Мелькнула избушка за добротным плетнем, почему-то одинокая в чистом поле, про такие говорят на отшибе. А за ней проявился диковинный дом, чудо советского конструктивизма.
Вот это кунсткамера! фыркнул Майкл.
Таких странных домов он прежде не видел.
Будто кто-то опрокинул коробку Лего и собрал жилище из деталей конструктора, скрепляя их наобум, как придется. На длинных тонких опорах колоннах, больше похожих на сваи, поместил основание в один этаж, с огромными панорамными окнами, почему-то замазанными черной краской. На плоское основание неведомый архитектор пристроил узкий многоквартирный дом, его восемь этажей возвышались над полем и смотрелись, как спичечный коробок, поставленный на шоколадку. При этом фасад был сложным, с дугами, арками и проемами. Майкл насчитал две сквозные дыры под монументальными арками, наверное, в ненастный день в них омерзительно свистел ветер. Лишь когда джип, повернув к городу, оказался между домом и речкой, Майкл понял, что дыры глаза, укрытые «веками» арок, и по замыслу архитектора «глаза» наблюдают за тем, что творится за речкой Тишинкой.
«Глаза» присматривали за заповедником.
Когда подобрались поближе, оказалось, что дом обнесен решеткой, настоящим чугунным кружевом. От дороги к дому вела бетонка, упираясь в глухие ворота, рядом с воротами был КПП, как у советских заводов. Из окошка кирпичной будки выглянул встрепанный сторож и долго смотрел вслед джипу, будто силился разглядеть номера.
У Майкла родилось ощущение, что за ними наблюдает не сторож, а дом. Он посверкивает любопытными окнами, нижнее основание-рот растянулось в ехидной усмешке.
Как интересно! шептал ему дом, играя бровями-арками. Ну, заходи, коли смелый. Посмотрим, на что годишься!
Мать на дом разве что не зевнула, видимо, за детские годы, проведенные в городке, успела привыкнуть к этой кунсткамере.
После жуткой архитектуры на въезде Затишье оказалось до того скучным, что Майкл быстро устал от однообразных кирпичных домов, трехэтажных, с покатыми крышами, утыканными частоколом антенн. А потом от домов деревянных, в два этажа с мансардой, украшенных наличниками с облупленной краской. И от домиков, обнесенных заборами, с садами-огородами на участках.
К одному из таких частных домиков они свернули с дороги. Их джип был чужим в здешнем пейзаже, как материны лаковые туфли на шпильках, как драные джинсы Майкла и синяя толстовка с кислотным принтом.
Казалось, деревья в саду тычут ветками и скрипят, неодобрительно и протяжно: чужаки, чужаки! Чужаки!
Тетю Таню парень не помнил. Она оказалась шумная и не особо приветливая. Для нее приезд Майкла на все каникулы был лишней проблемой. «Полная, но не плавная», так описал ее Майкл в дневнике.
Ему выделили небольшую комнатку: треснувшая рама в окне, с облупленной белой краской, линялые обои на стенах с убогим цветочным рисунком. Кровать как из старых советских фильмов, пружинная, с комковатым матрасом. Скрипучий комод с присохшими ящиками, шифоньер в углу, стол у окна. По прежним временам небывалая роскошь, но теперь, в современных условиях Мракобесие и отстой.
Интернет в доме едва пробивался, хорошо хоть мобильная связь была.
Майкл пофоткал вид из окна. Скинул сумку на полосатый матрас рядом со стопкой белья. Вещи разбирать не хотелось. Все в нем кричало: беги отсюда! Здесь тоска, гиблое место!
Но выбора у Майкла не было.
«До суда! уговаривал он себя. Один месяц, а дальше идите лесом, в городе масса дел. Отчим отмажет, на то он и отчим, ради мамы на все подпишется, и нужно вернуться в тусовку! Снова движ, протесты, листовки, жизнь»
В коридоре кто-то проскрипел половицами, меленько, словно крался ребенок. Майкл выглянул никого. Только ступеньки на чердак скрип, скрип, да звякнула в гостиной люстра с висюльками.
«Роскошь страны Советов» придумался заголовок для блога. Майкл представил, как будет выкладывать фотки этой застывшей реальности, как удивятся его подписчики, как будут постить комменты в чате Эх, нужно было ту девушку сфоткать! Бабка с котом все испортила.
Вот! откуда-то из скрипучих глубин донесся рассерженный мамин голос. Таня, здесь деньги, хорошая сумма, на еду и другие расходы
Настя, ты в городе совсем одурела! почти прокричала в ответ тетя Таня. Убери рубли, что здесь покупать? У меня огород и куры, как-нибудь прокормлю племяша. В Тихом Лесу тревожно! Девочку из заповедника видела? Как можно сюда Михаила?
А куда мне его? В тюрьму?
Майкл, насупившись, вошел в кухню, где мать с теткой собачились над остывшим ужином, молча сел, взял вилку. Вареная картошка с тушенкой. Соленые огурцы из погреба. С голодухи съел все подчистую. Выпил чаю с вареньем и пирогом. Взрослые молча за ним наблюдали, поставив разговор на паузу.
Можете дальше ругаться, великодушно позволил Майкл, вымыв за собой тарелку. Но лучше поешьте, и ляжем спать. Мама устала с дороги.
Он сразу прошел к себе, пнул спортивную сумку. Достал ноутбук, раскидал по полу пакеты, выискивая трусы и майку, в которой собрался спать.
Попробовал вскрыть комод. Дергал, дергал рассохшийся ящик, тот противно хрустел, но держался. Наконец, уступив грубой силе, с чавканьем отошла деревянная планка с приржавевшей металлической ручкой.
Упс, сказал Майкл и пожал плечами. Оценил нанесенный ущерб.
Ящик уже чинили. И в последний раз столько бухнули клея, что он перетек на корпус комода, склеив с подвижной частью. Майкл подсветил телефоном.
Там что-то спряталось в глубине, какой-то клочок бумаги.
Заинтригованный Майкл прошелся взглядом по комнате, обнаружил на столе линейку, металлическую и острую, будто шпага. Пошарил раритетом в комоде. Подцепил бумагу, прижал, потащил, ухватил за край фотографию.
Как ни странно, в сравнении с комнатой, пожелтевшей от времени, фотография сохранилась отлично. Без рамки, небольшого формата, шесть на девять, с волнистым краем. Так раньше оформляли фотки в альбомах.
Молодой военный, взгляд вприщур, улыбка приветливая и открытая. На дальнем плане какой-то лес.
Майкл уже видел такую. В тумбочке матери, среди белья и упаковок с колготками. Она доставала ее тайком, когда отчима не было дома. Сидела в спальне, собравшись в комок, раскачивалась и смотрела, иногда гладила пальцем улыбку и отросший ежик волос.
Мама очень любила отца, в дни короткого счастливого детства Майкла. Ему, когда думал о папе, вспоминался огромный дом, много воздуха, света, тепла, пряный запах и скрип половиц. Полет к потолку в отцовских руках, игры в саду с конопатой девчонкой. А еще разговоры о лесе. Всегда. С придыханием, с отчаянным стуком сердца: в Тихом Лесу тревожно.
Майкл убрал в ящик ноутбук и зарядку, пристроил на место переднюю планку. Поставил на комод фотографию. Подумал и убрал под подушку: маме не нужно знать о находке. Это добыча Майкла, тайный привет от отца.
Значит, Майклу грозил реальный срок, если мать в полчаса собралась и поехала в ненавистное ей Затишье. В город, укравший отца.
Майкл высунулся в окно по пояс, всматриваясь в потемневший сад.
Сквозь путанные, угольные ветви яблонь пробивалась луна, лимонная, круглая, кислая до оскомины, в красном мерцающем ореоле. Шумно возились в огороде коты, вызывая друг друга на поединок. На грядках подальше желтел квадрат света, это в кухне мама и тетя Таня откупорили бутылку домашней наливки и вели задушевные разговоры.
На миг показалось: на фоне луны проступает тот странный дом, Кунсткамера, что стоит напротив Тихого Леса. Щерится всеми восьмью этажами, посверкивает бликами в апельсиновых окнах. Теплый свет горит вразнобой, в одних квартирах, а потом в других, Дом перемигивается с заповедником, будто передает секретный код, разгадать который дано немногим.