Глаша кивнула. Парень грустно улыбнулся:
Уже успели запретить со мной разговаривать? Хоть не побили? Некоторых мамки бьют за то, что со мной разговаривают.
Глупости какие! Глаша нахмурилась. На дворе начало двадцать первого века. Каким бы захолустьем ни была Ведьмина роща, но должна же и сюда цивилизация добраться!
Глупости, согласился Глеб. Да только понимаем это ты, да я, да дядька Трофим.
Глаша опустила голову. Слова резанули по больному, снова до слез захотелось домой.
Тяжко тебе здесь? Глеб подошел совсем близко и осторожно протянул руку к ее волосам. И мне тяжко. Но это ничего. Знаешь, кому на самом деле тяжелее всего, Глаша?
Та пожала плечами, мол, да многим нынче плохо, это понятно. Глеб качнул головой в сторону деревни:
Местным хуже всего. Это для нас с тобой Хожий с ведьмой сказки, а для них нет ничего реальнее. Они живут в вечном страхе, который сами же создали, транслируют его из поколения в поколение. А мы с тобой просто на одно лето приехали, хоть и не на самое удачное, но все же на одно.
Слова Глеба для Глаши вдруг точно окошко приоткрыли из ее каморки, и она увидела, что вокруг тоже люди живут, что им тоже бывает обидно и тоскливо, но чаще страшно. Потому что они действительно верят в то, что рассказывают, и бьют дочерей из жгучего, первобытного страха перед необъяснимым. Глаша невольно вздрогнула.
А чем это лето не самое удачное?
Глеб убрал руку, так и не коснувшись ее волос, и вздохнул:
Ефросинья Ильинична умирает, рак у нее. И правду Кондрат вчера сказал, до Купалы она не дотянет. А как не станет ее, народ неизбежно будет новую ведьму высматривать. И Хожего с ней заодно.
Зачем? Они с радостью и от этой избавились бы давно, если бы не выдумали себе страх. Не станет ведьмы не станет и повода бояться.
За деревьями послышались голоса и замелькали фигуры. Тетка Варвара будила дядьку Трофима.
Нет, Глаша, не так все просто. Глеб тоже оглянулся и заговорил совсем тихо: Деревня эта, ты видела, когда проезжала, больше чем наполовину брошенная. Кто в райцентр уехал, кто в город. У тех, кто уехать не смог, осталась только их изба, пара-тройка собутыльников да страшная сказка. Сказка, которую они превратили практически в религию. Она росла и пускала корни вместе с самой деревней, вместе с рощей, что они ведьминой прозвали, вместе с Ефросиньей Ильиничной, которая сама под конец жизни поверила в собственное ведовство. Люди опираются на эту сказку и чувствуют землю под ногами, только пока эта сказка для них реальна: пока ведьма у всех на виду в огороде своем копается да в лес за травами таскается и пока засылают к ним изредка самых отчаянных или бестолковых из города. В этом их жизнь, их мироустройство. И за эту сказку, за эту опору они будут цепляться до последнего и биться насмерть с каждым, кто попытается выбить ее у них из-под ног.
Глаша молчала, забыв дышать. Вот у кого-кого, а у нее опора под ногами сейчас действительно пошатнулась и пошла трещинами. Вчера, посмеиваясь над рассказом Витька, она искренне полагала, что ребята на самом деле не верят ни в какого Хожего, а серьезные такие, потому что хотят попугать городскую. Но то, что сказал сейчас Глеб, распахнуло под ногами пропасть, в которую она даже заглянуть боялась.
Сядь, Глаша, сядь. Глеб поддержал ее под локоть, усадил прямо на тропинку и принялся копаться в небольшой поясной сумке. Ну-ка, вдохни хорошенько.
Глаша вдохнула и закашлялась от резкого противного запаха. Голова быстро прояснялась.
Лучше? Глеб убрал ватку и протянул флягу с холодной родниковой водой. Прости, не хотел я тебя пугать. Только предостеречь, чтоб ты местных сильно не высмеивала, не любят они этого. Понимаешь?
Глаша плеснула на руку воды и протерла лицо.
Понимаю. Все в порядке. Просто жарко нынче, еще дорогой укачало.
Парень кивнул и снова полез в сумочку.
Держи, хорошо от укачивания помогают. Он протянул ей горсть мятных леденцов.
Глаша с благодарностью приняла их и спрятала в карман платья. Она привезла с собой пакетик таких, но Егор обнаружил их в первые же дни и, как Глаша ни просила, не оставил даже одного.
Глеб встал и с беспокойством посмотрел на нее:
Идти можешь?
Глаша улыбнулась ему, оперлась о землю и легко поднялась:
Да, спасибо.
Да не за что. Глеб со вздохом развел руками. Иди. Тебя зовут. Увидимся в деревне.
Глаша снова улыбнулась, потрепала босой ногой земляничник и направилась к машине.
Глава 4
Видишь мостик над рекою, роща ветками качает?Не ходи по той дороге, не гляди туда с тоской!Нет, не смейся! Эта роща только ведьму привечает.Только ведьма да сам Хожий бродят в роще колдовской.
Бабка Агафья коротко приласкала Аксютку и долго и пристально разглядывала Глашу.
Ишь, вымахала за год! И в кого такая чернявая?
А она в ведьмы собралась, вот и чернявая! хохотнул Егорка, пытаясь проскользнуть мимо бабки в дом.
Глаша так и обмерла, едва пироги не выронила. Бабка Агафья нахмурилась и схватила мальчишку за ухо:
Это что еще за глупости?!
Егор заюлил и захныкал:
У-у-у-у Баба, пусти! Я пошутил!
Язык не помело, нечего по ветру трепать-то! Ишь, моду взял на сестру наговаривать! Она гостья твоя, ты ее защищать должен! едва не поднимая мальчишку за ухо, сурово произнесла бабка. А ты небылицы сочиняешь!
Это не я, это Сашка! Пусти-и-и-и! Егор затанцевал на месте, поднимаясь на цыпочки и вцепляясь в костлявую руку Агафьи.
Нечего на брата кивать! У тебя своя голова есть, изволь пользоваться! С Сашкой у меня отдельный разговор будет. Бабка сильнее скрутила ухо, так что у Егора слезы брызнули из глаз. Еще раз услышу, что про Глафиру небылицы по деревне болтаешь, оба уха откручу! Марш в дом!
Она отпустила пунцовое ухо, и Егор, скуля, точно побитый щенок, бросился в дом. Агафья прошлась суровым взглядом по гостям и снова остановилась на Глаше.
А ты голову не опускай, нечего! Она подцепила Глашу за подбородок и вздернула его вверх. Пусть их болтают, ты девка городская, ученая, понимаешь, что от невежества все беды. Она еще раз оглядела Глашу, опустила руку и кивнула на сумку: Пироги сама пекла?
Глаша неуверенно кивнула. Нет, пироги она и в самом деле испекла сама, только вот сочувствия, а тем более защиты от суровой Агафьи Степановны никак не ожидала.
Ну так пошли пробовать. Поди, остыли уже! Агафья развернулась и зашагала к дому.
На такой жаре лишь бы в угли не превратились! легонько подталкивая Глашу вперед, усмехнулся дядька Трофим.
Пироги получились вкусные, и к чаю даже Егорка, обиженно бурчавший весь обед, развеселился. Глаша все больше молчала, коротко отвечая на вопросы и стараясь сама спрашивать поменьше. Зато Аксютка трещала без умолку, охотно перемывая косточки всем нескончаемым дальним родственникам и просто знакомым, которых в Ведьминой роще и окрестных деревнях было точно малины в лесу.
Ты с квасом-то поосторожнее, Аксюш, он у Агафьи Степановны ядреный, забирая у нее банку, осадил дядька Трофим. Лучше мне оставь.
Но Аксютка уже развеселилась. Перебрав все новости и сплетни, она вдруг хитренько глянула на сестру и, давясь смехом, шепнула бабке:
А у Глаши жених завелся. Врач ваш новый. Красивый, и голос такой мягкий, Глаша прям тает, когда его слушает. Она картинно закатила глазки, сложила ручонки на груди и томно вздохнула, а потом покатилась со смеху.
Глаша отставила чашку и недобро посмотрела на сестру.
А тебе завидно, что ли? У самой в каждом дворе по ухажеру, а за сестрой подглядываешь! наматывая русую косу Аксютки на кулак, проворчала Агафья.
Та попыталась освободить волосы, но не тут-то было.
Нехорошо это, Аксинья, своей жизнью живи, а в чужую нос не суй, продолжая наматывать косу, тяжело произнесла бабка.
Аксютка сверкнула глазенками да как выпалит, глядя на сестру: