Значит, ты думал о нас, как о тех, кто вместе с тобой участвует в дележе кармана? спросил Берр Уайт.
Нет, не тогда. Я думал только о себе и о том, как бы уберечь сокровища, чтобы меня не заподозрили и не ограбили думаю, что в своем безумии я не дал бы родному отцу ни единого самородка из всего этого клада. Это было ужасно то ощущение. Теперь я понимаю, что чувствует скупец. Храни меня Бог от еще одного такого приступа! содрогнулся Дюплин.
Но твой план что ты собираешься делать?
Я все хорошо взвесил, и вот что решил. Нас троих достаточно. Я выбрал вас двоих, потому что знал, что могу на вас положиться. Первым нашим шагом будет дезертировать с поезда.
Дезертировать?
Да. Что нам может помешать? Ничего. Мы пассажиры, и наш проезд уже оплачен. Мы им ничего не должны. Они будут в выигрыше, как и мы.
Но как же мы возьмем наши инструменты, не вызывая подозрений?
Они нам не нужны. Одной кирки будет достаточно. Деревянные лопаты мы можем сделать своими ножами. Это, наши одеяла и оружие все, что нам нужно. Помните, что копать мы будем только мягкий песок. Золото находится в самородках, а не в пыли или чешуе, поэтому мыть его практически не придется. Что касается еды, то дневной охоты нам хватит на неделю, если позаботиться о ее приготовлении. Вы видите, что я ничем не пренебрег. Правда, нас могут подстерегать опасности и лишения, но здесь их не больше, чем там, откуда мы отправились в путь.
Две, а может быть, и три недели работы, и тогда мы сможем отправиться домой. Два месяца, самое большее и мы станем людьми на всю жизнь. Теперь вы все знаете. Каково ваше решение?
Ты говоришь, мы должны дезертировать? задумчиво произнес Уайт.
Да. Какое оправдание мы можем дать? Мы должны ускользнуть сегодня ночью, не сказав никому ни слова. Я знаю, о чем ты думаешь, Уайт. Не надо так волноваться. Нечего стыдиться. Она благородная, правдивая девушка, и она была бы богатым призом для любого мужчины. Я бы и сам полюбил ее, да у меня был талисман. В Огайо меня ждет одна, которая, дай Бог, когда- нибудь станет моей женой, и Дюплин, заговорив, благоговейно опустил голову.
Ты прав, друг, и я не обижаюсь. Но я хотел бы сказать ей пару слов, прежде чем мы уйдем, чтобы она не думала о нас плохо.
Ты не сможешь, Берр, если не дашь ей понять, с какой целью мы едем. Она все равно не сможет увидеть тебя сегодня вечером, после смерти ее бедной матери. Ты должен набраться терпения. Подумай, как мало времени пройдет, если ты не отбросишь от себя этот шанс, прежде чем ты сможешь пойти к ней со свободным сердцем и полной рукой.
Он говорит здравые вещи, Берр. Прощаться с ней надо в другое время.
Ну, может быть, это и к лучшему. Я только выставлю себя на посмешище. Тогда вот моя рука. Я с вами, Дюплин, к лучшему или к худшему.
Я номер три! подхватил Тиррел.
Отлично! Осталось только собрать наши вещи. Я позабочусь о кирке. Я свою оставил, сегодня, после этого. Позаботьтесь о своем оружии и боеприпасах, и возьмите кофе. За него заплачено, помните. Набейте карманы холодной едой, а то нас могут искать, хотя вряд ли. Время слишком дорого для этого. А теперь идите и следите за своими языками. Достаточно будет одного пустяка, чтобы вызвать подозрение, когда нас обнаружат, и тогда прощай наша удача.
Поверь нам мы будем мудры, как голубь, и так далее, пробормотал Тиррел.
Трое заговорщиков скрылись из виду и вскоре присоединились к лагерю. Едва они скрылись из виду, как темная фигура осторожно поднялась над уровнем прерии, где она пряталась в ложбинке, и с любопытством посмотрела им вслед, из уст чернобородого вырвался низкий неприятный смешок.
Хо! Хо! Хо! Нейт Апшур, тебе повезло, мой мальчик! Сначала ты увидел самородок, который уронил Уайт, потом услышал, как Дюплин шепнул ему и Тиррелу, а теперь, что самое приятное, ты услышал всю историю! В нечетных числах есть удача, и все же я тоже собираюсь приложить руку к пирогу.
После этого он тоже незаметно направился к лагерю, извилистым путем, оставшись незамеченным.
В ту ночь в лагере беженцев происходили странные действия. И среди них было одно страшное хладнокровное, безжалостное преступление.
Когда яркая луна выплыла из- за плотного облака, темная фигура бесшумно прокралась в тень, отбрасываемую небольшой белой палаткой. Изнутри, когда тень замерла, послышалось спокойное, ровное дыхание. Затем поднялась створка двери, и черная тень, словно ядовитая змея в человеческом обличье, осторожно скользнула в палатку. Створка опускается за змеей, и все замирает.
Затем страшный звук разрывает тишину ночи слабый, задыхающийся, полузадушенный стон смертной агонии. И тут же появляется тень, в одной руке у нее окровавленный нож, в другой маленький сверток, который, выпав из руки, металлически звякнул. Потом все стихает.
Глава II
Сигнал
Задолго до того, как первые лучи заходящего дня осветили восточный горизонт, пронзительный голос маленького, морщинистого, полуидиота- полупроводника Поля Шико разбудил спящий лагерь, призывая всех готовиться к долгому и тяжелому дню пути. Эмигранты с нетерпением оглядывались по сторонам, ведь золотой фантом снова манил их в путь.
И все же, несмотря на тревогу, этот день не принес им приближения к золотой земле. Произошел удар, который на мгновение отбросил все мысли.
Где Датчи? вдруг спросил Поль Шико, быстро обводя глазами- бусинками маленькую группу.
По традиции эмигранты были разделены на группы. В одну из таких групп входили проводник, Шико, Нейт Апшур, ирландец Тим Дули и Датчи так называли четвертого члена группы.
Этот четвертый человек был загадкой для большей части эмигрантов. Временами он казался то отточенным ученым, то одним из самых невежественных людей, каких только можно себе представить. Он присоединился к поезду в Сент- Чарльзе, предпочтя сухопутный путь по причине слабого здоровья, надеясь таким образом поправить здоровье. Судя по всему, у него было много денег, и он заплатил за проезд золотом, нисколько не сомневаясь в его цене.
Не знаю, я не видел его со вчерашнего вечера, ответил Апшур, вытирая губы после долгого глотка кофе.
Иди, поторопи его, Тим. Он так долго чистит зубы перед едой, что не скоро соберется в дорогу. Скажи ему, что мы готовы к старту, пробормотал Шико.
Дули встал, скользнул к небольшой палатке, стоявшей чуть поодаль, и, отодвинув створку, вошел внутрь. В следующее мгновение он появился снова, пошатываясь, с выпученными глазами и вставшими дыбом волосами, и с его бледных губ сорвался дикий крик.
Пронзительный крик испугал весь лагерь, и все взгляды обратились к дрожащему человеку. Первым заговорил Поль Шико, возмущенным тоном:
Какого дьявола с тобой происходит, хотел бы я спросить? Увидел еще одну змею, да? спросил он с сарказмом.
Там труп, вот, что там! Он убит, убит совсем! задыхался Дули, его глаза все еще смотрели в сторону притихшей палатки, словно зачарованные ужасным предметом, лежащим так неподвижно и призрачно внутри.
Кто убит, Датчи? тихо спросил Апшур, выходя вперед.
Шико, потеряв всякую надежду добиться от оцепеневшего ирландца чего- либо вразумительного, бросился вперед и откинул полосу холста, защищавшую вход. Один взгляд сказал ему правду. Тим был прав. Было совершено убийство!
На паре одеял лежало все, что осталось от их причудливого, приятного товарища, Карла Хефлера, или Датчи, как его прозвали за ломаную, заикающуюся речь.
Длинная стройная фигура лежала во весь рост, как будто мирно дремала, но руки были широко раскинуты, длинные костлявые пальцы сжимались, как в агонии. На тонком бледном лице застыло мучительное выражение.
На груди белой рубашки виднелось большое пятно пятно того особенного, безошибочного цвета, для определения которого редко требуется повторный взгляд. Прямо над сердцем пятно было самым черным. Именно здесь был нанесен удар.