Длиннющая анфилада кончилась, они вышли на площадь перед Палатами. Черная Жрица обернулась к Персефоне.
Здесь можно говорить. Мы почти пришли. Если хочешь спрашивай.
Я я забыла, все свои вопросы я хотела спросить про сад, но не помню, что именно
На самом деле Перси прекрасно помнила, о чем хотела спросить но ведь сад был только предлогом. Прологом к другой тайне, которую ей так хотелось выведать. Но ей не хотелось, пока они ещё в пути, задавать важные для себя вопросы. Ей казалось, что вот так, на ходу, она не сможет их правильно сформулировать, зато у Гекаты будет полная возможность ускользнуть от ответа, если ей это вдруг понадобится.
Ну, и правильно ей казалось
Что ж, тогда спрошу я. Ты ответишь «да» Гадесу?
Нет. Я не люблю его. Я хочу домой. Я здесь пленница, я не буду его женой. Мать заставит Зевса вернуть меня в мир Живых.
Но Зевс уже дал разрешение на ваш брак.
Нет. Я знаю, что нет. Он не ответил «да» на просьбу Гадеса.
Он отказал?
Персефона скривилась.
Нет. Он промолчал.
Вот видишь. Если бы он не был «за», он бы сказал «нет». А он промолчал. Это было «да».
Перси знала это лучше Гекаты. Всё так и было. Зевс промолчал, и это было «да», но он не сказал «нет», и это позволяло ей упрямиться и настаивать на своем. Возможно, она напрасно думала о нем плохое, кто знает, как повернулись знаки Судьбы, вдруг он был просто вынужден промолчать?!
Эта мысль оставляла ей и лазейку, и надежду.
Нет. Это было «нет». Он просто не может сказать, почему он против.
А ты знаешь?
Да. Знаю.
И в чем причина?
Персефона замедлила шаг. Геката обернулась, поманила рукой.
Не останавливайся, девочка. Здесь не лучшее место для этого. Только не задумывайся, почему так, просто поверь. Пока поверь.
Почему «пока»?
Потому что возможно, настанет час, и ты будешь знать. А пока просто поверь, и не стой столбом, иначе мне придется принять меры.
Потащишь волоком?
Нет. Сверну ковриком, а потом забуду развернуть
Персефона засмеялась и поспешила вслед протянутой руке.
Ты не ответила мне, девочка.
Персефона растерялась. Конечно же, она не знала ответа, у неё его просто не было, как не было и времени его придумать. Нужно было срочно как-то «извернуться».
Прости меня, великая Геката. Я помню твой вопрос, но не хочу говорить об этом. У каждого из нас свои тайны.
Вот так, ударом топора. Это был, безусловно, риск. Черная Жрица принадлежала к тем, с кем шутить опасно, а дерзить опасно вдвойне, даже для бессмертных. Но к вящему удивлению Персефоны, Геката только покивала в ответ, словно услышанное ею и так ответило на какие-то, незаданные вслух вопросы.
Хорошо, девочка. Храни их. Я не буду больше спрашивать.
Перси внезапно почувствовала себя виноватой. Ей стало неловко, словно она обидела того, кто пытался ей помочь, как мог и умел. И ей казалось, что в этой истории всё как-то вытекает одно из другого и её глупая влюбленность в собственного отца, и сватовство Гадеса, и похищение всё так вовремя, всё так логично, всё так для всех удобно, что ли. Неудобно ей и неприятно, и стыдно, и обидно, но есть ведь и плюсы, да ещё какие! Эти тайны, странные совпадения, эти приглашения неведомого, и сад этот, и а почему она спрашивает, что я отвечу Гадесу? Разве это не очевидно? Ведь если бы я хотела сказать «да», я бы так и сказала. И ему не пришлось бы меня уговаривать. И тогда мы не пошли бы в её сад, и в этот таинственный зал, и он не проговорился бы. Почему она так настаивает, что Зевс уже благословил этот союз? Хочет, чтобы я смирилась? Хочет, чтобы я осталась? Так же как и Гадес? Ну, с ним понятно, а у неё какой интерес? И только ли у неё? Эти приглашения, этот сад! Почему мы должны говорить только там? Да, правильно, я сама напросилась, но мне так хотелось туда вернуться, прям до дрожи в коленках. Вернуться? Вернуться куда? Туда, где даже не была? Нет, я, конечно, любопытна, но ведь не настолько же что я, садов красивых не видела?! Вот глупости! И ещё я хвалила сад, чтобы её разговорить, задобрить и она пошла мне навстречу.так легко, с такой готовностью Почему?
Перси откашлялась.
А можно, тогда спрошу я? Как связаны твой сад и твой вопрос про Гадеса?
Оп. Крутой разворот всем телом. Ты попала в точку, маленькая Перси.
А почему ты решила, что они связаны?
Сдай назад, Персефона. Скажи: «просто так». Нипочему.
Я не знаю. Знаю, что это так и всё.
Знаю, но не знаю. И наоборот.
Геката засмеялась, подхватила девушку под руку и потащила за собой. Перси начала отбиваться. Геката посуровела и прикрикнула на неё.
Ты опять еле передвигаешь ноги. Тогда иди молча.
И они шли дальше. Геката не отпускала руку Персефоны, крепко прижимая ее к своему боку. Персефона больше не сопротивлялась, что-то подсказывало нельзя, это неспроста.
Строгость Черной Жрицы имела под собой веские основания. Тропа, ложившаяся сейчас им под ноги, была узкой, извилистой и проходила через опасный для Бессмертных участок. Душам смертных виделась только бескрайняя выжженная равнина, но взорам богов представала длинная цепь белобоких гор. Тропа здесь делала крутой поворот и долго тянулась потом вдоль гряды, подходя местами очень близко, а потом отворачивала прочь. За горной цепью лежали зеленые луга, а за ними высились Палаты Забвения, хозяином которых считался бог Сна Гипнос, ласковый и кроткий нравом брат Танатоса, бога Смерти. С первого же шага вдоль гряды, Палаты Забвения начинали звать идущих по тропе тихим, еле слышным шепотом. Он продолжался все время, пока дорога петляла вдоль гор, голоса звали то тише, то громче, то ласково, то угрожающе. В них крылась невероятная мощь. И чем меньше была личная сила Бессмертного, тем более властным становился этот зов, тем сложнее было ему противостоять. Поэтому боги и не любили спускаться в Аид. Единственное в нем место, которое могло бы обрадовать их слух и взор, было исполнено угрозы. Безопасным проход здесь был лишь для Гипноса, Танатоса и Гекаты, как для адептов Великих Тайн. Но даже им приходилось быть очень внимательными и соблюдать осторожность. Зевсу и Гадесу тоже не были страшны голоса Забвения, но оба предпочитали не рисковать. Инстинкт самосохранения в данном случае работал безупречно. Как верховные властители, они имели полное право на безопасный проход, но предпочитали здесь не появляться. Оба полагались на помощь Пропилеи, а Зевс и вовсе втихаря сложил с себя все свои обязанности в отношении царства Мертвых, передав и их, и знания, Гермесу вместе с кадуцеем. Еще один верховный властитель, их брат Посейдон, даже не смотрел в эту сторону, ибо испытывал категорическое отвращение как к строгому познанию, так и к самодисциплине. В нем главенствовало хаотическое эго невероятных размеров и столь же хаотический гнев, если вдруг что-то шло не так. С таким характером в Царстве Мертвых делать было совершенно нечего. Мало кто знал, что право прохода и почти полная неуязвимость были ещё у Афродиты, но и самолюбие, и статус не позволяли богине любви появляться там, где большинство обитателей уже давно ничего не чувствовало.
Когда тропа отворачивала от гор, шепот стихал, и можно было вновь спокойно любоваться белоснежными вершинами и мощью крутобоких склонов. Можно было не следить за каждым шагом, можно было просто идти небрежно, не торопясь.
Теперь они были совсем близко от жилища Гекаты. Персефона увлеклась разглядыванием окрестностей к счастью, ибо опять бы начались вопросы, а Гекате совершенно не хотелось беседовать ни о чем. В голову лезли воспоминания. Она не противилась, надо значит, надо.
Эликсиры Семи Даров они готовили вдвоем она и Афродита, а юная Геба помогала им как умела. Впрочем, от неё требовалось делать только то, что поручали например, подать кубок с амброзией, где уже были растворены несколько капель эликсира. Олимпийские пиры отчасти и служили этой цели. Если же требовалось не простое подкрепление сил, но обновление или даже возрождение, Афродита готовила специальные мази и притирания и тогда она не допускала никого в свои покои. Готовые мази предлагались ею братьям-богам в перерывах между любовными утехами, в которые она сама же их и вовлекала. Нежные пальцы Пенорожденной скользили по разгоряченным телам, мягкие губы впивались в укромные, стыдные уголки, обдавая жарким дыханием, и драгоценные масла незаметно впитывались в кожу. Богини же получали от неё небольшие, редкой красоты коробочки, сделанные из драгоценных металлов и камней, или из резной слоновой кости и дерева. В коробочках таились мази, благоухавшие упоительно, но запахи эти были неопределимы. Они пахли утренними росами и щебетом ночных птах, звездным светом и огнями закатов и зорь, пахли снежными ледниками, брызгами океанских валов всем, чем угодно, только не теми травами и цветами, что входили в их состав. Мази в коробочках, как правило, было совсем немного, на один раз, редко на два не снадобье, а знак внимания, но знак бесценный. Их так и воспринимали, тем более, что коробочки оставались в руках владелиц, радуя глаз изысканностью форм и богатством отделки, и еще долго пахли после того, как в них заканчивалась нежная, маслянистая субстанция.