В центре посёлка располагалась усадьба известного купца владельца сундучного заведения. Назовём его Петром Яковлевичем. Большой двухэтажный дом (первый этаж каменный, второй деревянный) фасадом выходил на улицу. В глубине усадьбы находилась мастерская, чуть поодаль разные хозяйственные постройки. На «фабрике» Петра Яковлевича только собирали сундуки: детали к ним и листы с «морозом» покупали в других заведениях. Множество кустарей работало на него, множество зависело самым непосредственным образом: при нужде мастера шли к хозяину и тот им давал в долг до будущего жалованья.
Пётр Яковлевич был мужик оборотистый. Он желал торговать не только сундуками, но и разными другими товарами: держал две лавки в разных концах посёлка, в которых можно было купить пряности, сушёные фрукты, конфеты. Впрочем, нельзя сказать, что это был жадный и жестокий человек, вовсе нет: построил часовню за свой счёт, жалованье выдавал вовремя, рабочих шибко не притеснял, как другие. Пожалуй, строг был, но за это уважали. Особенно Пётр Яковлевич не любил пьяниц и сквернословов с этими разговор у него был короткий. Почему? Потому что он держался старой веры, то есть был, как говорится, «приверженцем древлего благочестия». И детей своих так же воспитывал. Невестка его по мере возможности принимала участие в семейном деле. Муж её, Фёдор, рано умер. Она оказалась весьма толковой помощницей начинавшему стареть хозяину мастерской.
Однажды рачительный Пётр Яковлевич подумал, что гораздо дешевле не покупать листы с «морозом», а делать их в своей мастерской. В ту пору славился товар детальной «фабрики» Овчинникова. Она была хоть и маленькая (работал сам хозяин с сыном), но в ней делали «мороз» такого цвета, который никто не мог повторить: нежно-зелёного, с аквамариновым оттенком. Разумеется, Овчинников держал в секрете рецепт своего «мороза».
И Пётр Яковлевич решил схитрить.
В один из дней он велел кликнуть Прошку, рабочего своей «фабрики». Тот был парень с руками, толковый, сильный, но, как говорится, себе на уме. Поднялся он к Петру Яковлевичу на второй этаж дома, и что-то долго они с ним обсуждали. А потом рабочие слышали, как хозяин «фабрики» прокричал:
Пошёл вон! И чтоб духу твоего здесь больше не было!
Потом с лестницы скатился красный Прошка и, боязливо оглядываясь, поспешно вышел за ворота усадьбы.
Мастеровые переглянулись. Получить от ворот поворот эка невидаль, но Прошка был парень работящий и непьющий. Что он мог натворить? Или что мог наговорить, чтобы довести обычно спокойного хозяина «до белого каления»? Ведь Пётр Яковлевич никогда не кричал на своих рабочих. Если кого и выгонял, то за дело и вполне пристойно. Человек он был такой. Всё порывался отойти от дел да душеспасительные книги читать, но увы не на кого было оставить «фабрику».
Итак, Прошку выгнали. Через несколько дней он пришёл к Овчинникову: так мол и так, хочу у вас работать.
А выгнали тебя за что?
Да ни за что!
Все так говорят. Признавайся: за что тебя выгнал Пётр Яковлевич?
За растрату материала. Но я не виноват! Я был обойщиком, а жесть нарезали другие люди, я лишь обивал сундуки.
Что же ты не сказал этого хозяину?
Я сказал.
А он что?
Осерчал. Говорит, врёшь, непутёвый.
Не похоже это на Петра Яковлевича. Лукавишь ты, парень.
Здоровьем маменькиным клянусь!
Не клянись никогда, особенно этим, строго сказал Овчинников.
Не буду. Что же мне теперь делать? По миру идти?
Мне нужен дельный человек. Будет много работы ближе к весне ярмарка скоро. Ты долго работал у прежнего хозяина?
Два года.
Что ж Приходи завтра, посмотрим на тебя.
И Прошка пришёл. Парень он был смышлёный всё на лету схватывал. Вскоре Овчинников уже нахвалиться не мог и поручал ему самые ответственные операции. А Прошка нет-нет да спросит, как «мороз» делать. Овчинников пока хитрил не хотел всей тайны новичку доверить.
Но однажды, через месяц работы, на очередной вопрос Прошки, он ответил:
Да ничего мудрёного тут нет: надо веницейскую ярь смешать с масляным лаком, и потом хорошенько просушить.
После обеда Прошка исчез.
На следующий день Овчинников подождал-подождал его и, усмехнувшись, спокойно принялся за работу.
А Прошка, выведав секрет, прибежал вечером к Петру Яковлевичу.
Уж больно просто, сказал старый купец.
Решили попробовать. Спустились в мастерскую, взяли жестяные листы. Печь, слава Богу, ещё не остыла.
Увы! «Мороз» получался не такого нежного оттенка, как у Овчинникова.
Говорил же я, что слишком просто. Надул тебя Овчинников сказал Пётр Яковлевич.
От греха подальше он решил отправить Прошку с караваном в Нижний пусть за сундуками приглядывает4.
Через месяц Овчинников привёз заказанные листы с «морозом». Нежно-зелёного цвета, с аквамариновым оттенком.
Лукаво улыбаясь, он спросил Петра Яковлевича:
А где же ваш шпион?
На ярмарке. Продашь мне свой секрет? Не поскуплюсь.
Ни за что. Мне детей кормить надо.
Невьянск, Санкт-Петербург
Бесовское время
Среди изумрудных сосен и серебристых гор притаился старинный заводской посёлок. Когда-то жизнь здесь кипела: гудели домны, стучали молоты, скрипели телеги купцов, приезжавших на ярмарку. Это был мощный завод, краса и гордость демидовской металлургической империи. В XVIII веке сюда согнали мастеровых из разных мест и приставили к работе. Жестокость была неимоверная: за малейшие проступки наказывали розгами или сажали в подвалы высокой башни. Люди знали только адскую работу с раннего утра и до позднего вечера. Приказчики измывались над мастеровыми, мастеровые над учениками. А управляющий с радостью писал длинные отчёты владельцам завода, и бумаги эти были до краёв наполнены подобострастием и лестью.
Но со временем жизнь взяла своё действительность приняла более человеческий облик. Мастеровые начали приноравливаться, появились разные промыслы: одни люди расписывали подносы, другие делали берестяные туеса, третьи сколачивали сундуки. Особенно это распространилось после отмены крепостного права каждому предоставили возможность заниматься тем, чем он хотел и мог. Некоторым удавалось сколотить огромные состояния и такие счастливцы целыми семьями выкупали себя на волю. Большинство записывалось в купцы или мещане.
Грянула революция.
Завод, и без этого переживавший плохие времена, совсем заглох. Ненавистных приказчиков перебили, богатых купцов раскулачили, церкви закрыли настали новые времена. Однако нужды остались прежними и люди обратились к испытанному средству кустарным промыслам.
Бойкие молодые люди с красными бантами и револьверами организовали сундучную артель все понимали, что можно было выжить, только сбившись в кучу. Отобрали у бывших хозяев частных заведений все сундуки, доски, жесть и инструменты. Затем, порыскав по посёлку, нашли большое заброшенное помещение, привели его в порядок: подмели пол и повесили плакат «Слава труду!» После скромного торжества, закончившегося двумя драками, одни поехали по ближайшей округе за заказами, а другие начали собирать мастеров. Большинство легко поддалось на уговоры: надо кормить семьи. Других уговаривали, третьим угрожали. В итоге собралась вполне крепкая артель с председателем (бывшим беглым арестантом) во главе. Назвали её просто «Красный сундучник».
И начались трудовые будни.
Мастера, воспитанные в частных «фабриках», знали своё дело. Посередине рабочего помещения быстро росла гора готовой продукции сундуки, украшенные листами белого «мороза» и полосами с растительным орнаментом. Большие партии отправляли в разные концы России.