Ох, капитан, пожалеешь
Ну, как шестнадцать ми́нет, так и сватайся, чего ж, дело хорошее. А пока отойди с дороги, мне товар у хозяйки забрать надо, некогда, уходим завтра.
Они с боцманом прошли мимо Стата, юнга за ними телегу подкатил прямо к дверям лавки.
Тьерр староста начал было Стат.
Стат, повремени, осадил его староста, не нарывайся. Слышал же уходят они завтра.
Старосте не с руки было с моряками в распри вступать. У них братство большое. Как не станут в наш порт заходить, почитай все островные и без дохода останутся и без товаров. А самим на материк плавать далеко, да боязно. Наши лодки утлые ветра не выдержат, не то что шторма.
Староста просто развернулся и ушёл, уводя за собой прихвостней, на которых, как на поддержку, рассчитывал Стат.
Здравствуй, хозяйка, капитан сделал лёгкий поклон. За товаром пришли. Выручим друг друга.
В маленькой лавке места Стату не было, он стоял на улице, пытаясь заглянуть в лавку, хотел держать под контролем происходящее. Но моряки его оттеснили.
Ася, не будет тебе от них жизни здесь, сразу начал капитан. С собой заберу тебя. Сегодня отходим. Иди, вещи свои в узлы собери, на дно телеги уложим, обувкой накроем. Да, ещё будто я у вас курей всех скуплю и кролов на мясо.
Меня затрясло.
В обиду не дам, не бойся. И сам не обижу. Тебя наши все знают, защищать, как сестрёнку малую, станут.
Маму надо в дедов дом перевезти, к бабушкам, считай я дала согласие.
Ребята, подсобите, Сиян прошёл дверью в дом, там заговорил с бабушкой. Она кинулась показывать сундуки мамины и отцовы, постель в узлы вязать. А я так и сидела на отцовом низком табурете за стойкой, опустив руки и голову, как он в тот день, когда за Виком посылал.
Когда ребята начали выносить мамины сундуки и грузить на телегу, я будто очнулась. Я поняла, что навсегда покидаю родительский дом, что не будет больше в моей жизни отца, мамы, брата и бабушек. Не будет моей светёлки, с видом на сад. Не будет всего, что составляло мою жизнь, то есть ничего. Где-то на улице начал скандалить Стат, увидев сундуки. Я же поднялась к себе в комнату, начала скидывать прямо на одеяло свою одежду, да милые девичьему сердцу мелочи.
Ась, помощь нужна? спросил снизу лестницы Сиян.
Да, ответила, прочистив горло.
Он поднялся, взял узлы, оглядел меня:
Много ты в сумку заплечную напихала, подозрительно будет. Её тоже в телегу сложи, я потом заберу.
Я кивнула.
Только ещё у меня кошка. Я б с собой её взяла.
За борт свалится, дольше рыдать будешь. Пусть с мамой хоть кто-то останется.
Я опять кивнула. Обвела прощальным взглядом комнату и вышла, прикрыв дверь. Каждая ступенька как часть моего прошлого на этой я упала и навсегда на подбородке беленький шрам, на третьей запнулась и ноготь на ноге сорвала. А на нижней сидеть с куклами любила оттуда меня родителям видно было и отцу из лавки, если дверь открыта, и маме из кухни.
Первым ходом матросы повезли сундуки в дедов дом. Бабуля обняла меня на прощание, расцеловала всё лицо, пожелала помощи Всесильной матери и ушла с телегой, показывать дорогу и готовить комнату для мамы.
Я же спустилась к ней прощаться. Какая-то часть меня ещё не верила до конца в происходящее, что я вот так вот перешагну порог отчего дома и никогда сюда больше не вернусь. Не верилось, что теперь это будет и не мой дом вовсе. И что светёлка моя тёткиным детям, со мною незнакомым, отойдет и станет совсем уже не моя. Никогда больше не моя.
Мама спала. Я залезла к ней на кровать, обняла, уткнувшись лицом в мягкие волосы. Так хотелось вернуть время на две седьмицы назад и быть просто босоногой Аськой, что разглядывает яркие рисунки в купленном старшим братом на ярмарке атласе. Девчонкой, что радостно встречает утро, спускаясь бегом по ступеням, под стук отцова сапожного молотка, на запах маминых блинов. Той Аськой, что брат щекотал до слёз и, перекинув через плечо, кидал на диван. Кончилось детство. Прощай, дом. Прощай, мама. Она не проснулась, я и не хотела. Во сне она была самой собой, чему-то улыбалась.
Сиян стукнул в дверь:
Ась, там мои вернулись. Маму теперь повезут. Накрой её хорошенько, да одеяло подоткни, чтобы пут не видно было. Сама ступай, кролов да курей моим ребятам выдай, пусть на корабль несут, я тебе при Стате злотые отсчитаю, чтобы подозрений не было, что уходишь с нами.
Я кивнула. Он прав. И он понял, что я не хочу видеть мамины пустые глаза, когда она проснётся, а хочу запомнить её такой красивой и спокойной. Я вышла из родительской горницы и в неё шагнули несколько матросов.
Задней дверью я вышла в сад. Не верится, что уже совсем скоро начнётся сезон дождей, после которого придёт сырая, затяжная зима. Корабли тогда на остров приходят лишь по большой нужде или большой жадности: кому скупить у ремесленников товар, кому привезти продовольствие в тридорога.
У задней калитки ждали пятеро, увидев меня откинули крючок и вошли неслышно. Вместе мы открывали клетки и вытаскивали за длинные уши тяжёлых кролов. Один моряк складывал их по несколько штук в холщовый мешок, другие закидывали на плечи и уходили зада́ми на корабль. Потом они вернутся за курями. Надо не забыть покормить и выпустить собаку, бабуля после заберёт.
От передней части дома послышались Статовы крики и людской гомон. Я поняла, что Стат не даёт увезти маму. Шум нарастал и я всё же решила отправиться туда. Специально я не смотрела в сторону телеги, только старалась попасться Сияну на глаза, чтобы кивнуть, что дело сделано.
Сиян стоял посреди толпы и спокойным тоном объяснял:
Варваре уход нужен, не в себе она. Ася ещё ребенок, по сути, не справится одна, вот, под опеку старших женщин и свезём.
Врёт он всё, заорал Стат, спрятать от меня её решил, знает, что с юности Варвару люблю, жениться хоть сегодня готов, да только траур её не позволяет!
Посмотри на неё, Сиян обратил внимание Стата на лицо мамы. Она себя не помнит. Мужа потеряла и ребенка в ту же ночь, что под сердцем носила, когда узнала, что старший сын, возможно, погиб.
В толпе загомонили, обсуждая.
"Вик!" пронеслось у меня в голове. Я похолодела. В тот момент Сиян увидел меня.
Ася! Ася, девочка! он протолкнулся ко мне.
Вик
Ну-ну, ещё ничего неизвестно.
Он прижал меня к себе и я заревела навзрыд, отчего заголосила и мама. Она звала отца и Вика, звала меня. Бабушка пыталась её успокоить, гладя ей лицо и волосы, приговаривая ласковые слова. Мама потеряла рассудок это увидели все. Сиян кивнул морякам и они потянули телегу. Я поняла, что с этой бабушкой не попрощалась, не обняла даже, но момент был упущен, она шла с телегой, только лишь раз обернулась и посмотрела долгим взглядом, возможно, сохраняя в памяти мой образ.
Ты, Стат, сам слышал дом Стоян забирает, Асе с Варварой не дело у зятя в приживалках быть, в собственном доме в углу ютиться, а сами они его уже не потянут ни дров на зиму не запасут, ни продовольствия. В дедов дом переедут, матушки выходят Варвару, потом у Стояна и сосватаешь либо одну, либо другую.
Стат стоял злой, лишь дым из ноздрей не шёл, но прилюдно против закона идти не хотел. Ничего, уйдёт заступничек в море, завтра же Аську за косы по земле до храма сам лично доволокёт, а Василю ещё и прут даст, чтоб сзади подгонял, стерву. И заставит старого Илинушку, что при храме служит, чтобы перед алтарём Всесильной матери руки алой лентой Аське с Васькой завязал, да из чаши одной испить дал. Тогда никто не посмеет ему слова сказать, Васька в своём праве будет. Разденет дуру до нога и заставит остров трижды обойти и день на площади простоять, а потом так, нагую и голодную в подпол и скинет. Нет, прежде даст Ваське надругаться, а то может и сам прильнёт к нежному девичьему телу дочери того, кого ненавидел всю жизнь. Хоть через девку отомстить, спустя столько лет. Ничего не оставалось, как отступить, отпустить руку от телеги, на которой на перине, укрытая по шею, среди узлов с вещами из простыней, Варвара по сумасшедшему вращала глазами и завывала, как раненый зверь.