Мягкий голосок Иссэини начал меня раздражать. Слишком сладкая, слишком беззаботная. Её вообще ничто не беспокоит, наверное, кроме рукоделия и вкусной еды Какое ей дело до тех, кого силой привели в это место и заставляют спать со столетним дедом!
Правитель празднует сто пятидесятый День дракона, это должен быть идеальный праздник, и подарки должны быть идеальными! сердито ответила Мать-драконица. А вы притащили непонятно что! Даже одеть их прилично не получится. Худые, необученные, глупые!
Этого я снести уже не могла.
Я не глупая! вскинув голову, возразила женщине. И я получила вполне себе хорошее образование! И не худая, а стройная, вот!
Гасспар икнул.
Вторая девушка рядом со мной чуть отодвинулась в сторону, боязливо сжавшись.
Чёрт, почему я не умею вовремя затыкать себе рот?
Дерзкая, удивилась Мать-драконица, подняла одну бровь и кивнула Гасспару: В Забытые покои.
Но, драгоценная наша, как так? изумился он. Ведь деньги уплачены охотнику Я выдрессирую, не извольте волноваться Я смогу!
Нет времени. У нас есть один подарок, второй обойдёмся без второго. Прочь с глаз.
Гасспар подхватил меня под локоть и потащил к выходу, постоянно кланяясь. Я возмутилась:
Стоп, стоп! Так нечестно! Я же уже настроилась!
Надо было молчать, как рыба, прошипел хранитель покоев. А теперь ты попадёшь навсегда в ублиеты, и там у тебя будет вся жизнь, чтобы раскаяться о своём вызывающем поведении перед лицом Матери-драконицы!
Подожди, нет! Ты не сделаешь этого, я попыталась вырвать руку.
Ещё как сделаю! Мне повелели я подчиняюсь.
Ты можешь просто отправить меня домой, я знаю, что ты можешь!
Он остановился, не выпуская меня из цепкой ладони, и разразился гневной тирадой:
Ты не вернёшься домой! Домой нельзя! Запрещено! И закрой уже свой рот, спрячь язык, чтобы я вообще никогда тебя больше не слышал! Ты меня разочаровала! Я думал, ты умненькая девочка, а ты глупая и невоздержанная!
Я аж задохнулась от негодования. Нет, что он себе позволяет?! Я дура? Я не дура, я умнее некоторых здесь, которые ничего не знают о свободе слова и демократии! А воображают из себя всесильных цариц савских!
Гасспар тем временем толкнул меня на лестницу, ведущую вниз. Я чуть было не споткнулась на первой ступеньке и возмущённо воскликнула:
Осторожнее!
Да теперь уж всё равно, в каком состоянии ты будешь прозябать в ублиетах!
Я не собираюсь нигде прозябать, фыркнула. Я выйду из них очень быстро!
Он остановился, глянул на меня, как на прокажённую, и вдруг захохотал, откинув голову и разбрасывая эхо по длинному лестничному пролёту. Я вырвала руку из его пальцев и пихнула Гасспара в грудь:
Чего ты ржёшь, как конь? Сказала: выйду, значит, выйду.
Не выйдешь, Алина, ответил он, покачав головой, и принялся спускаться, подталкивая меня вниз. Не выйдешь никогда, и тебе лучше с этим смириться.
Значит, вам проще и дешевле кормить меня еще шестьдесят лет, чем просто отпустить и забыть?
Я не могла смириться. Это не та жизнь, для которой я родилась! Не может такого быть, чтобы в самом расцвете сил, в расцвете лет меня заперли где-то только потому, что я сказала то, что думаю! Но по мере того, как мы спускались под первый этаж, углубляясь в землю, становилось сырее, прохладнее, темнее, и я вдруг ощутила даже не разумом поняла, а всей кожей, всем своим существом, что да. Может. Меня отсюда не выпустят. Я буду сидеть в этих чёртовых ублиетах, пока не сдохну от болезни ли, от старости, от тоски или от скуки, но сдохну. Меня похоронят и забудут.
Здесь были каменные стены не влажные, конечно, как в замковых подземельях или где-нибудь в тюрьмах прошлых веков, но мрачные и холодные. Кое-где на стенах висели факелы и это только усилило моё впечатление, что я в подвале, где водятся крысы и ходят молчаливые стражники с алебардами Гасспар вёл меня вперёд, вниз, опять вперёд, неожиданно вверх. А я нетерпеливо спросила:
Ещё далеко? В моей камере хотя бы кровать будет?
Женщина, на твоём месте я бы уже начал думать над своим дерзким поведением, покачал головой хранитель покоев. А ты опять языком мелешь!
Слушай, я привыкла говорить то, что думаю, и задавать вопросы, когда хочу что-то узнать, возмутилась я. А у вас тут, походу, вообще разговаривать не принято!
Разговаривать принято, но ты разговаривать больше не будешь ни с кем, в голосе Гасспара появились мстительные нотки. Служанка, которая убирается в комнатах и приносит еду глухонемая.
Подстава-а, пробормотала я. Ты серьёзно? Вообще ни с кем не общаться? Торчать всю жизнь в комнате? Не слишком ли строгое наказание за фразу, брошенную по незнанию?
Я тебя предупреждал? Предупреждал. Ты не послушалась? Не послушалась. Теперь ты наказана.
Охренеть, только и ответила я. Заткнулась. Рыдать и умолять больше не буду. Не дождутся!
Именно в таком настроении, ещё и с гордо задранным подбородком я вошла в свою «камеру». Отдельную, со всеми удобствами, с окном. Твою мать, они мне оставили окошко, чтобы дышать свежим воздухом? Миновав лежанку со свёрнутым матрасом и постелью, миновав туалетный столик с маленьким зеркалом, я шагнула прямо к окну, встала на цыпочки, чтобы дотянуться до подоконника, и выглянула наружу.
Сад. Красивый сад, ухоженный, цветущий. Девушки в длинных платьях, в накидках, закрывающих волосы, прогуливались по две, по три, чуть ли не под ручку. Смеялись. Срывали цветы и нюхали их. Счастливые Я даже ладонь подняла, чтобы помахать им, привлечь внимание, но сзади раздался голос Гасспара:
И не мечтай, тебя никто не увидит и не услышит! Снаружи окно запечатано заклинанием.
Подлюки, с достоинством ответила я, не оборачиваясь. Этот вид в садик чтобы заставить меня страдать ещё больше?
Таково твоё наказание, Алина. А теперь прощай, мы больше никогда не увидимся.
Он шагнул назад, за дверь, но я крикнула ему со злостью:
А вот и не прощай! Я выйду отсюда, даже если тебе этого не хочется! Даже если весь мир будет против меня, я не сдамся и выберусь из этой дыры!
Гасспар покачал головой, как мне показалось, скорбно и закрыл дверь. Замок щёлкнул. Шелестящие шаги удалились по коридору.
И я осталась одна.
Для актёра очень важно уметь вжиться в роль. Маститым это сделать легче у них опыта больше, они дольше живут и попадали в разные жизненные ситуации, из которых могут черпать пережитые эмоции и показывать их зрителю. А начинающие, как я, должны импровизировать и выдумывать.
В том, что приключилось со мной, был только один плюс. Я без труда смогу теперь играть недавно схваченную рабыню или осуждённую на пожизненное заключение преступницу.
Мои эмоции трудно было описать словами. В первые полчаса я просто сидела на жёсткой кровати, тупо глядя в одну точку на стене, и твердила себе, что всё это просто сон, ибо в реальности случиться такого не могло никак. Потом разозлилась на себя и на проклятых драконов, на цветочков, на камешков и иже с ними, пинала дверь, стучала в окно, орала даже и матом крыла всех, кого видела снаружи, но это тоже ничего не дало.
После гнева пришёл торг.
Я принялась молиться, хотя никогда не была особенно верующей. Ну, для меня бог существовал где-то в других измерениях, ангел-хранитель частенько отлучался, зато карма всегда била без промаха. Чем я провинилась настолько, чтобы со мной случилась такая невероятная и жуткая история? Если я пообещаю, что буду хорошей девочкой, что буду жить, не высовываясь, и что никогда в жизни никому не совру, меня выпустят? И молилась. Долго, горячо
Но боженька не проявил себя никаким знаком. За окном уже начало темнеть. Я лежала, безучастно водя пальцем по узору ткани, покрывавшей изголовье кровати, и вяло думала о том, что вот так мне придётся провести остаток жизни. Хоть ты бейся лбом о стену, хоть ты молись по десять часов в день никто не придёт и не спасёт. Я обречена, остаётся только смириться