Здравствуй, Юрий Иванович, послышался за спиной знакомый
голос, заставивший обернуться.
К нему подошёл Борис Матвеевич Бойко, работавший в школе преподавателем истории. Это был человек в своё время азартным пропагандистом коммунистических идей и долго возглавлял партийную ячейку школы, по сути, был бессменным секретарём. То и дело он пытался затащить в свои ряды беспартийного Юрия Ивановича. Но Шаров был стоек в личных убеждениях. Прочитав ещё в юности, немало запрещённой в то время литературы, сделал для себя выводы и не старался искать дорогу не по душе, всячески отказывался от предложений парторга. Хотя в то время эта тропа могла значительно помочь выехать молодому педагогу, как на скоростном транспорте на широкий проспект профессиональной карьеры.
Партия для Бориса Матвеевича была религией, а церковь он категорически отвергал. Юрию Ивановичу вспомнился случай, когда перед пасхой, которую весь народ, несомненно, всегда отмечал, не смотря ни на что, парторг школы ходил по классам и агитировал учеников против праздника. Отрывал учителей от ведения уроков, заходя по очереди в каждый класс, и яростно наказывал ученикам, особенно пионерам и комсомольцам вести себя по-особому в семьях, в которых почиталось светлое воскресение, в которых красились яйца и пеклись куличи. Запрещал им садиться за столы вместе с взрослыми, и произносить в этот день слова радости господу. На следующий же день все подоконники в школе были усеяны разноцветной яичной скорлупой. Это был ответ детей на его атеистическую агитацию. Даже молодёжь, смеялся тогда по этому поводу Шаров, понимала какую глупость, порой вершили служители, поверженного теперь уже народом коммунистического режима.
После того как правящая партия получила общенародную оценку деятельности и можно сказать ушла в подполье, Борис Матвеевич сильно переживал. Потерял власть над персоналом школы, утратил, в своём понимании, важные темы преподавательской практики. Половина того, что читал в своих лекциях ученикам, в которых, как выяснилось, искажались многие факты в пользу коммунистической партии, стало вдруг ненужным, осужденным и выброшенным из программ школьного образования.
Но Борис Матвеевич недолго переживал идейное поражение. Один из первых, следом за Ельциным уничтожил партийный билет и, осудив прежний режим, вступил в другую партию и уже с трибун произносил другие речи, по воскресным дням посещая церковь, крестил лоб и, воздавая поклоны, восхвалял бога.
Юрий Иванович раньше-то всегда с осторожностью общался с Борисом Матвеевичем, не доверялся, не делился мыслями. В присутствии его старался быть лаконичным. Вот и теперь при встрече не испытывал особого интереса общаться с одним из первых предложивших на педсовете изгнать его из школы. Юрий Иванович не был зол на историка за увольнение, просто не приятен был этот человек, продолжавший ещё учить чему-то молодое подрастающее поколение.
Юрий Иванович скупо ответил на приветствие и хотел быстрее уйти, но не по годам активный Борис Матвеевич удержал его за руку, навязчиво набиваясь на разговор. В одну минуту засыпал Шарова вопросами, на которые, и отвечать-то не хотелось.
Бойко спрашивал о семье, хотя прекрасно знал, что Юрий Иванович давно в разводе, интересовался трудовой деятельностью, здоровьем. Его интерес не сопровождался доброжелательным чувством и всё, что говорил Шарову, отдавало ложью, лестью и это прекрасно видел, по ханжескому взгляду бывшего коллеги Юрий Иванович.
Где работаю? задумался он над ответом.
Шарову не хотелось выглядеть неудачником перед историком, он желал удивить завистливого человека, ошарашить уверенным благополучием, даже позлить в какой-то степени превосходящим рангом, достигнутым в профессии.
В институте преподаю, соврал Шаров. Математическим факультетом заведую, добавил, видя, как изменился в лице Борис Матвеевич.