Образованный человек таких вопросов не задавал бы, вмешался трактирщик, сочувственно посмотрев на книготорговца.
Ну так я, возразил столяр, и не числю себя образованным. Я честный мастеровой и достойный отец семейства.
Швунг взглянул на мясистый нос столяра, отхлебнул из стакана и наконец произнес:
Слишком долго было бы объяснять это вам, господин Ковач.
Вы считаете, я такой тупица, что не пойму ваших объяснений?
Часовщик усмехнулся:
Ну, это как объяснять.
А вас, вскипел книжный агент, тут никто не спрашивал! Но раз уж так хочется поучаствовать, ответьте мне на такой вопрос. Сколько лет вы чините для моей семьи часы?
Какое отношение это имеет к вашим книгам и к чтению
А такое: за эти годы вы могли убедиться когда в доме ломаются часы, я не пытаюсь в них ковыряться, а отдаю их в починку вам. И пальцем не прикасаюсь к часам, потому что не смыслю в них ни бельмеса.
Не смыслите, это факт, сказал часовщик, следя за кружившей над столом мухой.
Так и я говорю, согласился книжный агент. А коли не смыслю, то и не лезу в ваши дела. Помолчите и вы, когда речь заходит о книгах. Или спрашивайте, если что непонятно. Я с удовольствием объясню
Если сумеете, продолжал Дюрица следить за мухой.
А не сумею то посоветую вам обратиться к кому-нибудь из более умных моих друзей, так как сам я ответа не знаю.
Вот видите! С этого и следовало начинать, опустил часовщик взгляд на стол, а затем пристально посмотрел на Швунга: С того, что сами ни бельмеса в этом не смыслите.
Трактирщик наполнил стаканы.
Да он вас подначивает, а вы поддаетесь, господин Кирай, обратился он к книготорговцу, в который уж раз едва не назвав его Швунгом. Не обращайте вы на него внимания. Сами знаете не стоит вступать с ним в полемику. А что до книг, то, по совести говоря, я и сам иногда задумывался: на кой ляд эта прорва бумаги? Кого-нибудь они осчастливили? Лучше станет вам от того, что на них потратитесь? В общем, в моей голове это не укладывается, хотя должен признаться, что в школе я всегда был отличником и даже стихи иногда декламировал пятнадцатого марта
А шестого октября[2] не декламировали? спросил часовщик, вновь заметивший на потолке осеннюю муху.
Нет
Тоже ведь подходящий случай.
Вы и сами не связывайтесь с ним, сказал книжный агент. Он вас перебивает, а вы не обращайте внимания, он умолкнет, только когда его черт заберет
Швунг поднял стакан, приглашая присутствующих выпить в том числе, разумеется, и часовщика Дюрицу.
Ну, будем
Все выпили, после чего Швунг повернулся к столяру:
Так вы спрашивали, что люди находят в книгах, не так ли?
Именно так, слово в слово, ответил Ковач. Потому как ежели, положим, человек на еду деньги тратит, то это понятно, он с того наглядную пользу имеет, толстеет, к примеру сказать, восстанавливает свои силы или поправляет здоровье. А что сказать, когда у человека и одежки приличной нет, а он на такие вещи тратится?
Но послушайте, Ковач как раз их-то и следует уважать! воздел палец книжный агент.
Уж простите, но я таких редкостных чудаков уважать не могу.
Вот те на! Ну кто бы мог подумать?! воскликнул часовщик Дюрица.
Может быть, вы и правы, Ковач. Но это если смотреть с вашей колокольни, ответил книжный агент. Однако будь вы на моем месте и суди вы с моей точки зрения, то с уверенностью могли бы сказать, как это делаю я, что именно за это можно уважать очень многих наших ближних.
Вы знаете, в чем правда, господин Кирай? заговорил трактирщик. Сколько я ни видал людей, которые день-деньской корпели над книгой, все они умирали раньше других. От чахотки, от позвоночника, так ли, этак ли все отбрасывали коньки прежде остальных. Но ежели это так а это именно так, я по опыту знаю, то на кой ляд мне эти книги? Разве я неправ?
И он повернулся к Дюрице в ожидании непременного одобрения.
Позвоночнику от этого ничего не сделается, сказал тот.
Как не сделается, если сидеть над книгой согнувшись в три погибели?!
Кирай, книжный агент, тронул Белу за локоть:
Речь совсем не о позвоночнике, дружище Бела! Речь о той возвышенной радости, которую доставляет чтение человеку, его страждущей чуткой натуре, его духу, алчущему культуры и знаний. Чтение это радость, отдохновение для души, пожелавшей освободиться от мерзости окружающей жизни. Не хочу приводить других примеров, а скажу, если позволите, только о себе. Когда вечером я беру в руки произведение какого-нибудь почтенного и ценимого всеми автора, то чувствую себя так, будто принимаю ванну или стою под приятным душем, где вместо капель воды меня бесконечным потоком орошают слова, падая прямо в сердце и отмывая его от налипшей грязи. И в такие минуты возникает ощущение райского блаженства как в те времена, когда человек, как мы знаем, еще не ведал зла и душа его была, так сказать, неотъемлема от вселенной. Вот, к примеру сказать, читаете вы о том, как над шелковистым покровом цветущей лужайки грациозно порхают бабочки и на крыльях их беззаботно играет солнечный луч; а поодаль, допустим, с тихим плеском бежит, спотыкаясь о серебристую гальку, ручей, в синем небе, оглашая окрестности своим пением, летают птицы, а в тенистой прохладе леса резвятся косули; и вся эта природа так хороша, так свеж и чист воздух, не то что здесь, среди камня и заводских труб, словом, в такие минуты глаза ваши закрываются, вы чувствуете себя уже там, на лужайке, и вся эта благодать творится непосредственно вокруг вас Это, если угодно, и есть то самое блаженство, о котором я говорил
На какое-то время Кирай умолк, выуживая из внутреннего кармана носовой платок.
А столяр заметил:
Взять меня, я и так детишек, случается, за город вывожу. Еще бы трамваи по воскресеньям не были так забиты
Потому и забиты, сказал трактирщик, что все рвутся в конце недели. В воскресенье или в субботу.
А когда еще я могу выбраться? Я тоже могу только в выходной их вывезти Вот если бы власти побольше пеклись о транспорте, не приходилось бы никому в такой давке ездить.
Но все же напомню, продолжил трактирщик, что во времена моей молодости трамвай туда вообще не ходил, если вы тоже имеете в виду Хювёшвёльд. Конечная остановка была в Буде на Сенной.
Собственно, было бы хорошо, чтоб у каждого в горах был участочек. Разумеется, там, где уже и коммуникации есть.
Да, иначе и смысла никакого, согласился трактирщик.
Дюрица, часовщик, тронул Кирая за плечо:
А вот если, допустим, вы съедите на ужин телячью грудинку, вам тоже привидятся эти бабочки и послышится звон ручейка?
Да, представьте себе! А что?
Ничего Что до ванны и душа, вам это не помешало бы Однако я не пойму: если вам так дороги подобные вещи, почему бы не обменять эту вашу грудинку прямо на бабочек с ручейками, вы ведь добыли ее в обмен на книгу.
Эх, не послушали вы моего совета, склонился столяр к хозяину трактира, не купили участок тот, в Лёринце. А там уже целый город вырос. Природа окрест замечательная! К тому же Лёринц лежит на одной высоте с горой Геллерт.
Теперь уж поздно, ответил трактирщик. Займемся этим после войны.
Когда? повернулся к нему Дюрица. Когда вы этим займетесь, милейший?
После войны. Чему вы так удивились?
Да ничему! У вас замечательное чувство юмора.
Ну если не после, тогда во время, сказал столяр.
Городите тут ахинею, сказал Дюрица. Радуйтесь, что еще шкура цела. И он повернулся к Кираю:
Так вы говорите, все эти бабочки-ручейки непременно явятся вам и после грудинки?
Тот посмотрел на часовщика:
Нет, вы слышали? Слышали, как я пытался им объяснить, сколь возвышенным и прекрасным занятием является чтение? И о чем же они теперь говорят?
Ну и что?.. Уж не думаете ли вы прочесть нам на эту тему целую лекцию? Рассказали бы лучше, как собираетесь готовить дома грудинку.