Ладонь незнакомки касалась одной из его голов, жестом повелительным, но и бережным одновременно. Змеи не обращали на неё никакого внимания, впрочем, как и она на них.
Спокойно, малыш. Незнакомка похлопала пса по голове и повернулась к Персефоне. Не бойся. Он не тронет тебя.
Откуда ты знаешь?
Кербер не трогает таких, как ты. Он опасен лишь для тех, кто хочет покинуть Тартар без ведома владыки. И ещё для живых, идущих без дела и разрешения, для тех, кому просто любопытно взглянуть, что здесь и как.
Думаю, я принадлежу ко вторым. Я живая и брожу тут без спроса, хотя мне совершенно нечего здесь делать.
Ты заблуждаешься. Или просто играешь словами. Взгляни на Кербера.
А что с ним?
Он смеется над тобой.
Это нечестно.
Нечестно, что ты обманываешь и себя, и нас. Но мы не пострадаем от этого, а вот ты можешь.
Нет смысла пугать меня, я и так чувствую себя хуже некуда: пленница в руках Черного Владыки, в мире страха и теней, в мире, где только камни, пыль, и огонь.
Она повела рукой, обрисовывая круг, обида и гнев нарастали, сжимая горло, слезы начинали щипать глаза. Голос сорвался в крик. Это была уже почти истерика.
Как разбойник, силой увез, украл у матери. бросил в каменном мешке, без еды, без воды. а теперь он, видите ли, занят делами и даже не интересуется где я и что со мной!
Кербер громко зарычал на неё. Персефона отпрянула, споткнулась, и села на землю, не удержавшись на ногах. Черная девушка обняла пса за одну из шей.
Тихо, милый. В ней говорит страх. Ты должен её понять.
В мысли ворвался чужой голос. Он был похож на детский высокий, ломкий, звенящий от возмущения:
«Ты клевещешь на моего хозяина, сребровласка. Но я прощаю тебя и не причиню зла. Ты напугана и разобижена. Ты имеешь право сердиться».
Перси зажмурилась и прижала ладони к голове в попытке укрыться от вторжения.
Чья-то рука легла ей на плечо. Она с криком вскочила. Черная тонкая фигура стояла рядом, огромные глаза на бледном, удлиненном лице прожигали насквозь:
Незнакомка, я вижу, ты гостья здесь. И ты совсем не знаешь хозяина этих мест. Он щедр и великодушен. Он суров, это да, но в Царстве Мертвых нельзя иначе. Здесь подводят итог словам, желаниям, и делам. Здесь проявляется истина, а истина всегда сурова. В Царстве Долга нет места чувствам, но даже если они есть, для них тоже есть своё место, и оно не в первом ряду. Так говорит Гадес. Так говорит мой отец.
Персефона строптиво вздернула подбородок.
Как сурова твоя отповедь, красавица! Кто ты? Ты любишь его?
Кого?
Владыку Царства Мертвых.
Нет. Я никого не люблю. Только своего отца.
Кто он?
Он Верховный Жрец Великого Равновесия.
У него есть имя?
Да. Его зовут Танатос.
Так это Бог Смерти?! И ты его дочь? А как тебя зовут?
Слишком много вопросов. А как зовут тебя?
Меня Персефона.
Это имя не знакомо мне. И я должна идти. Прощай!
Подожди! Скажи мне своё, я ведь сказала.
Моё имя Принцесса Смерть.
Не может быть! Это не имя!
Думаешь, у дочери Танатоса может быть какое-то другое? Нет, я Смерть, Темная принцесса Смерть. Прощай ещё раз.
Персефона подняла руку, чтобы удержать говорившую, но та мгновенно скользнула в сторону и растаяла в черно-золотом вихре.
Что-то толкнуло её под коленки. Она отскочила, и снова с воплем. Кажется, это становилось привычкой. Обернулась, ожидая какой-то новый ужас и собрав в кулачок всю свою волю. Но это был Кербер огромная псина виляла дружелюбно хвостом и улыбалась во все три пасти. Кровавые глазки были прижмурены, шеи выгнуты; змеи, недавно стоявшие торчком, как заросли кустарника, томно скользили теперь в густой шерсти, совершенно не обращая внимания ни на что вокруг. Кажется, он хотел с ней дружить.
«Он, наверное, тоже очень одинок», мелькнуло у неё. Не такой уж он и страшный. Вполне симпатичный, если честно, особенно сейчас, когда улыбается».
Что-то в этом было. Подружиться с чудовищем и знать, что грозный страж Аида покорен твоим ласкам; видеть, как тот, кто наводит ужас на оба мира и Мертвых, и Живых, приветствует тебя, да, это, безусловно, было тем, что щекотало гордость и льстило самолюбию. Исключительность того, кто покорен тебе, возвышает победителя. Сломить чужую силу в бою честь и слава, но подчинить злую, огромную мощь ласке и улыбке, подчинить не насилием, но добрым словом, сочувствием и поддержкой о, ради этого и впрямь стоило постараться!
Теплая волна залила все её существо, как будто что-то уютное и мохнатое обняло по-дружески.
Кербер! окликнула она мысленно, Это сделал ты?
Это я, сребровласка. ответил ей высокий, ломкий голос. Ты красивая. Я рад, что ты больше не боишься».
Меня зовут Персефона. Тебе тоже не знакомо моё имя?
Я знаю его. Хозяин рассказывал о тебе.
Что он говорил?
Что ты красива. Что ты добра. У тебя нежные руки и светлая душа.
Персефона смутилась.
Боюсь, я за эти два дня разочаровала его. Я так плакала, и кричала столько злых слов, что ему теперь придется пересмотреть свое мнение обо мне.
Мой хозяин видит истинную суть вещей. Он знает, какая ты на самом деле. Он способен отделить твой испуг от тебя самой.
Но откуда он знает, какая я?! Мы никогда не виделись с ним раньше. До похищения, я хочу сказать.
Он часто поднимался наверх, чтобы увидеть тебя, сребровласка. Он просил у Зевса твоей руки, но тот не ответил ему ни да, ни нет. Ушел от ответа.
Ушел?
Хозяин сказал, что брат просто исчез.
Персефона опешила. Значит, разговор о сватовстве все-таки был. И Владыка Аида не был настроен играть бесчестно. Но если он говорил с её отцом, почему тогда не пришел говорить с её матерью? Нет, это глупый вопрос, конечно, она бы отказала. Она никогда не отпустила бы её от себя, а уж тем более, сюда, в Царство Мертвых. А если бы отец согласился, это был бы такой скандал, просто вселенских размеров, и в итоге, ему всё равно пришлось бы уступить и сделать, как хочет Деметра. Так что, по-хорошему, у Гадеса просто не было выбора, разве что сразу забыть о своем желании, ещё даже и до сватовства, но это, понятное дело, полный бред! Кстати, сюрприз у Кербера, оказывается, есть чувство юмора!
Кто-то засмеялся у неё в голове. Персефона напряглась. Кажется, она это уже проходила.
Голос, это ты?
Тишина. Нет ответа.
Кербер?
Это я, сребровласка. Ты поняла, я вижу.
Ты подслушиваешь меня?! Это неправильно!
Нет, я просто слышу тебя. Как слышу твой голос, когда ты говоришь вслух, или топот коней хозяина вот как сейчас.
Теперь этот топот услышала и она. Две черных, длинногривых тучи стали, словно вкопанные, рядом с ней. Гадес спрыгнул с колесницы, Кербер, тихо повизгивая, лег на землю, колотя хвостом, и пополз к ногам хозяина. Останавливался на мгновение, вздергивал свои три головы, улыбался, жмурился и, втягивая головы в плечи, полз снова. Гадес присел на большой желтый камень, валявшийся прямо у края дороги. Камень был гладким, округлым, будто оплывшим. Что-то застыло в нем, какие-то неведомые фигуры и формы. Он не был прозрачным, скорее туманно-слоистым. Желтизна его была неоднородной, где-то темнее, где-то светлее, она варьировала в оттенках и плотности.
«Янтарь?» изумилась Персефона.
Владыка прищурился.
Да, это он. Красив, правда? Но неудобен. Всёе время соскальзываешь. Не усесться толком.
Головы нетерпеливо совались к нему под руки, из трех пастей рвалось нежное щенячье поскуливание.
Как он любит тебя! невольно вырвалось у Персефоны.
Боюсь, он такой один, ответил ей Гадес.
Персефона смутилась отчаянно, и не нашла, что сказать. Поэтому она сначала разозлилась на себя, а потом и на него тоже.
Я хочу вернуться домой. Ты должен отвезти меня обратно. Сейчас же.
Гадес похлопал Кербера по массивному загривку. Встал, подтолкнул его и показал на площадку рядом с воротами. Пес покорно потрусил на место.
Я бы предпочел, чтобы ты осталась чуть подольше. Если тебе интересно. Ты ведь ещё ничего толком не видела, а в моих владениях есть на что посмотреть.