Тетка Варвара забрала миску с начищенным картофелем и ушла к печи.
Не людей бояться надо, Глаша, а нечистого, что невесту себе ищет. Да только на разных мы с тобой языках разговариваем, не поймешь ты меня никак, а я и не знаю, как объяснить. Воля твоя, гуляй с кем хочешь. Да только потом не плачься, я тебя о Хожем предупредила.
Спасибо, теть Варь. Глаша схватила ведро с помоями и вышла за дверь.
Вечером попарились в бане, поужинали да сели у печки телевизор смотреть. Но не сложилось: из-за грозы по всему колхозу пропал свет. Бабка Агафья зажгла свечку и села у окна, а Аксютка, видимо решив, что самое время страшные сказки послушать, принялась ее донимать расспросами про мост. Агафья сперва отмахивалась, но наконец сдалась, отложила вязание и посмотрела на Глашу:
Не хотела я при тебе сказок ведьминых вспоминать, но уж не взыщи. Этот клещик как вцепится, до утра не отпустит.
Глаша улыбнулась:
Это точно. Да я и не боюсь.
И рассказала Агафья, что мост этот использовать перестали еще лет сорок назад. Как раз тогда, когда деревню их, обнаружив на карте четыре Березовые рощи на двести километров, в шутку переименовали в Ведьмину рощу. Народ страшно рассердился, даже письма в область писал, да только все без толку, так и осталось название. А люди злобу свою на Ефросинью изливать стали, мол, из-за нее их теперь на всю округу проклятыми зовут. Сперва просто мелко пакостили: то кур подавят, то корову уведут, боялись все ж таки, а потом взяли да избу ее подожгли. Подожгли и встали возле ворот с вилами да топорами. Как повалил дым, выскочила Ефросинья и хотела бежать, да куда там вся деревня за околицей собралась. Оборотилась она тогда к лесу, воздела руки да зашептала что-то. И лес ночной загудел, завыл, засветился огнями могильными. Народ пока таращился, выскочила она сбоку да и бросилась к лесу. Уж на мосту ее люди заметили, там недолго до леса оставалось, кинулись следом, еще и камнями кидать принялись. Перебежала Ефросинья на другую сторону, снова руки воздела, да как затрещит мост, и разом все, кто был на нем, в реке и очутились. Кого течением унесло, кто о камни расшибся; в общем, выплыло меньше половины, и те потом частью перемерли.
«Мост-то старый был, вот и не выдержал полдеревни, усмехнулась Глаша, разглядывая сияющие в темноте глазенки сестры. А ночи здесь темные да холодные, немудрено не выплыть».
Все лето просидела Ефросинья в лесу, грибами да ягодами питаясь, в колхоз идти отказывалась. И народ, досаду свою излив, махнул на нее рукой, мол, зимой все равно замерзнет. Но к осени снова Хожий в деревню пришел работу искать, а вслед за ним эпидемия. Вот тогда-то и вспомнили люди о ведьме, помыкались-помялись, а помирать-то никому не хочется. Собрались они, продуктов принесли, да одежду, да посуды разной, положили все у моста, стали Ефросинью кликать и о помощи молить. Вышла на их причитания из лесу ведьма, выслушала их горе, обещала помочь, только потребовала, чтобы избу ей починили и мост поставили новый. Все выполнили люди, вернулась ведьма к себе, и через неделю-другую болезнь на убыль пошла, а парень как пришел так и пропал незнамо куда. И стала Ефросинья жить по-прежнему, в лес ходить да людей и скотину лечить. А на мосту знаки начертила колдовские и людям настрого запретила ходить по нему. С тех пор и стоит пустой, и никто, кроме ведьмы старой, по мосту не ходит.
Все, теперь спать иди, стрекоза. А нам с Глафирой потолковать надо.
Глаша молча шла за бабкой Агафьей в баню и размышляла о ее рассказе. Травами эпидемия не лечится, и старуха Ефросинья не могла об этом не знать. К тому времени, как она вернулась, вся деревня, скорее всего, уже переболела, а она травами отходила тех, кто и так уже справился с болезнью, просто помогла им быстрее на ноги встать. И сама, видать, легко переболела.
«Умная женщина, цену себе знающая, решила Глаша. Хоть и натерпелась от людей, а подход к ним нашла».
Сядь-ка тут, Глафира. Бабка Агафья засветила свечку и села на лавку в предбаннике. И волосы распусти, посмотрю на твои хваленые колдовские космы.
Глаша вздохнула, опустилась на лавку напротив Агафьи и принялась расплетать волосы.
Да наблюдая, как девушка разбирает густые пряди, протянула бабка. И вправду похожа на Ефросю в молодости. Может, покрасить тебя?
Глаша мотнула головой:
Не надо. Краска не возьмет, только волосы испортим. А вся деревня и так уже знает, что я черноволосая да синеглазая.
Понимаешь, значит, что окрестят новой ведьмой? разглядывая ее волосы, вздохнула Агафья.
Понимаю. Глаша пожала плечами. За сегодняшний день она уже столько раз об этом думала, что сомнений не осталось. И покраска волос тут не поможет.
Не поможет, кивнула бабка. И что делать будешь?
Глаша пожала плечами:
А что Ефросинья Ильинична делала?
Кого лечила, кого со свету сводила. Смотря что о ней говорили и что делали.
Лечить здесь врач есть, могу ему помогать, я немного знаю, отец учил. А вот со свету сводить я никого не стану.
Бабка Агафья усмехнулась:
Значит, станешь ведьмой, коли нарекут?
Глаша подняла глаза и встретилась с внимательным, изучающим взглядом старухи.
А мне их все равно не переубедить. Безопаснее уж и впрямь ведьмой прикинуться, а то придется все лето взаперти просидеть.
Прикинуться Агафья снова усмехнулась. Не веришь ты в наши рассказы, а как разберешь, где правда, где ложь, поздно уж будет. Ну да, видать, судьба у тебя такая, тут уж не перепечешь. Она оглянулась на окно и придвинулась ближе. Ты вот что. И в самом деле держись поближе к этому пареньку. О нем всякое рассказывают, да и о тебе все равно не сегодня завтра станут говорить. А вместе вам попроще будет: оба городские, оба неверующие, хоть душу друг другу изольете, а там, может, и правда сойдетесь, кто вас знает. А ежели совсем донимать начнут приходи, не прогоню. Девка ты хозяйственная, ведьме нашей я подругой была по молодости, да и Хожий вроде на меня не в обиде семь дочерей живут да плодятся.
Спасибо, Агафья Степановна, прошептала Глаша.
Так тепло на душе стало от бабкиных слов, так радостно, что есть и здесь место, где донимать не станут.
Погоди ты спасибо говорить. Бог даст, на том свете зачтется, что дитя невинное пригрела да приголубила. На-ка вот еще, держи. Агафья достала из куртки какой-то кулечек и протянула Глаше. Коли правда готова ведьмою стать, то, как Ефросинья помрет, надевай и носи, покуда Хожий сам не снимет.
Глаша развязала кулек и высыпала на ладонь серьги в форме смородинного листа с черным камнем посредине и такое же колечко.
А ко мне засобираешься иди напрямки через лес, он не густой, не заблудишься. И мост крепкий, тебя точно выдержит. Да только не говори никому, что ко мне идешь. Ну да ты девка вроде ученая, понимаешь, о чем говорить, а о чем молчать. Бабка Агафья задула свечу и встала. А теперь пойдем. Поздно уже.
Глава 5
Средь березок в роще, средь травинок в полеНет тебя милее и желанней нет!Нареку своею, нареку любовью,Прокричу об этом на весь белый свет.
Глаша шла и считала доски, поэтому не сразу заметила, как прямо перед ней вдруг выросла тень.
Снова одна гуляешь, да еще по ночи.
Глаша вскрикнула, отскочила и, поскользнувшись, едва не сорвалась в реку, но ее подхватили и крепко прижали к груди.
Тихо ты, не пугайся так. Глеб ласково погладил ее по голове и, только убедившись, что она стоит на ногах, наконец отстранился и заглянул ей в глаза. Ты что здесь делаешь в такое время?
Глаша с трудом успокоила сбившееся с перепугу дыхание и, покраснев, попыталась высвободиться.
В рощу иду. Пусти.
Глеб покачал головой, усиливая хватку.
Доски скользкие, еще улетишь с моста.
Глаша рассердилась. Ей нужно было в лес, а он уцепился и не давал пройти.