Когда же крылатые твари растворились в летнем небе, полицейские медленно приблизились к BMW и заглянули в багажник. И тот из них, который стоял слева, посмотрел на Теряева и громко сообщил:
Вызывай бригаду здесь труп.
Второй полицейский сплюнул и выругался, напарник Теряева достал рацию, а Пирожкову стало плохо.
* * *
В последнее время Феликса Вербина стало тянуть домой
Нет, он не превратился в домоседа или пока не превратился. Нет, он не сделал в своей квартире роскошный ремонт, наполнив её «всем необходимым для жизни и комфорта», начиная от современных кухонных устройств и заканчивая сауной и зимним садом, такой квартиры у него никогда не будет. Нет, Феликса не перевели на «удалёнку» не могли перевести, поскольку старший оперуполномоченный по особо важным делам не в состоянии делать свою работу, сидя за компьютером. Или только за компьютером. И он не разлюбил свою работу и продолжал с удовольствием ходить «в поле», но его стало тянуть домой. По-настоящему тянуть, а не потому что устал и нужно упасть в кровать и как следует выспаться. А перед сном поесть, если, конечно, в холодильнике что-нибудь отыщется, и принять душ. Если будет время потупить перед телевизором и перед ним же заснуть. Или провести ночь с женщиной.
Раньше, когда квартира являлась местом для этих и других обыденных дел, Феликса домой не тянуло. Он просто приезжал по знакомому с детства адресу, мылся, ел, тупил перед телевизором или за компьютером и падал в кровать, не испытывая никаких особенных чувств к месту обитания. И даже магия родного дома ведь когда-то именно сюда привезли завёрнутого в пелёнки Вербина перестала работать после смерти родителей. Не сразу, но перестала. Дом стал для него чем-то вроде гостиничного номера, за тем лишь исключением, что уборка не входила в квартплату, и если бы в Петрах[1] ему отвели отдельную комнату с душем, Феликс ни за что не стал бы тратить время на дорогу. Даже на очень короткую.
Но комнату на работе ему никто выделять не собирался и на протяжении многих лет Вербин возвращался в квартиру, как в гостиничный номер, не в дом, а в его подобие. Но теперь всё поменялось.
Вот уже год Вербина тянуло домой.
Ведь дома его ждала Криденс. Если нет Феликс заезжал за ней в бар «Грязные небеса», благо он, Петры и квартира располагались недалеко друг от друга. Бар в один зал, но довольно большой, отделанный благородным тёмным деревом, выглядящий «на миллион долларов», но с адекватными ценами; расположенный на тихой улице, но всегда заполненный по вечерам. Бар, над главной стойкой которого висела доска с вырезанным изречением Публия Сира: «Contra felicem vix deus vires habet»[2]. Бар, в котором его знали все, начиная от администратора Кати, с которой Феликс обменялся поцелуями у дверей, и заканчивая здоровенным чёрным котом Баем, ради которого Криденс распорядилась снять верхнюю декоративную доску стойки, чтобы Бай, когда ему того хотелось, мог бродить под самым потолком и оттуда таращиться на посетителей.
Войдя внутрь, Вербин машинально посмотрел наверх, заметил зелёные глаза Бая и едва заметно улыбнулся.
Лекс, привет! Ты сегодня рано. Криденс подошла сзади, положила правую руку на плечо Феликса, а когда он повернулся поднялась на цыпочки и поцеловала мужчину в губы. Или просто забежал?
Надеюсь, сегодня действительно рано мне пообещали свободный вечер, ответил Вербин, раздумывая, не поцеловать ли Криденс ещё раз, крепче, но сдержался.
Какие планы?
Мои планы ты.
Об этом Криденс знала, но одно дело знать и совсем другое слышать, как мужчина произносит эти слова. Произносит снова и снова. Произносит, глядя в глаза. Слышать, и улыбаться, понимая, что мужчина говорит искренне.
Я освобожусь через час, не раньше, извиняющимся тоном произнесла Криденс. Сейчас приедут люди, с которыми обязательно нужно поговорить.
Поставщики?
Да.
Я подожду.
Спасибо.
А как иначе? Криденс кивнула, собралась отойти, однако Феликс слишком хорошо её знал, чтобы не уловить лёгкую грусть в голосе и удержал подругу за талию. Что-то не так?
Она помолчала, а затем легко улыбнулась:
Никогда не привыкну к тому, как легко ты меня читаешь.
Я тебя не читаю, Кри, я тебя чувствую. И ты привыкнешь.
Уже привыкла. Просто иногда Иногда ты оказываешься слишком проницательным.
Просто иногда мои вопросы оказываются неожиданными.
Или так. Криденс провела рукой по щеке Вербина. Со мной всё в порядке, милый, а вот Прохор места себе не находит. Даже от сэндвича отказался.
И что он делает?
Бросил сэндвич в мусор, побродил по двору, похныкал и ушёл.
Понятно.
Я знаю, как ты к этому относишься начала было девушка, однако Феликс не дал ей договорить:
Я знаю, как к этому относишься ты, Кри, и только это имеет значение.
Вербин не верил в приметы, карточные гадания и астрологические прогнозы. Жизнь и профессия сделали его человеком практичным, с изрядной долей цинизма, научили полагаться на факты, и только на факты, и потому интерес, который Криденс проявляла к мистическим совпадениям, предсказаниям и прочей магии, вызывал у Феликса недоумение. К счастью, её увлечение протекало в лёгкой форме, без личных экстрасенсов и постоянных походов к астрологу. Но в «знаки» девушка верила.
Что же касается Прохора, он был классическим московским юродивым. Не бомжом или бродягой, а именно юродивым так, едва взглянув, назвала его Криденс, и все с нею согласились.
Юродивый.
Зимой и летом в одних и тех же обносках, словно не замечая смены времён года; то замыкающийся в себе, то говорящий со всеми сразу; немытый, нечёсаный, абсолютно неопределённого возраста; седой как лунь Прохор бродил по Москве, раздражая богатых понаехавших, несколько раз исчезал, оказываясь по их доносам то в психушке, то в полицейском «обезьяннике», но всякий раз возвращался на улицы потому что до тех пор, пока в Москве будет оставаться хоть один москвич, юродивых трогать не будут.
Прохор бродил по всему городу, но с того мгновения, как Криденс громко и вслух назвала его юродивым, стал часто появляться у чёрного хода «Грязных небес». То ли почувствовал, что девушка не обидит, то ли потому, что Кри распорядилась его подкармливать. И тот факт, что вечноголодный юродивый отказался от еды, она сочла плохим предзнаменованием.
Прохор уже бросал сэндвичи в мусор, и после этого обязательно случалась какая-нибудь неприятность.
Налоговая приходила?
Если бы только приходила. Криденс вновь поцеловала Феликса, на этот раз в щёку, и улыбнулась: Я скоро. Постарайся сильно не напиваться.
Я не могу напиваться у меня серьёзные планы на вечер.
Она вновь улыбнулась, очень мягко, и направилась в кабинет, а Вербин вышел покурить, но не на улицу, а через чёрный ход на задний двор заведения, в переулок. И там обнаружил Прохора. Юродивый сидел на перевёрнутом ящике, обхватив себя руками, и мерно раскачивался, едва слышно подвывая. Глаза его были закрыты.
Феликс остановился в нескольких шагах от Прохора и щёлкнул зажигалкой. Обращаться не стал, он никогда не начинал разговор первым да и не разговоры это были, поскольку спрашивать юродивого бессмысленно нужно слушать и пытаться понять, что он хочет сказать. Или не слушать и не пытаться, тут уж каждый решает сам. Феликс Прохора слушал, но исключительно из вежливости, не воспринимая услышанное всерьёз. И не понимал, как к словам юродивого можно относиться без толики здоровой иронии.
Вербин выкурил сигарету всё это время Прохор оставался в прежней позе и ни разу не открыл глаза, потушил окурок и только собрался вернуться в бар, как услышал хриплый голос.
Крови не будет! сказал юродивый абсолютно спокойным и очень чистым голосом. У Прохора бывали моменты, когда он казался нормальным, и это был один из них.