Хорошо хоть родственники других пациентов просветили, ведь намеков медсестер я не понимала в таком была стрессе и ужасе от болезни мамы.
Нельзя ее одну отправлять в чужую страну! Нельзя! Сиделки, врачи это хорошо, но кто-то из близких должен быть рядом. А значит значит то «до завтра», которым попрощался со мной Влад настало, и мне снова придется идти к нему.
И унижаться, черт бы его побрал!
И снова бизнес-центр, из которого я почти в слезах выбежала в прошлый раз, снова пост охраны, турникет, и лифт.
И Лариса, волком глядящая на меня.
Я к Владу к Владиславу. Он в офисе?
Обождите, она указала на диван, поморщилась, будто я самое неприятное, что она в своей жизни видела. И не смейте снова бежать за мной, и врываться в кабинет директора! Иначе я вызову охрану, и вас больше не пропустят.
Боюсь-боюсь. Просто дрожу от ужаса, страшнее угрозы я не слышала, угу.
Я подожду. Не волнуйтесь, за вами не побегу.
Лариса смерила меня подозрительным взглядом, и скрылась в коридоре. А я сижу на обитом красной кожей диване, прислушиваясь к шуму здесь уже не так пусто, как позавчера, но людей все-равно мало для целого этажа, который Влад арендовал.
Интересно, а он действительно просто богатый сынок, который нашел новую игрушку-бизнес, или он сечет во всем этом?
Вас ожидают, Лариса сказала это, смешно поджав губы. Поторопитесь.
Бегу-бегу!
Ей Богу, смешно. К чему лишний пафос, а эта фифа вся им пропитана, вся из дутого чувства собственного достоинства состоит нарочитого и наигранного, и от того она смешна и нелепа.
Но весь смех улетучивается, едва я увидела его Влада. Снова окно, в которое он смотрит, стоя спиной ко мне.
Отношение свое показывает?
Привет, села в кресло для посетителей, а он даже не шелохнулся, будто меня здесь нет.
Скажи, здесь хоть что-то в лучшую сторону изменилось? Или одна деградация и упадок?
Аттракционы новые привезли, и сквер пионеров в порядок привели, ответила, вспомнив улучшения, о которых все газеты не один год писали, как о событиях вселенского масштаба. Шиномонтажка еще сгорела, дымило неделю. У нас не так плохо, Влад.
А ты многое видела? Путешествовала? Ты хоть в столице была, чтобы судить?
Так то столица, не сравнивай.
Вера-Вера, протянул, и, наконец, обернулся ко мне. Губы легкий намек на улыбку, а глаза убийцы. Наверное, именно так они и смотрят убийцы, о которых я читала. Те, которые в темных переулках жертв выжидают.
Глаза-убийцы, глаза-дуло пистолета, глаза-острый нож, вспоровший меня до самого нутра, иначе почему так больно и неуютно?
Не смотри так!
Как?
Так, просипела. Я по поводу мамы пришла Влад, я должна полететь с ней. Неужели это настолько дорого, что ты не хочешь что ты не можешь оплатить и мой перелет? Мне не нужна гостиницы, я могу в госпитале жить, вместе с мамой, или там подработку найду, русскоязычных в Израиле, я слышала, много. Пожалуйста
Нет, резко перебил он. Мать летит с врачами и с двумя сиделками, она в надежных руках. Ты останешься здесь.
Но почему? заорала я в непонимании. Почему? Влад, ты же сам сказал мне вчера, что что она не выдержит, что все это бесполезно, и шансов нет. Я должна быть с ней, если все кончено, понимаешь ты, черт тебя возьми, или нет?
Остынь, Вера. Я ненавижу бессмысленные истерики. Ты остаешься здесь, мать улетает. Или же вы обе остаетесь здесь, и ты можешь своими глазами увидеть, как она умирает меня устроят оба варианта.
Не изменился.
Я дурой была, что допустила мысль, что Влад другим стал. Вернее, не так, он стал другим еще более злым подонком, наслаждающимся моими отчаяньем и непониманием.
Но почему? прошептала, снова опускаясь в кресло, из которого вскочила. Я не понимаю.
Потому что я так решил. Ты остаешься, Вера, и ты теперь работаешь на меня. Деньги я отваливаю приличные, людей не хватает, и мне нужна секретарша. Весь долг ты не отработаешь, но хоть какую-то пользу принесешь.
Секретарша? А как же эта цаца с перекошенным при моем виде лицом?
Ларису ты увольняешь?
Лариса не секретарь, она помогает, пока я не найду кого-нибудь. Будешь сидеть в приемной, разбирать бумажки ты справишься с этим, Вера? Или слишком сложно для тебя?
Влад
Продолжаешь спорить, вздохнул он. Где благодарность? Ты ведь поняла уже, что плевать я хотел на мать. Лишь ради тебя помог, могла бы и отблагодарить. Я прошу о сущей ерунде, Вера.
Ты не просишь, в том-то и дело.
А ты хотела, чтобы я просил тебя на коленях? усмехнулся Влад. Брось, девочка, это и тебе полезно будет, и мне: поработаешь в нормальном месте, для резюме будет полезнее такая запись, чем «мастер маникюра». Денег заработаешь, опять же, а в Израиле тебе делать нечего. Матери ты не поможешь, и видеть ее конец от этого тоже не легче будет, поверь.
Тебе откуда знать, что лучше, а что хуже? спрятала лицо в ладонях, устав от Влада, и от этого бессмысленного в своей жестокости дня.
Я видел крах в самом уродливом его проявлении, и знаю, о чем говорю. Ты останешься здесь, больше говорить об одном и том же я не намерен. Время деньги, Вера, запомни это.
Время деньги.
Время великая ценность.
Время идет лишь вперед, и назад его не отмотать.
Время конечно и бесконечно.
Время, время, время, будь оно проклято! И ты, Влад, тоже! Но спорить и правда бессмысленно он все решил, но он просит слишком многое.
И нет, это небольшая цена, быть его секретарем. Я хоть до конца жизни готова все прихоти Влада исполнять ради шанса снова пройтись по улицам города со здоровой мамой, но красть у меня наши мгновения с ней, наши, возможно, последние мгновения это больше, чем готов любой человек дать.
Но Влад не спрашивает, а значит, я не лечу в Израиль.
И остаюсь здесь.
Твоя взяла, Влад. Когда приступать?
***
Это тебе, Кирилл протянул мне сладкую вату розовую, с бисеринками сиропа, застывшими и искрящимися на солнце.
С детства ее не ела, а ведь любила раньше! Клянчила у мамы деньги, и первое время она позволяла мне подобные лакомства, а потом потом я начала болеть, и я слышала строгое: «Нельзя».
Мне было нельзя почти все: шоколад, кофе, чипсы, бургеры, мясо и макароны, жареное и копченое да проще перечислить то, что я ела за все эти годы: овощи на пару, филе, вареную рыбу и кефир.
Но вот в чем странность, едва мама заболела, и перестала меня контролировать, я пустилась в гастрономический загул, и не умерла от этого. Даже болеть перестала, лишь один раз меня прыщами обсыпало от тридцати съеденных конфет под финал сериала.
Спасибо.
Я позже мороженое куплю, почти неслышно произнес Кирилл, и взглянул на кулон: О, ты носишь!
Конечно ношу, прижала ладонь к кулону-стрекозе, но сразу отдернула, почувствовав укол. Посмотрела на ладонь, на которой набухла маленькая капелька крови, и поморщилась: Ненавижу вид крови.
Трусиха, расхохотался парень. Пошли, Антон с Катюхой нас заждались.
Классно, что мы, наконец, собрались все вместе, громко, не стесняясь прохожих, закричала Катька, повиснувшая на своем Антоне. Урааа! Мы молоды и прекрасны!
Я отказываюсь быть прекрасным, Антон, как обычно, не мог не вставить свои пять копеек. Я же не девчонка.
Ты суровый и мужественный, включилась я в игру. А мы, так уж и быть, молоды и прекрасны.
Так-то лучше, женщины!
Это кто тут женщина? Да я тебя
Отвернулась от этой парочки, и наткнулась на взгляд Кирилла. Без слов понятно, чего он хочет и ждет: того же, что увидел в отношениях своего друга и Кати. Вот только я не она, и беззаботно хохотать, вцепившись в малознакомого парня, я не могу и не хочу.
Они чокнутые, да? неловко пошутил он, кивнув на приятелей.
Я привыкла, а Катя мое персональное зло.
Я очаровательное зло, бойся меня, подруга налетела со спины, и я чуть вату не уронила от испуга. Твое персональное чудо.
Чудовище, поправила я. Персональное чудовище. Пошли кататься, а то ходим как пенсионеры, ходунков только не хватает для полной картины.