— Сэр, чем я могу вам служить?
Тони взглянул мимо него на открытые деревянные полки с нейлоновыми носками «Бонлон».
— Мне, пожалуйста, одного мужчину и двух маленьких мальчиков.
— Прошу прощения? — нахмурился булавка для галстука.
— Одного мужчину и двух маленьких мальчиков, — терпеливо повторил Тони голосом въедливого покупателя, который знает, чего он хочет. Первое правило эпатажа: никогда не смеяться и никогда не отступать. — Любого размера.
— Не понимаю, сэр.
Я подумал, что, если учесть обстоятельства, это «сэр» звучит круто. Я хочу сказать, дядьке уже пора бы сломаться, правильно?
— Господи Боже! — раздраженно воскликнул Тони. — И вы себя называете «Мужской магазин»?! Чувствую, мне придется искать другое место.
— Да, сэр, пожалуй. Кстати, вы из какой школы?
На этом мы благополучно удрали.
— Крутой дядька, — буркнул я недовольно, когда мы на предельной скорости профланировали прочь.
— Ага. Как думаешь, хорошо я его сэпатировал?
— Очень неплохо, очень даже неплохо. — Меня действительно прикололо, как Тони провел эпатаж, и особенно то, как он выбрал правильного продавца, а не просто того, который стоял ближе всех к двери. — В общем, свои шесть пенсов ты заработал честно.
— Да я не об этом. Мне интересно, я его сэпатировал или нет?
— Еще как сэпатировал! Иначе он бы у нас не спросил, из какой мы школы. И ты заметил, что он называл тебя сэром?
Тони широко ухмыльнулся:
— А то!
Это был период мальчишеской жизни, когда не было ничего круче, если тебя называли сэром. Это был предел наших мечтаний. Это было гораздо более ценно, чем получить разрешение ходить по парадной лестнице в школе; гораздо более ценно, чем не носить шапку; гораздо более ценно, чем сидеть на перемене на балконе шестого класса; и даже более ценно, чем ходить с зонтом. А это уже говорит о многом. Было время, когда я в трехмесячный летний семестр каждый день ходил в школу с зонтом — при том, что за все эти три месяца дождя не было ни разу. Важен был статус, а не практическая польза. В школе ты использовал зонтик по назначению — фехтовал с одноклассниками и тыкал острым металлическим наконечником в ботинки ребят помладше; зато на улице, если ты шел с зонтом, ты как бы автоматически делался взрослым. Даже если росту в тебе футов пять от силы, даже если лицо у тебя все изрыто юношескими прыщами и пушистится подростковым пушком вместо взрослой щетины; даже если ты ходишь весь перекошенный на один бок из-затяжеленной крикетной сумки, набитой перепревшими регбийными футболками и вонючими спортивными туфлями, — если ты с зонтом, всегда есть ничтожный шанс, что кто-нибудь назовет тебя сэром. Незначительный шанс поиметь всплеск удовольствия.
Утром по понедельникам мы с Тони всегда задавали друг другу одни и те же вопросы:
— Кого-нибудь поизводил?
— Боюсь, что нет.
— Сэпатировал?
— Так, немножко…
— Сэром тебя называли?
Дразнящая улыбка положительного ответа спасала даже самые бездарные выходные.
Мы считали, сколько раз нас назвали сэрами; мы запоминали самые выдающиеся разы и по сто раз пересказывали их друг другу с гордостью старых развратников, которые похваляются своими победами; и, разумеется, каждый из нас навсегда запомнил свой первый раз.
Кстати, я до сих пор с упоением вспоминаю мой первый раз. Это было, когда меня повели покупать первые длинные брюки. Мы с мамой поехали в Харроу, в магазин верхнего платья. Длинное, больше похожее на коридор помещение было уставлено ящиками с одеждой, громоздившимися друг на друга; из-за развешанных повсюду камуфляжных ветровок и вельветовых штанов — жестких, как картон, — торговый зал напоминал пересеченную местность для гонок с препятствиями. В какой бы одежде ты ни пришел в магазин, обратно ты выходил либо в сером, либо в бутылочно-зеленом. Там еще продавали коричневое — но мама сказала, что в коричневом ходят только пенсионеры. В тот день лично мне предстояло выйти из магазина в сером.
Мама — дома и на работе женщина тихая и застенчивая — в магазинах вела себя громко и авторитарно. Некий глубинный инстинкт подсказывал ей, что существует одна иерархия, которую нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах.
— Пожалуйста, мистер Фостер. Нам нужны брюки, — попросила она непривычно самоуверенным голосом. — Серые. Длинные.