Сейчас посмотрим. Петакки взглянул на наручные часы. Сейчас девять двадцать. Синюшность кожных покровов выражена недостаточно, но тело уже остыло до комнатной температуры
Альсада подавил рвотный позыв.
Я бы предположил, что до полуночи. Но точно после обеда Пожалуйста, только не надо объяснять, откуда такие выводы.
Причина смерти? перебил Альсада.
Если Петакки продолжит развивать эту тему, его точно вывернет. А блевать на глазах у салаги совсем не хотелось. Он сделал доктору знак прикрыть тело.
Сквозное ранение, повреждена затылочная кость.
Переведите. Альсада многозначительно кивнул на Эстратико. Тот оторвал взгляд от блокнота.
Ни к чему. Я знаю, что это значит, сообщил помощник комиссара. То есть ей выстрелили в голову, правильно?
Причем почти в упор, с легким раздражением уточнил Петакки и все-таки продолжил: Пуля вошла в затылок. Точно заказуха.
Всего одна? переспросил Эстратико.
В общей сложности три. И с очень близкого расстояния не более двадцати сантиметров. И все же мы говорим «ранение», в единственном числе, потому что второго и третьего выстрела жертва уже не заметила.
Казнь? предположил Эстратико.
Возможно осторожно произнес Петакки.
Калибр? вклинился Альсада.
Я извлек пули. Все три из одного оружия. Девять миллиметров. Стандарт.
Прекрасно. Эстратико вздохнул. Полгорода в списке подозреваемых!
Можете смело из него вычеркнуть всех, кто не был с ней знаком, тихо произнес Петакки.
Что-что, Элиас? с интересом переспросил Альсада.
Можно уверенно утверждать, что речь не идет ни о несчастном случае, ни об ограблении, которое пошло не по плану, ни о детях, игравших с пистолетом. Кто-то очень, очень хотел ее убрать. Я, разумеется, уже взял образцы тканей, но готов согласиться, что преступники совершенно не спешили, продолжал судмедэксперт. Напротив: раз уж они поставили перед собой настолько серьезную задачу, то потом, скорее всего, не пожалели времени на то, чтобы замести следы. Иными словами, я не удивлюсь, если ничего подозрительного мы так и не обнаружим ни на теле, ни в мусорном баке. А еще у жертвы есть особая примета
Примета? оживился Эстратико.
Точнее сказать, две и это татуировки. Две одинаковые ласточки, по одной на каждом бедре, повернутые друг к дружке. Черные чернила. Судя по состоянию изображений, их нанесли примерно четыре года назад. Поможет ли это опознать жертву?
Почему голова цела? выпалил Эстратико.
Альсада поморщился. А ведь правда. Не было видно ни огнестрельной раны, ни следов недавнего вмешательства Петакки, который доставал пули. Не для этого ли ему потребовался компас?
Судмедэксперт поглядел на Альсаду и улыбнулся:
Какой любознательный, а, инспектор
Ну что тут скажешь, Элиас? с напускным смирением произнес Альсада. Современная молодежь, она такая.
Он заметил, как взгляд Эстратико мечется от одного собеседника к другому. Удивлен, что мы так запросто болтаем? «Мы общались в прошлой жизни» таково было объяснение, которое оба давали при необходимости. Точно сговорившись. Продолжать расспросы никто не осмеливался. Разговоры эти были болезненны для Альсады, а доктора, казалось, смущали.
И все же инспектор замечал, что их скрытность лишь провоцирует любопытство, особенно у молодежи. Сказать по правде, в молодости и его занимало, каким был мир раньше. Не в те далекие времена, когда жили пещерные люди или конкистадоры, оставившие после себя множество артефактов, нет, как ни странно, эпохи, погребенные в закрытом гробу историографии, выглядели понятнее. Нет, людям куда более любопытными казались недавние годы, когда Альсада с Петакки, еще молодые, познакомились и каким-то образом сдружились. Вот этого молодежь никак не могла взять в толк. И рядом с такими ветеранами ей было не по себе. Потому что в них все еще жило прошлое и, точно кровь, сочилось в настоящее.
В отличие от кино а там, если честно, чаще всего показывают сплошную чушь, заметил судмедэксперт, неодобрительно качая головой, от выстрела далеко не всегда «срывает башку», выражаясь вашим языком. Все зависит от параметров пули, от расстояния до цели, от угла вхождения и так далее. Петакки слегка приподнял голову женщины и не спеша повернул набок, показав аккуратную ранку, не больше пуговицы от рубашки. Нередко бывает, что пуля прошивает мягкие ткани и даже кость, не причинив дополнительных повреждений. Тем же отточенным движением он вернул голову на место.
Спасибо, Элиас. Безупречная работа. Дотошен, как и всегда.
Благодарю. Я позвоню в отдел, как только получу результаты токсикологической экспертизы, и вышлю вам полный набор фотографий и отчеты по отпечаткам пальцев, собранным с мусорного бака, пусть тоже будут в деле.
Альсада пожал ему руку и торопливо вышел. Он едва расслышал последние слова Петакки:
Хорошего вам дня, инспектор.
Эстратико шагал следом, едва поспевая за ним. Тут было спокойно, но гул толпы с ближних улиц доносился и сюда. На запад. К Каса-Росада. Как вообще можно всерьез воспринимать страну, глава которой заседает в розовом доме, причем это название официальное?
Эстратико.
Слушаю, инспектор!
Альсада услышал в голосе помощника комиссара напряжение, но оглядываться не стал.
У меня кое-какие дела. Перво-наперво, кофе. А расследование может и подождать. Доберешься до отдела один?
Разумеется, инспектор.
Эстратико исчез так же незаметно, как появился. Альсада огляделся, раздумывая, куда пойти. Черт. Новые туфли угодили в темную лужу. Не дождевую. А впрочем, пусть испачканная обувь будет его единственной проблемой
3
2001 год
Среда, 19 декабря, 10:00
Едва Альсада добрался до участка, как начался дождь. И не просто дождь, а непрестанная, почти неосязаемая изморось, пробирающая до костей. Инспектор зашел внутрь. Бывшая приемная с полированным столом красного дерева и симпатичной секретаршей, которая зачесывала волосы на манер Эвиты, пала жертвой экономической рецессии, заставившей Федеральную полицию Аргентины урезать расходы. Верхние этажи пришлось сдать модному иностранному рекламному агентству, а приемную переделать в опен-спейс, в котором сидели теперь молодые полицейские вроде Эстратико. Тесное помещение, выкрашенное в сомнительный горчичный цвет, плотно, как в тетрисе, заполняли фанерные столы, неудобные шаткие стулья, темпераментная кофемашина и главная достопримечательность участка знакомый каждому возмутителю спокойствия в районе Монсеррат зеленый диван. Его обивка из искусственного бархата одинаково радушно встречала и полицейских в штатском, и задержанных, ожидающих оформления, оделяя всех без разбору застарелым запахом табака и кофе. За тридцать лет службы он почти выцвел и покрылся желтоватыми проплешинами, как травяная лужайка под конец засушливого лета.
Сегодня как и почти каждое утро на нем восседала Долорес, в очередной раз потревожившая покой респектабельного района. Было ей тридцать семь, выглядела она лет на десять старше, но до сих пор не могла взять в толк, отчего клиенты, уверявшие ее во время приватных свиданий в своей безграничной любви, при следующей встрече делали вид, будто и вовсе с ней незнакомы, особенно во время воскресной прогулки с семьей. «С другой семьей», настаивала она. Ее логика забавляла инспектора Альсаду.
Доброе утро, Долорес.
Доброе утро, инспектор. Похоже, Долорес провела эту ночь на диване. Она куталась в одеяло, вокруг глаз размазались пятна подводки и туши.
Жду не дождусь того утра, когда тебя тут не встречу, заметил Альсада, проходя мимо.
А я-то как его жду, инспектор.
Если парни будут тянуть с твоими бумагами, дай знать. Я в курсе, что им нравится твое общество, но тебе давно пора домой. Особенно сегодня, когда в городе такое творится.