Ну вот, опять безответственное заявление. Между тем я не меньше, чем вы или супруга нашего друга Белы, почитаю грудинку с чесноком или без оного! Ну что там, на улице, густой туман? обратился он к новому посетителю, который, постукивая протезом, направился к стойке, расстегивая на ходу пальто.
Да уж, честно сказать, улыбнулся тот, мог бы быть и пореже.
А вот я как-то раз в такой туман попал, начал Ковач, столяр, пальцев вытянутой руки не видел. Было это в 1929 году, в то время я в Бекешчабе, на юге работал. И самое интересное, что это случилось в августе.
Да какие, простите, туманы в августе, возразил Кирай, поворачиваясь на стуле к новому посетителю.
Уж коли я говорю, значит, так и было. Погодите, я объясню. Шел я ночью домой, и пришлось проходить мимо речки. Ночь была довольно прохладная, и над водой, примерно метровым слоем, стоял густой туман. Но только внизу, не выше метра, как я сказал
То был не туман, а пар!
А что такое туман? Тот же пар и есть!
Извините, но если б туман был паром, то так бы и назывался! Уж это-то могли бы знать.
Дружище Бела трактирщик уже был за стойкой и привычно протирал жестяную поверхность.
Что прикажете?
Я, по правде сказать, улыбнулся низенький гость, еще сам не знаю, чего бы мне заказать.
Ну что же подумайте, может, что и придет на ум.
Посетитель достал носовой платок и, покашливая, принялся вытирать нос и рот.
Простудился вот сказал он и улыбнулся сидевшим у стола.
Мороз Прямо зима сказал книжный агент и, прикрыв рот ладонью, зевнул.
Настоящая-то зима еще впереди! заявил столяр.
Конечно, до настоящей еще далеко, согласился Кирай, но для осени просто кошмарная стужа.
Ну, раз далеко, заявил Дюрица, изучающе глядя на вновь пришедшего, то так бы и говорили, что на улице холод, а не мороз.
Какой вы вдруг стали педант!
Я отнюдь не педант, а просто люблю, когда правильно формулируют мысли. Попросите глинтвейна, сударь, сказал он, повысив голос. Это бы вам теперь в самый раз.
Невысокий гость улыбнулся и обратился к трактирщику:
Глинтвейн? Это, пожалуй, и впрямь было бы хорошо.
Да не слушайте вы его! отвечал трактирщик. Он вам наговорит! Глинтвейна у меня не было, нет и в обозримое время не предвидится.
Невысокий гость уже обтер носовым платком и щеки, повернулся к часовщику и как-то неловко, по-детски опять улыбнулся:
Я вижу, вы все тут в замечательном настроении?
Так что прикажете, сударь? забарабанил пальцами по жестяной стойке дружище Бела.
Тогда, может быть просто пинту вина?
Пинту вина, отозвался трактирщик, снимая крышку с встроенной в стойку фарфоровой емкости.
И где это вас, уважаемый? беря в руки стакан, кивнул Дюрица на деревяшку. Небось не в тыловой казарме, а где-то на фронте, в России? Или, может, вы оступились по молодости?
Не извольте шутить такими вещами! вмешался столяр. А вы, сударь, если хотите присесть, пожалуйте к нам.
Покорно благодарю, сказал вновь прибывший и со стаканом в руке проковылял к столу. Добрый вечер, вновь поздоровался он, подойдя поближе. С вашего позволения, я и впрямь ненадолго присяду.
Присаживайтесь, конечно, ответил Ковач и, отодвинувшись, освободил место за столом. В тесноте да не в обиде Какой разговор, садитесь!
Весьма признателен, сказал одноногий. Пожалуй, сниму пальто, у вас так тепло здесь.
Конечно, снимайте, услужливо поднялся Кирай, бросив остерегающий взгляд на часовщика, который уже скривил было рот, глядя на усердие книжного агента. Давайте я помогу вам, служивый.
Он помог инвалиду снять пальто и, несмотря на протест, сам отнес его к вешалке, пристроив рядом со своим.
Все мы люди, все мы человеки, сказал он, снова устраиваясь за столом.
Трактирщик тоже вернулся на место. Принес заказанное гостем вино, поставил перед ним, затем сел и, достав сигареты, предложил поочередно собравшимся.
Ишь ты, никак вы разбогатели, дружище Бела? удивился Дюрица, уставясь на пачку «Дарлинга». А все плачетесь, как бедняк горемычный! Вон какое богатство в кармане.
Трактирщик с довольным видом улыбнулся:
Да вы не подумайте Это мне один капитан подарил!
Что до меня, я таких вещей никогда не любил, заявил Ковач, тщательно выбирая себе сигарету из пачки. По совести говоря, никогда я не понимал и чего господа в них находят. Все равно что одеколону нюхнуть.
Чего находят чего находят приговаривал Кирай, тоже вытягивая себе сигарету. Выдрючиваются. Не подумайте, господин Ковач, будто им это нравится. Им самим противно, но ничего не поделаешь, надо пустить пыль в глаза. Вот, мол, я какой барин, угощайся, братец! А сами плюются. Но мода есть мода.
Столяр кивнул:
По-моему, господин Кирай прав. Наедине-то, поди, они такого не курят, по крайней мере, мужчины. Помнится, в бытность мою подмастерьем, когда я еще в Буде работал, у Тушека и Компании, довелось мне у такого вот барина состоятельного побывать. Так он, барин этот, на прощанье протянул мне сигаретницу, а там в одном отделении были сигареты «Левенте»[3], а в другом вот такой же «Дарлинг». Причем шкатулку он так повернул, чтобы я взял «Дарлинг», а сам «Левенте» закурил.
А может встрепенулся маленький посетитель, он, может быть, для гостей держал эти деликатные сигареты, а сам любил что покрепче?
Может, и так, ответил Ковач. Как бы там ни было, сам он закурил «Левенте».
Да для форса это, заявил Швунг, подождав, пока трактирщик наполнит его стакан. Для форса, можете мне поверить. Не хочется хвастать, но по роду занятий мне приходится вращаться в таких местах, и, по-моему, я эту публику изучил. За столько-то лет. Люди они неплохие, но очень уж большое значение придают вещам, на которые мы и внимания не обращаем.
Трактирщик наполнил стаканы всем остальным.
Это верно, согласился он. Я вот работал когда-то в Буде, как раз в Хювёшвёльде, у Балажа, и жил там в одной семье, небогатые, но порядочные, сердечные люди, вся семья как есть. А напротив жил какой-то статский советник. Крупной шишкой был в министерстве. Так вот, этот тип, представляете, по утрам в чем мать родила занимался гимнастикой на балконе: руками махал, приседал, подпрыгивал, стучал себя в грудь. И в жару занимался, и в стужу, каждый божий день.
Видно, бзик у него такой был, сказал Ковач.
Маленький гость наполнил себе стакан ему-то хозяин трактира, естественно, не наливал, но теперь с нетерпением ждал, что он скажет, отведав его вино.
Если позволите мне вмешаться, начал новоприбывший, я тоже как-то попал в одну такую господскую семью
А что у вас за профессия, позвольте спросить? перебил его Ковач.
Маленький гость улыбнулся.
Я, знаете ли, фотограф. Он качнул головой. Не хочу быть нескромным, но точнее будет сказать: мастер художественной фотографии. Кесеи. Меня зовут Карой Кесеи.
Ах вот как? прищурился на один глаз часовщик Дюрица.
Я это не из хвастовства говорю, продолжил фотограф, просто сегодня, когда в нашем деле столько развелось халтурщиков, это нелишне подчеркнуть!
Ну конечно, кивнул книжный агент.
Мастер, стало быть, одобрительно отозвался столяр. Вот так и в моем ремесле. Тоже не все равно, как человек работает. Люди копят, чтобы получить за свои кровные красивую вещь; не только полезную, понимаете, а еще и красивую. Потому и не все равно, как работает мастер. Правда?
Совершенная правда, ответил Кесеи. А если еще добавить, какую радость вы получаете от того, что можете разделить с другими свой личный и, так сказать, более развитый вкус, вот когда становится ясно, как много зависит от настоящего мастера, в данном случае от мастера художественной фотографии
Книжный агент отодвинул от себя стакан:
Да ведь вкусы бывают разные. Что до меня, то должен признаться, что жизнь лишилась бы всякого смысла, будь вкусы у всех одинаковы! Осмелюсь сказать, у меня в этом случае пропало бы всякое желание жить. Вы только представьте: куда ни плюнь всюду одно и то же. Возьмем книги, к примеру. Писатели будут все на одно лицо, и что станет тогда с их глубокими мыслями, которые не найдут выхода, ибо требуется только одно и то же. Боже храни нас хоть в чем-нибудь быть одинаковыми. Пусть всяк любит то, что ему по душе!