1990 год
И узрел я голову, сокрытую в стене.
И мир мой перевернулся.
И стал я другим человеком, но не в намерениях веры своей (она так и осталась непоколебима и крепка. И даже стала крепче), но поскольку благодарность Господу, переполнила душу мою, словно чашу, за то, что дарована была мне такая близость к тайне неизвестной остальному суетливому миру. К тайне, которая стала разрастаться внутри меня с каждым днем, превращая в человека особенного и избранного.
Не многим когда-либо станут доступны для понимания чувства восторга и эйфории, до слез переполнивших меня, при первом благоговейном прикосновении. Я недостойный муж человеческий, обычный скромный викарий, держал в руках голову архиепископа, и в то же время шепотом вознося молитву Господу за такое счастье.
Лишь археологам, впервые проникнувшим в египетские пирамиды. Лишь геологам, нашедшим неиссякаемое драгоценное месторождение. Лишь прыщавому поллюционирующему девственнику, впервые узревшему перед собой обнаженным объект обожания (да простит Господь за греховное плотское сравнение, но невероятно похожее), будут понятны мои острейшие чувства.
Каждый вечер, после церковных служб и суетливых хлопот, коих в течение дня происходило немало, я торопился в тайную комнату, ведомый необъяснимой мощной силой, тянувшей меня к голове.
На протяжении долгих зимне-весенних вечеров я проводил время изучая досконально свою голову (а у меня были все основания считать ее своей). Благоговение, любовь, преклонение, все это перемешивалось во мне, рождая невероятно яркие реалистичные картины происходившего в те времена, когда голова составляла одно целое с туловищем.
Надеюсь, Господь когда-либо простит дикую страсть, охватившую меня. Но со временем, уже просто держать ее в своих руках мне становилось недостаточно. И каюсь, я пошел на преступление недостойное моего сана. Однажды, уходя из собора, я, не в силах больше расставаться с ней такой родной головой Саймона, спрятал ее в сумке и на ночь унес с собой.
Однако как это часто происходит с преступниками, первое преступление повлекло за собой второе, еще более ужасное. Но в моем положении столь необходимое. Для того, чтобы не вызывать подозрение на свою голову, отсутствием основной намного более ценной головы, я подменил оригинальную голову Саймона Садбери, головой кузнеца Джека Смита.
О прошу! На коленях прошу я прощения. Умоляю! Господи! Прости меня! Но что такое обычная голова простого кузнеца, погибшего, не успев даже выйти из паба в пьяной драке от удара Сомерсета Моэма, по сравнению с головой великого Архиепископа!?
Да. Мною самым постыдным образом была разрыта могила Джека Смита. Да. Его кузнечная голова была отделена моими руками от других останков. Да. Не без ложной скромности отмечу, тонкую мою работу по доведению головы кузнеца до подобия головы архиепископа.
И для чего все это было сделано спросит недоуменный читатель? Ну конечно же ради моей больной изнуряемой тоской и разлукой страсти. Страсти по уникальной, прекрасной, хранящей множество тайн голове Саймона. Настоящего Саймона, Саймона-мученика, Саймона-святого, Саймона-мыслителя. Господом Богом дарованного мне лишь для того, чтобы показать, доказать, явить миру весь смысл неизменимого бытия человеческого. Который, мне, и только мне, предстояло разгадать
3
Историк возмущенно вскочил и стал рассматривать череп в нише. Он обернулся к невозмутимо сидящему Смотрителю и задал естественный вопрос:
Чей же череп сейчас перед нами?!
Правильнее называть голова вкрадчиво напомнил Смотритель.
Пусть будет так! в сердцах воскликнул Историк. Однако как бы мы ни назвали эту важнейшую часть тела, это нисколько не отменяет ту историческую ценность, которой для нас обладал бывший владелец данной, как вы называете, головы!
Смотритель, улыбнувшись встал из-за стола и подошел вплотную к Историку.
Дорогой мой, обратился он к Историку, взяв того за руку, пытаясь успокоить, Почему же для нас, для каждого из нас, такое решающее значение всегда имеет столь непреодолимая разница между головой архиепископа и простого кузнеца? последняя реплика прозвучала как-то грустно, будто бы риторически, словно мячик, брошенный в стену и отскочивший обратно.
Но это же обман! Мошенничество! Ведь все дело в Истории. В легендах. В ролях, которые История каждому отводит! Историку стало обидно до слез, и он попытался вырвать свою руку из руки Смотрителя. Но это оказалось непросто. И конечно же ваши разговоры и ответы головы так называемого Саймона будут такой же фальшивкой!
Смотритель уже двумя руками сжимая руку Историка и заискивающе глядя тому в глаза ответил:
Ничего подобного, дорогой мой. Вы поймете, как я неистово ждал вас, лишь когда дослушаете мой рассказ до конца. Поймете это лишь позже. Дайте мне немного времени! Прошу вас! Как же я мог, ожидая вас, как никто никогда не ждал в истории, подсунуть вам поддельную голову!? Именно сейчас, именно здесь, именно в этот, для меня, не побоюсь этого слова судьбоносный момент, перед вами находится настоящая голова Саймона! Поверьте мне!
Историк заглянул в нишу и его физическое напряжение спало, он обмяк. Обернулся к Смотрителю, в его глазах были слезы.
Теперь я понимаю вас, господин Смотритель. сказал он, еле сдерживая себя, чтоб не расплакаться. Возможно на вашем месте я поступил бы точно также Продолжайте пожалуйста, простите меня.
И вы меня. Возьмите воды Смотритель налил из графина.
А где сейчас находится поддельная голова? Того Второго Кузнеца.
Смотритель торжествующим взглядом посмотрел на Историка. Подойдя к шкафу, он достал сумку и вытащил из нее точно такой же череп.
Теперь, раз вы уже так много узнали, думаю есть смысл показать вам насколько они похожи.
Он поставил два черепа на стол и отойдя в сторону, чтобы не загораживать и без того скудный свет витража, разглядывал склонившегося над черепами Историка так, как редкая домохозяйка смотрит на гостей, поглощающих самое удачное ее блюдо.
Поразительно! Как же вам удалось их сделать настолько похожими?
Смотритель скромно потупил глаза и ответил:
Я прочитал много литературы. Смотрел ютуб. Посещал курсы таксидермистов. И даже, он поднял указательный палец, многие полезные нюансы почерпнул у древних египтян.