Нравится, да. Но при чем тут это? Ты сам ничего не понимаешь! Это Это Лиза изо всех сил пытается поправить браслеты, но ничего не выходит. Это как сложная задача со множеством неизвестных, вот как что!
Ага, и ты в ней самый главный икс. Думал, показывать или нет. Покажу. Поймешь, к чему я.
Митя подходит к сейфу и набирает комбинацию.
Три четыре восемь семь пять, тихонько шепчет Лиза. Сменил? А зачем? Совсем какая-то простая комбинация.
Митя оглядывается на нее через плечо, роется в сейфе, наконец вынимает из него пухлую папку и кладет перед ней на стол.
Что там? спрашивает Лиза. Во рту у нее почему-то становится кисло.
А ты полистай. Митя валится в свое кресло звук такой, будто кошке наступили на хвост. Полистай-полистай.
Лиза берет папку в руки та оказывается даже тяжелее, чем Лиза ожидала, оглядывает обтрепавшиеся края и надорванный сгиб. Вглядевшись внимательней, она вдруг видит, как Митя быстро открывает сейф, приподнимает эту папку так, что заминаются края, и достает из-под нее конверт. Из конверта он вынимает ее, Лизины, паспортные фотографии неразрезанный прямоугольник, четыре одинаковых лица в белых рамках со скошенным уголком, нелепо торчащая из косы прядь волос и кладет их в нагрудный карман. Но, помедлив минуту, почему-то снова лезет в сейф, копается там, наконец достает папку, на которой написано имя Лизы, и перекладывает фотографии в нее. Затем он кладет папку с Лизой на самое дно сейфа, под стопку других таких же, меняет код, закрывает сейф, выходит из кабинета и поворачивает ключ в замке всего один раз вместо полных трех оборотов.
Лиза?
Митин голос возвращает ее к реальности. Она читает имя на обложке:
Владимир Сергеевич Дервиент. Так ты уже о нем знаешь?
Пролистай.
Лиза развязывает тесемки, раскрывает папку, листает и ничего не понимает. Имена, даты. Исписанные разными почерками и аккуратно перечеркнутые крест-накрест красным листочки. Плачущие женщины, трясущиеся руки, сдавленные голоса.
Объясни, что это? Лиза не понимает, объясни. От хоровода чужих слез у нее вдруг кружится голова. Она отворачивается от папки, закрывает глаза.
Это, видишь ли, доказательство того, что я вообще ничего не могу. Знаю я этого твоего Дервиента. Уж точно побольше, чем ты у него работаешь. Чего только не наслушался о нем. Каких только подробностей. Твой массажный стол ничто, тьфу против этих подробностей, Лиза.
Лиза вжимается в стул, пытается нашарить подлокотники. Их нет.
Митя хватает папку, начинает листать:
Сверху четыре заявления от родителей. Отозванные, естественно. А дальше то, что я сам на него накопал. В свободное от работы время. Поделиться с тобой, сколько у меня на него?
Лиза мотает головой, потом заставляет себя кивнуть.
Вообще-то вагон и маленькая тележка. А предъявить вообще нечего ни потерпевших нет, ни свидетелей. Ни показаний. Дервиент твой волшебник какой-то! Из обеих столиц к нему очередь! Последняя надежда несчастных родителей! Я его волшебство четырежды вблизи наблюдал. Как по нотам, одна и та же ситуация вроде к доктору сходили, хоба, а с ребенком что-то не то: трусики запачканы там. Кровь, иногда разрывы. Мать в истерике приносит заявление вот, полюбуйся: Семенова, Куликова, Никольская Митя швыряет перед Лизой новые и новые листочки. Лиза отодвигается от стола, пытается не смотреть.
Один раз отец приходил, продолжает Митя. Отцов в принципе нечасто увидишь. В семьях с детьми-инвалидами отцы редко задерживаются, знаешь? Ну и вот, обычно матери. Одна расстроенная, убитая просто, другая в ярости. И я каждый раз думал: Ну все, сейчас я его возьму за это самое! Принимал заяву, начинал проверки, назначал экспертизы. Это все быстро делается, это ж публичное обвинение. И тут ты не представляешь, какое совпадение! Раз за разом что органы опеки, что эксперты проверочку-то проводят, а потом все как один хором отрицают, что в отношении ребенка что-то противоправное происходило. А потом еще что-то такое случается, мать возвращается страшно напуганная и в ужасе заявление забирает. Бормочет при этом невнятное, дескать, все показалось, ребеночек больной, жизнь тяжелая, нервы расшатаны всё как по нотам. Простите-извините. Будто у них методичка одна на всех. Митя впивается пальцами в череп, лохматит рассыпающиеся темные пряди. Лизе немедленно хочется поправить их, ведь так аккуратно лежали. Тысячу раз извиняется и забирает. Умоляет все прекратить и забыть. Еще и еще извиняется. Просит не привлекать за дачу ложных показаний. Снова извиняется. И все! Понимаешь ты? Все! С этого момента я ничего больше не могу! Четыре раза так пролетел. Сверху еще шеф клюет: давай-давай, закрываем, некогда, реальных дел по горло. Первое заявление даже скопировать не успел, молодой был, не просек закономерности, только имена и адрес по памяти записал. Почти десять лет прошло с тех пор. Дальше рассказывать?
А было дальше? Лиза впивается одной рукой в другую, чтобы не мешала слушать.
Ха! Еще как было! Думаешь, как я в СК оказался? Родители приходить не перестали. Только меня к ним на пушечный выстрел!.. А беседует с ними теперь дознаватель Витёк. Специально его вызывают для такой беседы, понимаешь? Все дежурные в курсе Витька. Может, кстати, ты видела. Приезжает такой, на аккуратном темном мерсе, аккуратно, по-тихому с матерью беседует. Или с отцом, так даже легче. И после каждой такой беседы родитель уходит и не возвращается больше. От подачи заявления отказывается. А если заява официально не принята, то ее и не существует вовсе. Нарушение? Да! Но хер докажешь! У меня до недавнего времени договоренность с их дежурными была. Они мне о встречах родителей с Витьком сообщали. Я данные втихаря записывал. Ну, там, мало ли что. На родителей, опять же, выйти пытался сам. А потом всех дежурных разом сменили. И все. И инфы взять неоткуда. И ничего, ничего сделать нельзя. А я пытался. Думаешь, почему я до сих пор капитан? А еще
Еще? Лизе кажется, что на нее катится не машина, а целый поезд. Звук Митиного голоса вдруг рассинхронизируется с изображением. Лиза снова закрывает глаза, но в темноте тошнит еще сильнее.
Еще! Был еще звонок. С самого верху, Лиза. С такого верху, что стоит там чихнуть, и мы все тут полетим кверху тормашками. Знаешь, как летают кверху тормашками?
Не разжимая век, Лиза кивает.
Вижу, доходит помаленьку, да? Так вот, не мне шефу моему! позвонили оттуда и убедительно рекомендовали не принимать близко к сердцу слова разнервничавшихся родителей, если они напрямую в СК вдруг придут. Войти в их положение, понимаешь?! Не судить строго. Что-то там им показалось, этим несчастным родителям, спору нет, отчаянные ситуации могут требовать отчаянных мер! Мало ли какая там методика у уважаемого профессора! но это же не повод великолепного специалиста под цугундер подводить? Светило! Последнюю надежду безнадежных детей! И знаешь, что меня добило? Кому мы должны верить? спрашивает шеф меня на полном серьезе. Ребенку, который ничего не соображает, и его полоумной мнительной мамашке или человеку с безупречной репутацией? И вишенкой на торте сообщает мне, что там внучка такого человека лечится, что лучше б он мне этого вообще не говорил. В общем, у этого твоего Дервиента крыша железобетонная. Как в бункере ядерном сидит. С полком охраны. Нам до него не добраться.
Понятно, говорит Лиза и встает.
Что тебе понятно? как-то синенько говорит Митя. Присядь, пожалуйста.
Лиза, совершенно растерянная, садится обратно.
Что тебе понятно, Лиза? повторяет он.
Понятно, что ты ничего не можешь сделать. С этим Лизиным Дервиентом. Хорошо. Тогда Лиза сама.
Ох, да хорош к словам цепляться! И в каком таком смысле сама? Я кому это все говорил сейчас? Что значит сама?