Наверно, в ту часть подвала есть где-то отдельный вход, сказал Славка. Ну что, вылазим?
Да, здесь нам делать нечего, нет тут ничего, вздохнул Пашка и поднял вверх импровизированный факел. А это что за фигня? Люк закрыт!
Как закрыт?
Почему закрыт?
Испуганные возгласы заметались в темноте подвала.
Спокойно, щас разберёмся, держи, опять передав Лёньке зажигалку, Пашка полез по металлическим ступенькам вверх.
Чёрт, послышался сверху приглушённый возглас, не открыть никак. Кто-нибудь лезьте сюда, может, вдвоём получится.
Славка залез наверх, вдвоём мальчишки с трудом поместились на узкой лестнице. Но сдвинуть крышку люка у них не получилось и совместными усилиями.
Она ни на миллиметр не сдвигается, сообщил Славка, спустившись вниз.
Эй! Выпустите нас! крикнула Тоня.
Помогите! Спасите! закричала Наташа.
Ответила девушкам тишина.
Ничего не слышу, с той стороны нет никого, сказал Пашка, по-прежнему стоящий на верхушке лестницы и приложивший ухо к люку.
Но кто-то же нас запер, возмутилась Наташа. Помогите! Спасите! Выпустите нас! Кто-нибудь!
Без толку кричать, покачал головой Славка, нас кто-то запер. И тот, кто это сделал, выпускать нас просто так не собирается.
Эй! Что вам надо? Крикнул Пашка вверх в закрытый люк. Что вы от нас хотите?
Но и ему никто не ответил.
Прошёл час. Ребята грустно сидели в темноте и тишине у лестницы под закрытым люком. Газ в зажигалке закончился, и вокруг было ничего не видно.
Как думаете, кто-нибудь догадается искать нас здесь? тихо спросила Тоня.
Когда мы вечером не появимся дома, то наши родители поднимут всех знакомых на уши, рассуждал Славка, и довольно быстро выяснится, что пропало пять придурков, обнаруживших недавно скелет в старом доме. Как думаете, где этих придурков будут искать?
Ты прав, горько усмехнулась Наташа, этих придурков придут искать в этот самый дом.
Если у них будут хотя бы фонарики, то они, скорее всего, увидят сдвинутые обломки лестницы, продолжил Славка, и тогда нас спасут и надают по шее.
А если люк не найдут? Если его чем-то накрыли? Теми же досками, засомневалась Тоня.
Мы услышим шаги наверху и голоса, сказал Пашка, тут звукоизоляции нет никакой, всё очень хорошо слышно.
Точно, мы поорем, нас услышат, обрадовалась Тоня.
Тогда будем ждать, больше нам ничего не остаётся, констатировал Лёнька.
Кто хочет, может поспать, усмехнулся Пашка, всё равно ничего не видно. Впрочем, я немного опасаюсь делать это здесь.
А может, это как раз то, что нам и надо? радостно заявил Лёнька. Может, это и будет тем клином, что вышибет клин со страшными снами?
Неплохая идея, усмехнулся Славка. Тогда я буду спать. А девчонкам не обязательно это делать, их кошмары не мучают.
А что ты нам предлагаешь делать? возразила Наташка. Нет уж, мы тоже поспим, в этой темноте больше, действительно, делать нечего. Тоня, двигайся поближе, обнимемся, чтобы было теплее, и будем спать.
Спустя полчаса вся компания уже тихо посапывала на полу в подвале старого дома, дома построенного пленными немцами после войны в 1947 году.
Глава 2. Эхо Победы.
Лёнька проснулся, и спросонья никак не мог понять, где он. Страшный сон ночью ему не приснился. Но страшно было то, что находился он не в подвале. В окно светило утреннее солнце, в комнате было светло. Но это была не Лёнькина комната, не Лёнькина квартира, это был большой барак, и в нём было полно мужчин.
Лёнька встал с кровати. Но как он встал? Он не собирался вставать.
Лёнька что-то сказал мужчине, поднявшемуся с соседней кровати, но сам ничего не понял из того, что сказал. Язык показался парню смутно знакомым, а когда сосед ответил ему что-то, то до Лёньки дошло, что это был немецкий язык. В школе парень изучал английский, а из немецкого знал только несколько популярных фраз, но звучание этого немного лающего языка было на слуху.
Немцы пошли в туалет и умываться, и Лёнька пошёл с ними, так как сидел в голове одного из них. Мужчины переговаривались между собой на своём языке, а Лёньке оставалось только смотреть перед собой глазами одного из них, не понимая, что с ним, и где он вообще находится.
Тот немец, в котором сидел парень, посмотрелся в зеркало над умывальником. Теперь Лёнька знал, как он выглядит: худой, высокий, чуть рыжеватый, симпатичный мужчина лет двадцати пяти, скорее славянской, чем германской внешности.
Что происходит, мальчишка не понимал совсем. Он помнил, что заснул в подвале старого дома. Каким образом он оказался в чужом теле, причём не имея возможности этим телом управлять, и как вернуться назад в своё тело, Лёнька не имел ни малейшего представления. Оставалось только сидеть внутри фрица и наблюдать за его действиями.
После утреннего туалета обитатели барака выстроились в колонну по два человека и пошли на завтрак. По внешнему виду соседей по строю, по окружающей его обстановке до мальчишки начало постепенно доходить, что он находится в лагере для военнопленных.
Вокруг звучала в основном немецкая речь, но иногда раздавались и русские фразы. Охранники и работницы столовой переговаривались на вполне понятном для Лёньки языке, но проблема состояла в том, что немец, в котором мальчишка сидел, совершенно не обращал на чуждую ему речь внимания, пропускал её мимо ушей, поэтому почти ничего из того, о чём переговаривались русскоязычные люди, Лёнька не успевал разобрать.
Нет, ну это уже вообще ни в какие ворота не лезет, внезапно услышал мальчишка знакомый голос.
Покрутить головой, чтобы найти источник речи, парень не мог, поэтому просто спросил:
Ты где?
Чем он спросил, Лёнька и сам не понял, но явно не ртом.
Где-где, сказала бы я тебе где, раздался ответ. Ой, кто это?
Это я, Лёня Грулёв, ответил парень, а ты кто? Мне твой голос знаком.
Здрасьте, пожалуйста, что-то ты Лёнечка друзей совсем не узнаёшь, ответил знакомый голос, Наташка я, Кораблёва.
Великолепно, значит, и ты тут, обрадовался мальчишка. Стоп, а ты в ком?
Еду я тут раздаю этим фашистам долбаным, зло ответила Наташка. Толстую тётку в белом колпаке видишь?
Ага, вижу, усмехнулся Лёнька, его немец как раз получал свою порцию у молодой, совсем не толстой, а лишь слегка пышноватой, женщины, называть которую тёткой у мальчишки язык бы не повернулся, а я как раз перед тобой, в немецком парне сижу, который сейчас тарелку с макаронами у тебя берёт.
Блин, никак не могу заставить эту корову смотреть туда, куда я хочу, возмутилась Наташка.
Я тоже не могу своим управлять, вздохнул Лёнька, делает что хочет, а я только наблюдаю.
Ага, как в кино, усмехнулась Кораблёва.
Только смотрим мы это кино глазами артистов, усмехнулся мальчишка.
Слушай, Лёнь, а ты больше никого не слышал из наших? спросила девочка. Наверняка они тоже должны быть где-то здесь, раз даже меня закинуло в ваши сны.
Нет, я ни с кем не общался, кроме тебя. А ты думаешь мы в чьем-то сне? удивился Лёнька.
Ну, не знаю, сон это или нет, но явно это как-то всё связано: скелет, подвал, сны ваши страшные, теперь вот всё это, сказала Наташка.
Почему мы в этом лагере оказались? Причём тут пленные немцы? Странно всё это, вздохнул мальчишка. Я историей никогда особо не интересовался, особенно послевоенной.
Пока ребята разговаривали, немец ел, а женщина, в которой сидела Наташа, переставляла на кухне тарелки. Потом пленные поели и по команде конвоира пошли на выход.
Лёнь, я тебя хуже слышу, раздался в голове мальчишки приглушённый голос.
Я ухожу из столовой, похоже, мы можем общаться только на близком расстоянии, сказал Лёнька, но ответа не получил, по-видимому, Наташка уже была вне зоны контакта.
Куда привели после завтрака работать пленных немцев, Лёнька сразу же узнал. Хотя многих домов ещё не было, но контуры Школьной улицы уже просматривались. В доме номер четыре только начали возводить стены первого этажа, и именно сюда привели Лёньку ноги человека, в которого он вселился.