Ну, как же? Вон на столе посуда грязная. Воды горячей нет, приходится в тазике мыть.
Посуду мы переживем, заверил я.
Извиняюсь, а вас самих как зовут?
Андрей Григорьевич, а это Светлана Валерьевна.
Мы сели на застеленный клетчатым колючим пледом диван, который ночью заменял жильцу кровать. Сапожников остался стоять, привалившись к единственному в доме столу. Из мебели был еще только трехстворчатый платяной шкаф, добротно скроенный из чистого массива дерева. Такие шкафы делали в шестидесятых, а потом уже стали клепать из листов «полировки». Лак местами облез, но стенки не покосились до сих пор.
Аскетично живете, я еще раз внимательно огляделся, но ничего подозрительного не увидел.
Дом мой сожгли, пока я срок тянул, холодно проговорил хозяин. Пришлось потом из хлама собирать себе жилище.
Он не сетовал на тяготы или несправедливость, как будто принимая на себя меру ответственности. Но это все догадки, а надо бы от него услышать.
За что же так с вами обошлись?
Если вы из милиции, то наверняка знаете, подозрительно прищурился Сапожников.
А вы нам сами расскажите.
Не хотелось бы вспоминать, вздохнул он. Но, если вы настаиваете?
Настаиваем.
Я убил своего ученика, неожиданно прямо выдал он. Я раньше в школе учителем математики работал. Параллельно вел шахматную секцию.
Так вот откуда в нем интеллигентность. Сапожников бывший препод. Занятно. Я личное дело его еще не читал. Нам Огурцов только списочно сведения предоставил. А досье на него на зоне хранится, и в конторе участковых должно быть еще одно.
Как это произошло? мы со Светой с интересом на него уставились.
Психолог пока молчала, но я-то знал, что она включилась уже в работу по полной и изучает Сапожникова, как белую мышку. Стопудово уже анализирует каждый его жест и слово и составляет в голове психотип. А мы ей в этом поможем.
Глава 7
В семидесятом дело было, я тогда только Новозыбковский пединститут закончил. Сапожников начал рассказ неохотно, но после первой фразы будто погрузился в воспоминания и даже будто немного кайфанул.
Нечасто ему такое приходилось рассказывать, а может, и вовсе никогда. Мне показалось, что даже монстрам требуется иногда излить душу.
Отработал в школе пару лет, продолжал он. А авторитета не снискал. Ни у коллег, ни у подопечных. Телом был неказист, не больше среднего старшеклассника, а душой слишком мягок. В общем, не мужик, а кусок поролона хоть никто такого прямо не говорил, а понятно. Молодой был, неопытный. Верил в справедливость. Вот и сели мне на голову ученички. Десятый класс лбы выросли, что некоторые выше меня на целую голову. С дисциплиной на уроках совсем беда стала. Будто учитель математики для них пустое место. Не смог я себя сразу поставить, а потом поздно уже было что-то менять. И коллеги надо мной посмеивались.
Сапожников вздохнул, переживая былое.
А с мальцами, наоборот, все как по маслу шло. Любили меня третьеклашки. Я у октябрят шахматный кружок вел. Вот только мой десятый «Б» совсем обнаглел. Стал меня не только на уроках цеплять, но и в коридорах школы подзуживать. Однажды, когда я вел своих мальцов в кабинет, нам навстречу попалась отъявленная троица из злополучного класса. Лидер у них был Лешка Назаров сынок директора городской овощебазы. Мерзкий мальчик. Он мне подножку и поставил. Конечно, обиду бы я стерпел, но не на глазах своих октябрят, которые души во мне не чаяли. Я встал, отряхнулся. Вытащил из кармана складишок. Подошел к гогочущему Назарову и чиркнул по горлу лезвием. Знаете, иногда на старые фигуры шахматные снизу грязь налипает, когда уже подкладка тряпичная износилась. Вот и приходится их ножичком чистить. Поэтому складишок всегда у меня с собой был.