Да вы вспомните, как вы с ними в день свадьбы обошлись, возражала Катерина Петровна, так какие же пироги! Ведь вы их чуть не выгнали от себя. Да даже и выгнали.
Выгонять я не выгонял-с, но дал понять, что всяк сверчок знай свой шесток. Их звали в квартиру молодых только для поздравления, так и на билетах было написано, а они после поздравления не уходят, сидят, требуют мадеры и остаются даже на закуску. И все это самым нахальным манером. Закуску я вовсе не для них готовил, а для своих интеллигентных гостей.
Да ведь не ты и готовил, а за все про все папеньке с маменькой пришлось заплатить.
Все-таки закуска была у меня в доме, стало быть, и довольно. Что это, опять слезы? воскликнул Порфирий Васильевич.
Да как же не плакать-то, ежели вы папеньку с маменькой называете неизбежным злом! отвечала супруга, прикладывая к глазам платок.
А то не зло, что ли? Конечно же, зло.
Однако это зло обогатило тебя. Что ты был и что ты стал? У тебя деньги, хорошая обстановка в квартире.
Обогатили они меня за то, что я женился на вас и сделал вас благородной. Из купеческой дочки вы сделались женой коллежского секретаря и в будущем можете еще в чине подняться, стало быть, здесь была купля и продажа вот и все. Стало быть, вам и нечего распинаться за родителей, что они обогатили нас. Конечно же, неизбежное зло. И удивляюсь я на ваши слова! Кажется, сделавшись благородной, должны бы стать на точку мужа и сами разделять его воззрения, а вы супротивничаете.
Ах ты, бесстыдник, бесстыдник!.. Стало быть, я-то сама тебе никогда и не нравилась, что ты все про какую-то куплю твердишь? закричала Катерина Петровна, сверкнув глазами.
Как не нравились? Нравились и теперь нравитесь, но, конечно же, уж тут безумной поэтической любви не было и нет. А будете меня во всем слушаться, понимать, как я понимаю, и мы будем жить в согласии и любить друг друга. А теперь, пожалуйста, довольно уж этих слез! Вчера в слезах и сегодня тоже. Помилуйте, что же это будет! Вчера, конечно, мы были у вашего папеньки на обеде, и, может быть, это так по купеческому обычаю полагалось, чтобы вам плакать, а сегодня прошу вас оные слезы оставить. Мы едем обедать к моему посаженому отцу, а он не купец, а статский советник. Ну-с, прошу вас утереться и быть веселее.
Уезжая с женою из дому с утра, Порфирий Васильевич сказал своей кухарке:
Ну, Матрена, стряпать сегодня опять ничего не надо, потому что дома мы не будем обедать, а на обед ты можешь взять себе вот половину этого пирога. Сладкие пироги, принесенные нам вчера, надо стараться уничтожать, а то они зачерствят.
Да что вы, барин! Разве можно целый день сладким пирогом питаться! возразила кухарка.
Отчего же нет? Он очень питателен. Тут яйца, сахар, мука, масло.
Да уж дайте мне лучше двугривенничек на хлеб и на студень или колбасу.
Но нельзя же, милая, для прислуги столько разносолов. В крайнем случае ты, впрочем, можешь этот пирог обменять в мелочной лавке на студень и хлеб. Ну, мы уходим. Запри за нами. Да керосину жечь поменьше. Нынче керосин дорог. Вчера мы вернулись от родителей Катерины Петровны, так у нас в квартире горели две лампы. На сегодня довольно и одной. Слышишь?
Слышу, барин. А денег-то мне на дневное пропитание все-таки сколько-нибудь оставьте. Помилуйте. Ведь вы нанимали меня на вашем горячем, а сегодня уж я ни вашего чаю, ни сахару не получу.
Ну, вот тебе пятачок. Тут на чай, на кофе и даже на шампанское. На что хочешь.
Порфирий Васильевич сунул кухарке медяк и в сопровождении жены стал сходить с лестницы. Пропустя жену вперед, он стал смотреть на ее крытую бархатом ротонду и говорил:
Вот, Катерина Петровна, ты все заступаешься за своего папеньку, а на парадную-то твою ротонду он реденький московский бархат подсунул вместо лионского, который он обещал. А уж теперь разговаривать насчет бархату поздно. Да и не показывали мне ротонду твою до венца. Это ведь тоже с хитростью, с целью надуть. Да. А вы еще обижаетесь, что я вашего папеньку называю неизбежным злом! Конечно же, он зло.
Супруга не отвечала и сходила с лестницы. У подъезда их ждала двухместная карета, но уже без лакея.
Лакея я вчера отказал. Ну его Ни за что ни про что четыре рубля в день говорил Порфирий Васильевич, подсаживая жену в карету. Вчера я так рассчитывал, что за карету-то с лакеем можно с вашего папеньки сорвать, но он таким кремнем оказался, что его никакими словами пронять невозможно, а на свои ездить с лакеем благодарю покорно.
Супруга и на это промолчала. Карета поехала. В карете Порфирий Васильевич продолжал:
Завтра вам придется четыре тысячи по векселю с вашего папеньки получить. Это те недоданные нам деньги, что я перед венцом у него потребовал. Но я вот что думаю. Получив эти деньги, мы не купим на них процентных билетов, не стоит. А мы вот что сделаем Это будет выгоднее и лучше. Процентные билеты дают только четыре-пять процентов. А я попробую пустить их иначе в оборот. У меня мои сослуживцы то и дело нуждаются в деньгах и платят жидам часто по три процента в месяц за какую-нибудь полсотню рублей. Вместо жидов я буду ссужать их маленькими суммами и вместо трех процентов в месяц буду брать с них только по два процента. Это будет и благородно, и пользительно. Благородно, так как я парализую жида и спускаю проценты прямо с трех в месяц на два, а польза уже сама собой очевидна: четыре или пять процентов получать в год на свой капитал или двадцать четыре? Я думаю, что двадцать четыре-то лучше. Катерина Петровна, как вы думаете? А? Каков у вас муж-то! Финансист, совсем финансист.
Но Катерина Петровна и на эти слова мужа не дала никакого ответа. Он обнял ее за талию и спросил:
Катюша! Что ж ты молчишь?
Она отшатнулась, высвободила свою руку из-под ротонды и гневно ударила его по руке.
VIII
Настал четвертый день супружеской жизни для Порфирия Васильевича и Катерины Петровны. Послесвадебные визиты все были сделаны, отпуск, взятый на службе для свадьбы, у Порфирия Васильевича кончился, и он сбирался уже идти в канцелярию для своих обычных занятий. В этот день он проснулся в девятом часу утра и стал будить молодую жену.
Вставай, Катенька! Пора! Сегодня я на службу говорил он, облекшись в шелковый халат свадебный подарок супруги. Напоишь меня кофеем и проводишь в канцелярию. Да надо будет заказать обед кухарке. Сегодня уж дома обедаем.
Катерина Петровна открыла глаза, увидала фигуру мужа, скорчила гримасу и отвернулась от него. Порфирий Васильевич осклабил лицо в улыбку, сложил из пальцев руки «козу рогатую» и хотел пощекотать супругу, но та крикнула:
Оставьте меня, пожалуйста! и ударила его по руке.
Ого! Что же это значит с вашей стороны?! воскликнул супруг, покачал головой и вышел из спальной приказать кухарке подавать в столовую самовар.
Когда он вернулся в спальную, Катерина Петровна уже в юбке и ночной кофточке умывалась у умывальника.
И на умывальнике поднадул папашенька, сказал Порфирий Васильевич, глядя на умывальник. В описи сказано: «умывальник с мраморными досками», а мраморная доска всего одна.
Он опять тронул жену рукой за шейку, но та раздраженно крикнула:
Ведь я вас просила не трогать меня!
Да что ты левой ногой с постели встала, что ли?
Оставь, бога ради. У меня голова кругом идет. Какая тут правая и левая нога при этакой жизни!
А что такое? Что? Какая такая жизнь? Мы даже еще и не жили, а только сегодня жить начинаем.
Достаточно с меня и того терзанья, которое я вынесла!
Чем терзанье? Какое терзанье? Вот уж не понимаю! Разве тем, что стараюсь тебя переработать из вашего купеческого склада в наш склад? Так нельзя же, милая. У меня и общество благородное, и все
Никакого я в вас благородства не вижу! Я вижу только подлость одну.