Он устроился, было, на диване, но болезнь, никак не желавшая отпускать его, напомнила о себе, обдав противной слабостью. Он лег, однако лежать было тоскливо, и он привычно щелкнул пультом телевизора.
Телевидение, как всегда, умудрялось по всем каналам гнать одну рекламу, и Варфоломей уже совсем собрался выключить эту бодягу и попытаться уснуть, как вдруг его внимание привлекла трансляция какого-то богослужения. Передача, как нельзя больше, соответствовала его теперешнему настроению казалось, кто-то и впрямь заботился о том, чтобы обратить его в веру.
В первые минуты Варфоломей с некоторой долей умиления и растроганности разглядывал пухлых мужчин, облаченных в золоченные, торжественные одеяния. Их лица были исполнены благостной сосредоточенности. Но несмотря на то, что душа его уже была почти готова припасть к ногам православной церкви, его ум, всегда склонный к скептическому анализу, одержал победу. Вероятно, это была бесовская победа, но все же победа. С церковными ритуалами он еще готов был смириться, хотя глаз его отмечал, что движения служителей церкви выглядели заученными, механическими. А мерное, однообразное помахивание кадилом, производимое пузатым священником, порой отчего-то производило комическое впечатление. Однако Варфоломей отгонял от себя эти суетные мысли и старался преисполниться серьезности. Но когда камера запечатлела лица двух весьма известных политических деятелей, один из которых, как хорошо знал Варфоломей, еще относительно недавно был секретарем обкома по идеологии, а следовательно главным борцом с религиозным мракобесием, тут уж Варфоломей не мог удержаться от саркастической усмешки. Сейчас деятель этот не совсем умело, но истово осенял себя крестным знамением. «Интересно, неожиданно подумал Варфоломей, ходит ли этот новообращенный верующий на исповедь. И если да, то в каких грехах исповедуется?»
Рядом с бывшим партийным идеологом стоял один из воротил теневой экономики, миллионер, как утверждали газеты, и тоже беспрерывно и мелко-мелко крестился. Его лицо так и светилось набожностью.
«И ты тоже жаждешь стать таким же, оказаться в этой компании?» нашептывал внутренний голос Варфоломею.
И тут раздался громкий и весьма продолжительный звонок в квартиру. Так нагло звонить мог только его старый друг и бывший сослуживец Василий Цветков. То ли его профессиональная привычка действовать решительно и устрашающе, когда группа захвата рвется в пристанище очередного бандита, то ли просто жизнелюбивый, энергичный характер побуждали Цветкова, надавив на кнопку звонка, не отпускать с нее свой палец до тех пор, пока враг не капитулирует.
И стоило только Варфоломея, даже не спросив «кто», открыть дверь, как еще с порога на него обрушилась гневная тирада его давнего товарища.
Ну, знаешь! Друг называется! Сидишь тут, бездельничаешь, предаешься лени, а я тебе, что, свиноферма? Или живой уголок в детском саду? Сдал мне свое гнусное животное на один день, а сам скрылся на две недели! Нет, так настоящие друзья не поступают! И не делай вид, что ты ничего не понимаешь!
Варфоломея ничуть не удивил и не обидел подобный напор его друга. Между ними давно была принята именно такая грубовато-смешливая форма общения. Встречаясь, теперь уже не так часто, как прежде, они всякий раз словно бы начинали некую игру, где Варфоломею обычно отводилась роль этакого непонятливого недотепы, а Цветкову бывалого начальственного солдафона. Нередко таким образом они разыгрывали целые сценки, потешая друг друга.
И сейчас Варфоломей сразу включился в игру.
Уж вы простите меня, бестолкового, но я не понимаю причины вашего гнева. О какой свиноферме вы изволили говорить? Ты, что занялся животноводством? Я всегда говорил, что нынче нашему брату без дополнительных источников дохода никак нельзя. В высшей степени похвально! Я вот тоже пытался с помощью рыболовства поправить свое бедственное положение, но маленько не удалось Надеюсь, у тебя дела пойдут успешнее.
Вот я тебе сейчас покажу животноводство! Василий засунул руку за пазуху, и перед лицом Варфоломея возникла возмущенно пищавшая морская свинка.
Ах, вот ты о чем! воскликнул Варфоломей, словно до него и впрямь лишь теперь дошло, чем были вызваны возмущенные эскапады его друга. Каюсь, каюсь. Виноват, гражданин начальник. Но тут, понимаешь ли, в дело вмешались экстраординарные события. Пойдем на кухню, чайку хоть попьем. Я тебе все расскажу.
Чайку это хорошо, уже смягчаясь, проговорил Цветков. От рюмки чая я никогда не откажусь. Ты только Лельку свою забери, а то моя благоверная уже грозится меня вместе с ней из дома выгнать. «Не могу, говорит, жить с грызуном». Одного обжоры это она про меня, значит, с меня вполне хватит. Ну, ладно, давай выкладывай, что у тебя там.
Цветков основательно расположился за шатким кухонным столом и приготовился слушать. Причем его добродушно-смешливое выражение лица этакого ротного шутника-балагура разом неуловимо изменилось, теперь перед Варфоломеем сидел невольно вызывающий уважение своей внушительностью, серьезный человек с проницательными глазами.
«Да уж ничего не скажешь, Цветков истинный профессионал, до мозга костей, подумал Варфоломей. Умеет мгновенно входить в образ. Актер! Одну маску снял, другую надел. Да без этого в нашем деле и нельзя».
Он поведал другу все, что с ним произошло за последние дни, все свои злоключения, утаив только таинственные посещения деда расскажи Цветкову такое, тот наверняка решит, что у его друга окончательно поехала крыша. И, возможно, прав будет.
Василий слушал друга внимательно, не прерывая. По лицу его было видно, что рассказ Варфоломея произвел на него сильное впечатление.
А ведь с тобой, братец, настоящее чудо приключилось. Тут и уверовать не долго, словно бы угадав недавние мысли Варфоломея, полушутя, полусерьезно сказал он.
Но Варфоломей шутить был не склонен.
Знаешь, со всей серьезностью сказал он, я и сам об этом думал. Я бы, честно говоря, и уверовал бы, но только Как бы тебе сказать Во что-то другое, но не в это и он кивнул в сторону телевизора, на экране которого толстый священник продолжал размахивать кадилом. Боюсь я этой помпезности, и фальши не выношу, лицемерия. Или я чего-то не понимаю закончил он сокрушенно.
Да задумчиво протянул Цветков. Сложный это вопрос. Без поллитры не разберешься. Не такие головы, как наши, над этим бились. Да что мне тебе об этом рассказывать. Сам Лев Толстой, к примеру, уж на что умный мужик был, могучий, а и он ответа не мог найти. Так что смирись, гордый человек, завершил он уже в своей обычной усмешливой манере. Оставим, впрочем, высокие темы. Я ведь к тебе не просто так явился, не с пустыми руками. Я к тебе с предложением. Хочу дать тебе подхалтурить немного. А то ты, гляжу, совсем захирел со своим частным сыском, и он выразительно взглянул на засохший кусок сыра, который Варфоломей, как щедрый хозяин, выставил в качестве угощения.
Что за халтура? вяло поинтересовался Варфоломей. Видно, болезнь еще основательно сидела в нем.
Да тут одна религия занятная объявилась. Секта, не секта, толком неизвестно. И название такое язык сломаешь. Погоди, соберусь с силами, авось, выговорю. Ин-пли-нисты так они именуются. Надумали они тут свое сборище провести в гостинице, в конференц-зале по случаю прибытия к ним каких-то гостей из Америки. В общем, нужен им охранник. Заодно посмотришь, что это за секта. Для твоего любознательного ума это, думаю, будет небесполезно. И платят хорошо. Я бы сам взялся, да не могу, тут Василий с сожалением почмокал губами. Сам понимаешь, служба. А ты как сможешь? Или после болезни еще не оклемался?