Тебе салат ложить? Серафимовна нависла надо мной с кастрюлей с явной такой претензией. Или опять будешь из себя мнить?
Не ложить, а класть, я посмотрел на нее с неприязнью. Холтома![1]
Чего-о-о? она прямо вся выгнулась. «Я это вслух что ли сказал?»
Ничего, я сделал вид, что молчал все время. Клади уже, раз предложила.
Клади-клади, она с чувством ляпнула мне по тарелке салатом, размазав часть по столу. Нет чтобы спасибо сказать, грамотей.
Спасибо, я брезгливо отодвинул от тарелки майонезный комок. Что-то ты мажешь мимо цели.
Но она уже двинулась дальше.
«Обернется или нет?» начал я гадать, чтобы хоть чем-то заняться.
Обернулась.
Жуй давай и бегом за добавкой!
И дальше шурх-шурх своими юбками и подъюбками.
Хорошая женщина все же. Хоть и визгливая до жути. Но от такой жизни любой завизжит. Тут и дураку ясно.
Я глянул через плечо на Голика посмотреть, чем он там дышит. Ну и на дверь заодно. Вдруг эта появится.
Но там было пусто.
А Голик тоже хорош! Словно и не сидел со мной за одним столом все эти годы. Жрет в три горла и ржет, хоть бы хны. Как будто меня и не было!
Удивительная вещь! Все наши по парам сидят. Вот просто все до единого! И только я один. Дурдом.
ТАИСИЯ ПАВЛОВНА
Я здесь точно одна умру. И никто об этом не узнает.
ПЕТРОВИЧ
Я человек с принципами и решений своих по жизни не меняю. Такя Серафимовне примерно и сказал, объясняя, куда вторую порцию салата дел.
В карман положил, говорю. На, посмотри!
А она еще так нагнулась, как будто у меня там и правда карман. А у меня штаны наглухо зашиты, ха-ха.
А салат я в пакет положил. Чтобы этой тетёхе отнести.
Кто-то же должен за ней присмотреть. Почему только я непонятно.
Вообще, ничего я не должен. С какой такой радости? Что я ей, мать родная из ложки кормить?
Но в этом и вопрос. Что матери у нее, судя по виду, отродясь не было. А есть-то по-любому нужно.
И потом, мне что легче станет, если эта дикобразиха там от голода помрет? То-то и оно!
Потому я и пошел к поварам за тарелкой. Но разве у этих допросишься. Говорят, контейнер давай. А где я им его возьму в этом гетто?!
Пришлось в пакет пихать. А сверху еще запеканку. Запиханку практически. Черт-те что
ТАИСИЯ ПАВЛОВНА
Я такого вкусного салата никогда не ела! Даже с колбасой все равно вкусный, хоть я ее и не ем.
Я сначала ковырять хотела. Потом вижу: смотрит, как будто понял все.
У меня сразу сердце застучало. Думаю: ну, конец! Сейчас ругать начнет.
А он говорит просто так:
Не хочешь не ешь. У нас тут демократия.
Сердито, но как будто не всерьез. Я не поняла, может, шутит. Но спасибо все равно сказала.
Мне так хорошо стало после его слов. Или от салата? Почти горячо внутри. И я подумала наверное, это от благодарности.
Кто бы мне еще поесть принес?! Лидочка теперь далеко. А с ним мы чужие.
Это я так думала. А он взял и принес. Еще и сидел со мной, пока я ела. Дурости всякие рассказывал.
Правда смешные!
Он и сам смешной, когда не прикидывается. А если не морщится, так совсем хороший.
А я же сначала боялась ужас как! Сидела и жевала молча, чтобы его не злить. Прямо из пакета ела, даже колбасу.
Но омлет уже не смогла выплюнула. Сначала, правда, откусила думала, что запеканка. Они же оба квадратные, нельзя разобрать.
А он как засмеется! Говорит, я и сам их все время путаю. Запеканку эту не переношу.
А я вот думаю: можно было и колбасу, получается, выплюнуть? Раз за это ничего не будет.
Больше ни за что не стану есть!
ПЕТРОВИЧ
Не знаю, во что я ввязался?! Сейчас бы сидел с Голеньким, в карты резался. Но куда там! У него теперь другие дела, поважнее.
Которые меня, видимо, не касаются.
Я ему уже и не друг, получается! Так, отработанный материал.
Даже полслова мне за завтраком не сказал, старпень И видел же, что я один маюсь. Но нет! Подойти поддержать человека это выше его способностей. Умственных которые.
А я тоже дурак. Сидел сначала, всем своим видом Наполеона изображал. Ну или еще кого похлеще. Я же не шибздик, как некоторые, да и по части характера здоровее буду.
Хотя как сказать. Судя по всей этой истории
В общем, сидел я там, ну вылитый царь Горох, и досиделся. Все собрались и ушли, а я один остался. Как идиот с салатом.
И ведь недаром же Серафимовна талдычит, что гордыня это чистой воды грех. Она же любительница в мой адрес всякие библейские ереси отпускать. Вот и сглазила, видно. Ведьма проклятая!
Я, может, и не стал бы этот салат в пакет класть. И уж тем более куда-то там волочить. Как будто мне делать больше нечего! Но она как насела. Серафимовна эта. Все ходила мимо, туда-сюда, сюда-туда, пока я свою порцию жевал. И главное, нет чтобы просто пройти. Нет, конечно! Надо обязательно своей задницей человека в плечо пихнуть. Что-то там доказать ему таким вот образом. Чего она там бухтела? Дескать, и совести у меня нет. И страха перед Богом тоже нет. И ничего-то у меня приличного в душе не осталось. Как будто я не человек, а ирод какой-то.
Это тоже ее слова, кстати, не мои. Я таких не употребляю.
И потом Хорошо, может, я и есть тот самый ирод. Но тоже ведь живой человек! И терпение у меня далеко не железное.
Поэтому я и не выдержал. Встал, собрал все эти яства, изыски и амброзии пропади они пропадом и пошел.
Я не к ней шел, а от этой грымзы подальше. Она же мне все уши выела своими нотациями. Серафимовна! Но все равно получилось, будто бы я к ежихе в берете приперся. Именно так это и выглядело. Как будто я по ее поводу вдруг озаботился.
А я просто шел. И все. Кому я вообще объясняю!
Но как она жевала этот салат! К такому не подготовишься вот как! Я, может, потому и идти не хотел, что все заранее знал. И сам себе сказал: отдашь, и сразу утекай. Но где там! Я с места сойти не мог! Стоял, таращился, как умалишенный. Потом сел. Белиберду какую-то понес, лишь бы только на нее не смотреть. Как она жует. И жмурится! То ли от страха, то ли от благодарности. Так вот щенки едят, которые заброшенные. Или еще кто похуже.
У нее, бедной, и берет сполз так она челюстями двигала. Ну хоть порозовела от натуги-то. До этого сидела, как нить, почти невидимая. А тут вон и черты какие-то проявились. Отдаленно человеческие. Ей бы еще волосы пришпандорить. Было бы совсем хорошо! Но как такое предложить? Она же, наверное, разобидится.
Или нет?
Меня от этой мысли прямо затрясло всего.
Ну и жизнь, думаю, настала! Это что теперь, слова не скажи без предупреждения? Так получается? Ходи только и кланяйся. Ножкой перед всеми подряд шаркай.
Вот поэтому одиночество лучший друг человека. Человека, я подчеркиваю, а не всякой там шушеры.
Голик вон вечно ноет, что в семью хочет. А мне семья не нужна. Я свой салат и сам могу съесть, без посторонней помощи. Я такую помощь в гробу видал!
Какой идиот вообще придумал, что жизнью нужно делиться? Жизнь это сугубо личное. Сам себе родился, сам и умер. Простой и понятный расклад.
ТАИСИЯ ПАВЛОВНА
У него опять настроение плохое. Странный человек. То смеется, то куксится. Я таких знаю. Они самые опасные.
А может, у него из-за одиночества так?
Это мне Лидочка сказала. Что все злые люди ужасно одинокие. И нужно изо всех сил стараться оставаться добрым внутри, чтобы, если понадобится, отдать часть своей доброты другому. И если каждый будет так делать, то однажды в мире не останется одиноких людей. И злых тоже. И все будут счастливы.
Мне кажется, когда-то я все это знала. От бабушки или от мамы, может. А потом просто забыла, пока Лидочка мне не напомнила. Но когда она говорила, я сразу почувствовала, что знаю.
Может, он тоже знал, но забыл. Поэтому и стал одиноким.
ПЕТРОВИЧ
Она меня точно доконает. Предложила внезапно в рамс[2] сыграть. Я там на месте чуть не помер. Говорю:
Нормальные у вас игры, Таисия как вас там.
Она тут же:
Павловна.
Без тени улыбки! Но это ладно, тут я уже немного привык, чтобы без лишних слов реагировать. Но рамс? Блатная же игра!
Думаю: «Ну и ну! Старушка-то, оказывается, с сюрпризами».