Вы Кроули читали? спросил Анцетонов.
Да, да, читал, кивнул Юрий Витальевич.
И что по этому поводу думаете?
Хозяин в желтых очках задумался, будто подбирая какие-то слова. Мария Александровна залепетала было о том, что ему нельзя напрягаться, но Юрий Витальевич был непреклонен. Пока он размышлял, чуть морща сухие губы, карнавальная музыка, принесенная Анцетоновым, не унималась, гудя теперь чем-то вроде труб.
Юрий Витальевич наконец произнес с неожиданным для Анцетонова восхищением:
Музыка такая, будто ты уже умер!
Анцетонов нервно, но тоже восторженно засмеялся. Мария Александровна помрачнела с явным неудовольствием:
Юрочка, ну ты как скажешь! Музыка как музыка. Красивая музыка! Необычная.
Нет, возразил Юрий Витальевич. Музыка эта такая, будто ты уже умер и уже мертвый слушаешь пение мертвецов, которые прибыли в мир иной куда раньше тебя.
А вы из какого издания? перебила супруга Мария Александровна.
«Тверской бульвар, 25», сказал студент Анцетонов.
Мария Александровна нахмурилась, прикидывая, знает ли она что-нибудь о таком «издании».
Это альманах Литературного института имени Горького, прекратил ее мучения студент Анцетонов.
А! воскликнула хозяйка дома. У Юрочки там полно друзей! Эта, как ее Олеся
Николаева, встрял Анцетонов в не успевший толком начаться монолог Марии Александровны.
Да-да-да! явно обиделась, но все же изобразила благодарность Мария Александровна. Олеся Николаева! У нее муж еще такой интересный Вы его не знаете?
Анцетонов сделал вид, будто задумался, но тут же поймал себя на неискренности этой задумчивости и просто отрицательно помотал головой. Пришлось Марии Александровне рассказать о муже Олеси Николаевой, а Анцетонову, в свою очередь, пришлось пропустить этот рассказ мимо ушей.
Понимаете, раздался наконец голос Юрия Витальевича, когда Мария Александровна закончила, есть разные уровни понимания. Вот это нижний уровень понимания оккультизм без Традиции, голая оккультная наука, которая в таком виде не отличается от науки материалистической. Это нижние воды, контрпосвящение, которое закрывает путь в небо на семь печатей. Далее следует понимание оккультное, но уже замешанное на Традиции. Это второй уровень. За ним идет уровень третий Женевская конвенция.
Женевская конвенция? переспросил Анцетонов.
Женевская конвенция, подтвердил Юрий Витальевич. Ну а потом начинаются уже истинные уровни понимания: религиозное, метафизическое, Рене Генон, «Начала» Оригена, Майстер Экхарт, а на вершине всего этого индийская метафизика, метафизика Веданты. Конечно, человек может проделать весь этот путь, от первого уровня до вершины, но это не каждому дано, можно сказать единицам. Английские вот эти мистики, они на первом уровне остались. Понимаете, вот есть йога как глубинная метафизическая практика, а есть йога оздоровительная, в которой ничего нет от той традиции, от той практики, которой она была и есть изначально. Профанация, профанация
«Надо было хоть тортик взять», подумал вдруг Анцетонов, заметив, как Мария Александровна двигает туда-сюда по столу вазон с баранками.
Ну а как вам музыка? сказал вслух Анцетонов, сложив пальцы замком. Тем временем в колонках звучал аккордеон, исполняющий нечто вроде того, что иногда ошибочно принимают за русское народное.
Музыка такая, будто ты уже умер, ответил Юрий Витальевич. Похоже на музыканта одного петербургского. Как его? Не от мира сего такой Как же его
Каравайчук?
То ли Каравайчук, да, то ли Ковальчук, задумался Юрий Витальевич, нахмурив не очень тяжелые брови, то ли Куройчук. Маша должна знать Маша, как звали того музыканта петербургского, который такую вот музыку играл? В очках такой.
Мария Александровна приложила палец не то к подбородку, не то ко рту, явно что-то вспоминая. На диван молча прыгнул похожий на подсолнечное масло кот Василий. Анцетонов окинул взглядом книжные шкафы, на которых, впрочем, не обнаруживалось ничего паранормального: собрания Достоевского и Льва Толстого, некоторое количество Максима Горького, Чехов, русская классическая поэзия, скромные, почти нищенские издания философов, которые можно встретить в любом сетевом магазине. Несколько обособленно чернели мягкие корешки Бориса Акунина и каких-то писателей, имена которых гостю ничего не говорили: видимо, попали сюда эти безвестные книжки из рук самих авторов, их написавших.
Курехин! воскликнула Мария Александровна. Сережа Курехин! Он Юру очень любил. Юра, скажи на Курехина похоже?
Да, да, снова закивал Юрий Витальевич, очень похоже.
Анцетонов достал записную книжку, полистал, вернул обратно. Спросил, как научиться различать незримое в зримом. Юрий Витальевич как будто не понял вопроса и ушел от ответа, вместо этого потребовав еще чаю. Только Мария Александровна вышла, как хозяин дома обратился к гостю, переменив тон с устало-благостного на приободренный, но оттого менее понятный:
Ну ты бы хоть цветочков ей принес, сказал он, кивнув в сторону кухни. И тут же добавил: Да хоть бы и картошки мешок.
В следующий раз, ответил Анцетонов. В следующий раз обязательно принесу
Юрий Витальевич подмигнул сразу двумя обмельчавшими и почти незрячими глазами. «Хоть бы картошки мешок», повторил он полушепотом. От этой словно невзначай оброненной реплики в душе у Анцетонова что-то щелкнуло, на лбу и ладонях появились моментальные капельки пота, даже в ногах зябко похолодело. Он вспомнил, чем занял себя, пока ехал в метро, и сказал:
Юрий Витальевич, не знаю, как бы вам это получше объяснить, но
На этом «но» Анцетонов осекся. К счастью, вернулась Мария Александровна. Никакого чая она не принесла, однако вторжение ее помогло переменить тему беседы. Анцетонов попросил рассказать, как им жилось в Америке, про Южинский кружок и, в конце концов, о том, как зовут кота Василия, который все это время сверлил гостя злыми немигающими блюдечками глаз. Анцетонов заметил на своих брюках бело-рыжие клочочки шерсти, хотя он не мог вспомнить, чтобы Василий об него терся. Мария Александровна, будто вторя коту, ласково-безучастно смотрела на него блеклыми зрачками.
А что вы думаете о фильмах Дэвида Линча? спросил Анцетонов.
Кого? не понял Мамлеев.
Дэвида Линча, настаивал Анцетонов. «Синий бархат», «Малхолланд Драйв» Не смотрели? Вас иногда называют русским Дэвидом Линчем.
Ой, Юра, надо обязательно посмотреть, с кем это тебя сравнивают, заметила Мария Александровна.
Юрий Витальевич, однако, задумался о чем-то своем, и даже он сам не мог бы сказать, о чем именно: о жизни в Америке, необходимости просмотра фильмов Дэвида Линча, коте Василии и том, как он научился оставлять свою шерсть на людях, не прикасаясь к ним, или о мешке картошки. В спрятанных за желтыми линзами глазах его читалось, что все эти вещи и явления обладали для него равной ценностью.
А Юфита не смотрели? не унимался гость.
Кого?
Евгения Юфита, некрореалиста.
О некрореалисте Евгении Юфите хозяин впервые слышал.
Может, вы нам как-нибудь кинопоказ устроите? спросила Мария Александровна то ли искренне, то ли изощренно издеваясь Анцетонов перестал различать.
Это мысль, сказал он. Проектор, думаю, найдем. А расскажите, пожалуйста, как вы писали «Шатунов»?
В бане, невозмутимо ответил Юрий Витальевич. «Шатунов» я писал в бане.
Мария Александровна вдруг расхохоталась то ли словам мужа, то ли чему-то своему, не касающемуся никого из присутствующих. Анцетонов посмотрел на хозяйку дома, но та ничего не сказала в ответ на его взгляд. Мария Александровна вновь спросила, для какого журнала пишется интервью. Анцетонов ответил. «Экземпляр нам передадите, когда выйдет?» спросила Мария Александровна. Анцетонов, кажется, ответил согласием.