То и значит. Лиза не будет сидеть и молчать, как будто ничего не произошло. Лиза ему скажет. Скажет все. Он тоже должен знать.
Послушай Она вдруг замечает, что его руки тоже ходят ходуном. Неужели и у него браслеты? Послушай меня. Нерационально это. Не нужно этого делать. Митя говорит медленно, очень медленно, как будто читает по букварю. Ты же разумный человек. Он тут же тебя уволит, это во-первых, а во-вторых, он в психдиспансер тебя пристроит с самыми добрыми намерениями, помочь несчастной семье. С его-то связями! За тобой прямо к нему приедут. А ему потом еще и сочувствовать будут: Хороший человек помог ненормальной, дал работу, а она, неблагодарная такая. А он, бедненький такой Хочешь? А чего в психдиспансер! Просто под машину или из окна пристроит, с него станется. И снова все посочувствуют, и опять ему. Надо же, какая неприятность уборщица покончила с собой. Психика у нее была нестабильная. Мало ли что ей в голову взбрело. И чего ты этим добьешься? Только оставишь бабушку одну. Ты чего вообще хочешь добиться, кстати?
Лиза хочет правды, терпеливо и спокойно отвечает Лиза, Хочет, чтобы все знали, что есть такие люди. Чтобы не вели своих детей сами к нему. Он же питается этими детьми, как ты не понимаешь!
Погоди, не кричи на меня, Лиз, не кричи ты так. Ты таблетки, кстати, пила сегодня? Я понимаю. Но без доказательств он и тебя сожрет. А доказать ты ничего не сможешь. Или, может, ты сфотографировала пятна? При понятых? Волосики в пакетик аккуратно собрала? Повреждения на массажном столе зафиксировала, как положено, при свидетелях? Да даже если ты все это сделала бы! Пятна и волосики ничего не доказывают, понимаешь! Еще меньше доказывают твои прозрения. Их примут за бред! Зато у него, если он захочет тебя закрыть, будут все козыри. Спрашиваю снова: зачем тебе это?
Лиза вдруг ощущает, что сможет все объяснить Мите. Нужно просто объяснить и он поймет.
В карты играть Лиза с ним не будет. Но Лиза вдруг стала очень живой. Наконец поняла, зачем нужна математика и вообще все эти схемы и таблицы. Лизе казалось, это пыль, болезнь, но теперь Лиза понимает, что может спасти. Хочет спасти. Не хочет жить и знать, что вот так все. Что можно съесть ребенка. Ребенок не может сам себя защитить. Но это не значит, что его можно есть. Лиза не хочет молчать! Как ты не понимаешь? Вот ты сейчас сидишь тут с Лизой, а он он в этот самый момент где-то ест очередного мальчика!
Ну уж прям-таки ест!
Прямо ест. Конечно. Лиза хотела обойтись без математики. Она вдруг вскакивает, бросив стул, забыв о ссадинах, и тоже начинает ходить по комнате. Лизе казалось, математика мешает. Цифры эти все. Надо запретить Лизе цифры и Лиза станет как остальные. Так хотелось забыть все, чтобы ничего больше не случалось. Бабушка не понимает. Да и ты тоже. Вы же оба без конца твердите: Зачем Лизе эти тряпки, если можно тряпку в руки брать, только чтоб с доски стереть? Как вам объяснишь, что доски давно электронные, никто по ним тряпками не машет. И что там, где водятся такие доски, там тоже едят людей. И Лизу почти съели, еле выбралась.
Да что за странное выражение у тебя?! Те едят, эти едят! Бога ради, никто никого не ест! Чуковский какой-то!
Ты в шахматы когда-нибудь играл?
А, вот что Митя барабанит пальцами по столу.
Лиза морщится и отворачивается, шагает к выходу.
Именно, не оборачиваясь, говорит она. Так что если Лиза расскажет ему, что все знает, то станет живой и все вокруг будет гораздо более живым. Это гораздо лучше, чем тряпкой стирать с электронной доски и ждать, когда до тебя доберутся. И мальчики, которых он не доел Может, он ими подавится. Лиза хочет, чтобы подавился, развернувшись к нему, совершенно другим тоном говорит она. Пусть бы он подавился ими, Митя.
Никем он не подавится, Лиза. Даже тебя проглотит, не жуя. Ты же пешечка! Ты даже меньше пешечки, ты просто крошка от бутерброда, которая случайно клетку на доске занимает!
Подожди, и что ты предлагаешь?
Ждать. И присядь обратно, пожалуйста, у меня уже в глазах рябит от твоей беготни. И колени твои выглядят просто ужасно. Возьми хоть салфетки влажные, оботри их, а то потом колготки присохнут намертво, срезать придется.
Ждать и?.. Лиза садится на краешек стула и тянется за салфетками.
Просто ждать.
И молчать?
И молчать, Лиза.
Ты хочешь сказать, что на него нет никакой управы?
Почему же. Есть. Есть управа. Законодательство на данный момент так устроено, что твоего Владимира Сергеевича немедленно закроют, и закроют надолго, как только кто-нибудь, чье мнение будет важно для следствия, поймает его прямо на ребенке, желательно при двух незаинтересованных свидетелях. Или что еще фантастичней операм вдруг разрешат у него прослушку и камеры установить и на ребенке его поймает уже прокурор.
Лизу передергивает, она бросает салфетки на пол, вскакивает и пересаживается обратно на диван.
У нее вдруг возникает ощущение, что это был ход, и она его сделала, и она терпеливо ждет, чем ответит Митя. Но Митя молчит.
Через несколько минут она говорит:
А еще варианты? Она слышит свой голос будто из другого угла комнаты, в горле явно что-то застряло, и Лиза послушно пытается это выкашлять, но ничего, кажется, не выходит.
А нет больше вариантов. Митин голос вдруг становится ярко-оранжевым. Нет других вариантов, понимаешь ты, донкихот хренов? Дети все нездоровые, многие вообще не говорят, кто им поверит? И родители молчат. И экспертизы провели напоминаю, четыре штуки! Но больше ни один родитель даже до этапа экспертиз не дошел. Уверен, добрый Витёк им объясняет, что экспертиза это дополнительная травма для ребенка, а потом еще и пятно позора, скандал! Родители очень боятся скандала. Все будут оборачиваться! В магазине соседка не так посмотрит! Зачем это? Никому такого не нужно! А может, он откупается от них, кто знает? Наверняка угрожает. Кто знает, какие еще у него могут быть связи, если шефу вон аж оттуда позвонили по нему?
Это страшно то, что ты говоришь, Митя. Лиза тебе не верит. Не может быть такого, тихо отвечает она.
Лиза чувствует, что вот-вот соскочит с резьбы. Она сидит на диванчике, сжав одной рукой другую так, что та потихоньку теряет весь цвет, становится белоснежной. И раскачивается все сильнее. Митя, наверное, видит ее, но теперь его несет, и он не может остановиться.
Не может быть?! А вот я сейчас тебе пример приведу! Свежий аж на зубах хрустит! Был чувак тут у нас один он прямо из школы мальчиков забирал. Тачка у него еще такая яркая, дорогая, заметная. Узнаваемая тачка! Все в школе ее узнавали улавливаешь, да? Все! Учителя! Директор! Другие дети! Забирал и увозил на два-три дня.
Крал? еле слышно отзывается Лиза.
Ну, родители тоже считали иногда, что крал. Ну как родители мамашки. Чувак-то не дурак ребенка из благополучной семьи выбирать. Брал каких поплоше: бедненьких, грязненьких, запущенных, на которых родители-алкаши забили давно. Ну и вот. Заберет очередного, мать поищет-поищет и в полицию с заявлением: так и так, пропал ребенок. Хотя в какой-то момент все уже прекрасно знали, куда они пропадают, пацаны эти.
И полиция знала? Вы все тут знали?
Ты погоди, слушай. Все всё знали. Школа к другому району относится, но даже здесь мы всё знали. Пацаны с ним охотно сами шли: он им и денег давал, и шмотки всякие покупал. Отмывал их. Подкармливал вкусно. Денег у него немерено было там папа крутой. И вот когда очередная мамашка прибежит с заявлением, чуваку этому менты сами звонили: Так и так, возвращай давай пацана, его уже мать разыскивает!
И что?
И то, Лиза. Он бац и возвращал сразу же. Считалось, что отличный парень идет на сотрудничество, уменьшает количество дел.
Как это уменьшает? Его что, в тюрьму не сажали?
Митя снова хватается за голову, снова ерошит волосы: