Если мое место в этом собрании экзотического зверья, ты обязан позаботиться о моем пропитании. Где тут камбуз?
С ответом Идас замешкался, явно обдумывая, чего бы потребовать от меня взамен (к примеру, ответов на семь вопросов об Урд, а после он, так и быть, укажет мне путь), но тут же сообразил, что, едва заикнувшись об этом, получит изрядную трепку, и, пусть довольно брюзгливо, объяснил, как добраться до камбуза.
Одно из преимуществ памяти вроде моей, сохраняющей все, не упуская ни единой мелочи, состоит в том, что в подобных случаях она вполне заменяет бумагу (может статься, других преимуществ у нее и нет). Однако на сей раз пользы она принесла не больше, чем в тот вечер, когда я пытался отыскать постоялый двор, руководствуясь указаниями лохага пельтастов, остановивших меня на мосту через Гьёлль. Несомненно, Идас, не по заслугам переоценив мое знакомство с внутренними помещениями корабля, рассудил, что считать двери и повороты с доскональной точностью мне ни к чему.
Вскоре я понял, что заплутал. Вместо двух расходящихся в стороны поворотов передо мной оказалось целых три, а обещанного трапа не оказалось вовсе. Вернувшись назад, я отыскал место, где (как полагал) сбился с дороги, и начал поиски заново. И почти сразу же очутился в широком, прямом коридоре именно таком, какой, по словам Идаса, вел к камбузу. Рассудив, что на полпути отклонился от предписанного маршрута, но теперь-то иду куда надо, я в весьма приподнятом настроении двинулся дальше.
По корабельным меркам коридор этот действительно был изрядно широк и извилист. Воздух, вне всяких сомнений, поступал сюда прямиком из устройств, ведавших его циркуляцией и очисткой, так как пахло вокруг южным бризом в дождливый весенний день. Из-под ног вдаль тянулся не пол из странной зеленой травы, не решетчатые настилы (их я уже ненавидел всем сердцем), но полированные плашки паркета, погребенного под толстым слоем прозрачного лака. Стены в матросских кубриках темные, мертвенно-серые сделались белыми, а раз или два на глаза мне попались мягкие скамьи, придвинутые спинкой к стене.
Коридор свернул вбок раз, другой, и дальше путь пошел слегка «в горку», хотя ноги несли тяжесть тела с такой легкостью, что в этом нетрудно было усомниться. На стенах появились картины, и некоторые из этих картин двигались, а на одной оказался изображен наш корабль, как будто запечатленный живописцем, находящимся где-то далеко-далеко. Не удержавшись, я остановился взглянуть на картину внимательнее и содрогнулся при мысли, как близок был к тому, чтоб самому полюбоваться им с расстояния столь же далекого.
Еще поворот но на сей раз за поворотом оказался тупик: здесь коридор завершался круглой площадкой, окруженной кольцом дверей. Наугад выбрав одну из них, я переступил порог. За дверью обнаружился узкий проход, настолько темный после белизны стен коридора, что разглядеть удавалось лишь лампы над головой.
Вскоре мне сделалось ясно, что коридор привел меня к люку первому люку, попавшемуся на глаза после возвращения на борт. Не успевший забыть о страхе, навеянном прекрасной и ужасающей картиной, я поспешил извлечь из кармана ожерелье и убедиться, что оно не сломалось.
Узкий проход дважды свернул вбок, раздвоился, сделался извилистым, точно змеиный след на песке.
Еще десяток шагов и из-за двери, распахнувшейся при моем приближении, повеяло восхитительным ароматом жареного мяса, а звонкий металлический голос ее замка произнес:
С возвращением, хозяин!
Заглянув в проем двери, я обнаружил за нею свою каюту. Не ту, разумеется, которую занял в матросских кубриках, но личные апартаменты, покинутые, дабы отправить свинцовый ларец в полет, навстречу величественному сиянию новой вселенной, родившейся на свет всего стражу-другую тому назад.
V. Герой и иеродулы
Не обнаружив меня в каюте, стюард, принесший еду, оставил ее на столе. Жаркое под полушарием колпака еще не успело остыть, и я, неописуемо проголодавшийся, истребил его без остатка как и свежевыпеченный хлеб с подсоленным маслом, и сельдерей со скорцонерой, не говоря уж о красном вине. Покончив с едой, я разделся, вымылся и уснул.
Разбудил меня, встряхнув за плечо, все тот же стюард. Странно, однако взойдя на борт, я, Автарх всея Урд, почти не обращал на него внимания, хотя именно он приносил мне пищу и охотно выполнял всевозможные мелкие поручения; несомненно, эта готовность услужить и делала его столь незаслуженно неприметным. Теперь же, когда я сам стал членом команды, он словно бы повернулся ко мне другим, новым лицом.
Именно это лицо грубоватое, однако с виду весьма разумное, глаза поблескивают от затаенного волнения и нависло надо мною сейчас.
Тебя хотят видеть, Автарх, негромко пробормотал стюард.
Я сел.
Кто же? Особа столь важная, что ты счел уместным разбудить меня ради нее?
Именно так, Автарх.
Должно быть, это сам капитан корабля.
Уж не ждет ли меня порицание за самовольный выход на палубу? Ожерелье мне выдали для экстренных случаев но нет, это представлялось маловероятным.
Нет, Автарх. Уверен, наш капитан тебя уже видел. Тебя ожидают трое иеродул, Автарх.
Вот как? хмыкнул я, дабы выиграть время. Не голос ли капитана я слышу порой в коридорах? Когда он мог видеть меня? Я встречи с ним не припоминаю.
Не могу знать, Автарх. Однако не сомневаюсь: наш капитан тебя видел. Возможно, не раз и не два. Капитан видит всех.
Неужели? усомнился я, переваривая намек на существование внутри корабля второго, тайного корабля на манер Тайной Обители в недрах Обители Абсолюта и надевая свежую рубашку. Должно быть, это изрядно отвлекает его от других дел.
Не думаю, Автарх. Они ждут снаружи не мог бы ты поспешить?
Разумеется, после этого я начал одеваться неторопливее прежнего. Чтоб вынуть из пропылившихся брюк пояс, с него пришлось снять пистолет и нож, найденный для меня Гунни. Услышав от стюарда, что ни то ни другое мне не понадобится, я, как это ни глупо, вновь нацепил на пояс и ножны, и кобуру, точно собрался устроить смотр вновь сформированному подразделению демилансеров. Изрядно длинный, нож недотягивал до звания меча разве что самую малость.
Мне даже в голову не пришло, что этой троицей могут оказаться Оссипаго, Барбат и Фамулим. Насколько я мог судить, они остались далеко позади, на Урд и на борт пинаса со мной уж точно не поднимались, хотя, разумеется, судно у них имелось свое. Однако в эту минуту все трое предстали передо мной, точно так же (и в точности так же скверно) наряженные людьми, как и в замке Бальдандерса, при первом нашем знакомстве.
Оссипаго отвесил мне столь же неловкий, как и прежде, поклон, а Барбат и Фамулим склонились передо мной с прежней грацией. Ответив на их приветствие со всем возможным радушием, я предложил, раз уж им хочется поговорить со мною, пройти ко мне и загодя извинился за беспорядок в апартаментах.
Нет, войти к тебе мы не можем при всем желании, ответила Фамулим. Комната, куда мы тебя приглашаем, не так уж далеко.
Голос ее, как и прежде, звучал, словно пение жаворонка.
Каюты вроде твоей не столь безопасны, как нам хотелось бы, сочным, мужественным баритоном добавил Барбат.
Тогда ведите. Идемте, куда вам угодно, согласился я. Знаете, я искренне рад вновь увидеться с вами. Ведь ваши лица, пусть они и фальшивы, знакомы мне по родным краям.
Вижу, ты знаешь нас, заметил Барбат, стоило всем нам двинуться вдоль коридора. Но, боюсь, лица, таящиеся под этими, для тебя слишком ужасны.
Идти рядом вчетвером ширина коридора не позволяла, и посему мы с Барбатом шли впереди, а Фамулим и Оссипаго следовали за нами. Совладать с отчаянием, охватившим меня в этот миг, удалось далеко не сразу.