в ладоши. Это именно та честность, которой я добиваюсь. К тому же испытывать такие чувства естественно. Сопротивление это часть процесса.
Эшли выразительно вздыхает.
Я имею в виду, если мы должны быть честными, я полагаю, мне следует упомянуть о том, что на самом деле я не знаю, уместно ли здесь мое присутствие? Она запускает пальцы в свои блестящие волосы; ее острые розовые ногти торчат из прядей словно когти. То есть я знаменита тем, что влюбилась, а чем знамениты вы? Странными трагедиями? Пребыванием в пасти у волка? Тем, что были заперты в особняке у какого-то придурка? Не хочу никого обидеть, конечно.
Верно, а ты никогда не была заперта в особняке у какого-то придурка, хмыкает Руби.
Не заперта, отвечает Эшли, потом добавляет: И к тому же не у придурка.
Блестящее заявление.
К слову, о блеске, Эшли вытягивает левую руку в середину круга, вяло изогнув запястье, словно ожидая поцелуя от джентльмена. Огранка «принцесса»[5]. Четырнадцать карат белого золота. Прозрачный бриллиант в два карата. Похоже, что у большинства из вас нет серьезных отношений, как я могу видеть по вашим рукам. Я имею в виду, это так печально Она выпячивает нижнюю губу, придавая лицу выражение чрезвычайной жалости, роняет руку на колено, потом кивает Рэйне. Я имею в виду, ты, похоже, замужем, но если уж мы должны быть честными, я, честно говоря, понятия не имею, кто ты такая. Мне кажется, я тебя где-то видела, но, может быть, я ошибаюсь? Может быть, я слишком молода?
Может быть, без малейшей обиды отвечает Рэйна. У меня дочь примерно твоего возраста.
Может быть, я знаю ее? предполагает Эшли.
У нас тут что, игра в двадцать вопросов? вмешивается Руби. Она щурится, глядя на бейджик Рэйны. Рэйна в конечном итоге сама расскажет свою долбаную историю, мы ведь здесь за этим, так?
Я просто подумала, что все мы должны быть чем-то знамениты, ну, понимаете? говорит Эшли. Я считала, что в этом весь смысл. Но на самом деле только я и Бернис по-настоящему известны.
Посмотрим, вспомнит ли кто-нибудь тебя через несколько месяцев, отвечает Руби.
И возможно, для тебя было бы лучше, чтобы не вспомнили, добавляет Гретель. Тон у нее нейтральный, ровный; впечатление портят только кудри, которые подрагивают и подпрыгивают.
Интересно, отмечает Руби, словно собирая данные.
Наступает неловкое молчание, нарушаемое лишь приглушенным шумом улицы в самый час пик. Женщины рассматривают свои стаканчики с кофе, свою обувь, стены. Уилл ждет.
Бернис запускает обкусанный ноготь под край своего бумажного стаканчика и начинает его разворачивать.
Я не столько знаменита, сколько печально известна, говорит она. Все взгляды устремляются на нее. Я гадаю, что же на самом деле все вы слышали обо мне.
Все отводят глаза кроме Эшли.
По-моему, я слышала о том, что ты в этом участвовала. Типа как помогала ему за деньги. Я особо не обращала внимания. Но бывшие партнерши Синей Бороды были все вроде как Она сводит ладони почти вплотную и ведет ими вниз. Ну, ты понимаешь. Скорее моделями. В то время как
Именно так все и говорят? спрашивает Рэйна.
Конечно, именно так и говорят, подтверждает Бернис.
Потому что Бернис, знаете ли, относится скорее к типу «вечной страшной подружки», чем к типу любовницы, объясняет Эшли.
Ты не в курсе, что у полных людей тоже бывают любовные отношения, да? возражает Руби. Эшли строит гримаску. Бернис теребит край своего стаканчика.
Что ты чувствуешь относительно того, что слышишь сейчас? спрашивает Уилл.
Я знаю, что думают люди.
Это не то, о чем я спрашиваю.
Нормально чувствую. Я все понимаю.
Уилл вздыхает, откидывается на спинку своего стула, хмурит брови: не так, словно она что-то сделала не так, а так, словно он сделал что-то не так. Словно он не сумел донести до нее правильную информацию.
Каковы наши правила?
Никаких опозданий, отвечает Эшли, бросая насмешливый взгляд на Руби. Никаких телефонов.
И?..
Абсолютная Честность, говорит Бернис.
Именно, подтверждает Уилл. Итак, Бернис: что ты чувствуешь, когда слышишь это?
Боль, отвечает Бернис. Мне просто очень больно.
Где-то в городе воет полицейская сирена. Бернис теперь умеет различать сирены на слух. Этот звук отбрасывает ее на несколько месяцев в прошлое, когда она лежала на диване в доме своего детства, а по стенам пробегали резкие отблески маячков. Комната ритмично подсвечивалась синим, синим, синим. Если и были другие цвета, она их не видела. Кончики ее пальцев были синими, синими, синими. Сам ее разум, все вокруг было синим. Ее сестра была синей, когда говорила: «Все в порядке, Берри, все в порядке, у тебя просто шок».
Бернис пытается вернуться обратно в настоящее. Она чувствует твердый пол под ногами, чувствует прохладную спинку стула. Она не может винить этих женщин за то, что они слышали то, что слышали, или за то, что они думают то, что думают. Она знает, как люди впитывают новости: просматривают заголовки, выхватывают несколько фраз из главных событий часа, ловят слухи в подземке.
Я знаю, что люди не любят меня. Но, что бы вы ни слышали, возможно, это не вся история.
Уилл откидывается назад, забрасывает ногу за ногу и обхватывает колено сплетенными пальцами.
И какова же вся история, Бернис?
Ты хочешь, чтобы я рассказывала первой? встревоженно спрашивает она.
Я знаю, что ты можешь это сделать.
Бернис репетировала свой рассказ вот уже несколько недель. Мысленно редактировала отдельные части почти в каждый свободный момент стоя в очереди на кассу в супермаркете или совершая поездку в подземке. Она видит ее перед внутренним взором, словно отпечатанную страницу. Она хочет изложить свой опыт так близко к истине, как только сможет. До поздней ночи, будучи не в силах уснуть, она лежала, накрывшись с головой одеялом и заткнув уши наушниками, и оттачивала эту историю, ее губы формировали образы слов. Отвечая на электронное письмо, она уже знала, что скажет, если только страх не помешает ей. Но после всего, через что она прошла, чего ей бояться, в самом деле? Публичного осуждения?
Хорошо, говорит Бернис, кивая. Другие женщины, похоже, испытывают облегчение.
Спасибо, Бернис, благодарит Уилл. Приступай, когда будешь готова.
Бернис закрывает глаза, встряхивает руками, делает глубокий вдох, пытаясь избавиться от стресса и тревоги, накопившихся за последние месяцы. Она может использовать усталость себе на пользу. Она может превратить ее в свободное течение слов.
В своей жизни Бернис мало к чему была готова, но сейчас она чувствует, что готова к этому. И открывает глаза.
Бернис
У Синей Бороды, как его называли на сайтах со сплетнями, было два дома: пентхаус на Пятой авеню, выходящий окнами на парк, и синий прибрежный особняк в Ист-Хэмптоне. И под синим я имею в виду «окрашенный в ярко-синий цвет», так, что в определенное время дня при определенной погоде он сливался с небом. Еще у этого человека был синий «Бугатти», девятнадцатифутовый телевизор с системой объемного звука, которым можно было управлять из любой точки мира, и на всех его компьютерах латунные клавиатуры с круглыми, как у печатной машинки, клавишами; каждая такая клавиатура стоила около двух тысяч долларов. Крашеная борода считалась одним из признаков его эксцентричности.
Я выросла в Ист-Хэмптоне. Мы жили в скромном двухэтажном домике, обитом кедровым сайдингом, который давно уже стал пятнисто-серым. Летом Ист-Хэмптон был воплощением «американской мечты» семьи, одетые в рубашки поло, катались на лодках под парусом и ели мороженое в вафельных конусах. Я приятельствовала с детьми, которые в августе исчезали за самшитовыми изгородями и больше не давали о себе знать. Зимой казалось, что мы живем на краю земли.