Вы его шокировали! На щеках ее появились лукавые ямочки.
Да уж, хмыкнул сосед. Бедняга Фредди не знал, куда деваться.
Теперь наступила очередь Джилл испытать потрясение.
«Фредди»? изумленно глянула она.
Это был Фредди Рук я ведь не ошибся?
Да, но разве вы знакомы? Он вас, кажется, не узнал.
Жизнь состоит из трагедий, пожал плечами незнакомец. Друг детства забыл меня!
А, вы учились в одной школе!
Нет, он в Винчестере, насколько помню, а я в Хейлибери. Общались только в каникулы, наши семьи жили по соседству в Вустершире.
В Вустершире? оживилась Джилл. Я тоже там жила и знаю Фредди с детства! Тогда, должно быть, мы встречались и с вами.
А как же!
Она наморщила лоб. В глазах соседа вновь мелькнуло что-то странно знакомое. В памяти, однако, ничего не отзывалось.
Нет, не помню вас, покачала головой Джилл. Прошу прощения.
Ничего страшного К тому же воспоминания бывают и болезненными.
Что вы имеете в виду?
Ну, оглядываясь назад, я понимаю, что ребенком был отвратительным. Со стороны моих родителей было просто подвигом позволить мне вырасти. Могли бы и уронить на меня из окна что-нибудь тяжелое, но сдержались, хотя такой соблазн, должно быть, возникал сотню раз. Сущим наказанием я был Мои грехи искупало лишь то, как я обожал вас!
Что?
Именно так. Вы наверняка и не замечали, потому что я выражал свое восхищение довольно своеобразно. Так или иначе, вы остались ярчайшим воспоминанием моего злополучного отрочества.
Джилл долго вглядывалась в его лицо, затем снова покачала головой.
Так ничего и не шевельнулось? участливо вздохнул сосед.
Просто безобразие! воскликнула она. Ну почему память такая короткая?.. А вы, случайно, не Бобби Моррисон?
Нет, не он. Более того, никогда им не был.
Джилл снова нырнула в прошлое и выудила еще одну кандидатуру:
А может, Чарли как его?.. Чарли Филд?
Вы меня обижаете! Чарли Филд с его-то золотистыми локонами и бархатными костюмчиками в стиле маленького лорда Фаунтлероя! Слава богу, хоть этим мое прошлое не запятнано.
Может, вы просто назовете свою фамилию?
Не знаю, поможет ли. К примеру, вашу я забыл, хотя имя Джилл, конечно, помню. Мне оно казалось самым прекрасным созвучием на свете. Незнакомец задумчиво взглянул на нее. Удивительно, как мало вы изменились. Фредди тоже такой же, только покрупнее ну и монокля тогда не носил, хотя позже, видно, пришлось. А меня так вообще не узнать вот как жизнь помотала! Чувствую себя Рипом ван Винклем, старым и дряхлым. Или, может, это пьеса так действует?
Она ужасна, верно?
Это еще мягко сказано! Выражаясь беспристрастно, она никаким боком не лезет ни в какие ворота. Фредди очень метко выразил всю ее суть, он выдающийся критик.
Да, пожалуй, ничего хуже мне не приходилось видеть.
Не знаю, какие еще пьесы вам доводилось видеть, но чувствую, что вы правы.
Ладно, может быть, второй акт нас порадует, улыбнулась Джилл с оптимизмом.
Не надейтесь, он еще хуже. Смахивает на похвальбу, но так и есть, уверяю вас. Хочется встать и принести публичные извинения.
Но как же Что?! лицо Джилл вспыхнуло ярким румянцем. В душе шевельнулось чудовищное подозрение.
Беда лишь в том, продолжал сосед, что публика тут же меня линчует. Меж тем, хоть в это и трудно сейчас поверить, я еще жду от судьбы в будущем кое-каких подарков. Да и вообще, не очень-то приятно, когда тебя рвут на части, пускай и в приступе справедливой ярости. Неопрятность в этом какая-то. «Любит» и отрывают ногу. «Не любит» руку долой. Нет, пожалуй, не стану высовываться. В конце концов, не мое это дело, они сами виноваты, раз пришли по своей воле
Джилл слушала его добродушную болтовню с нетерпением.
Так это вы написали пьесу? не выдержала она наконец.
Незнакомец кивнул.
Хорошо понимаю, вздохнул он, почему вы спрашиваете с таким ужасом. Отвечу, но строго между нами, при условии, что вы не встанете и не изобличите меня. Да, пьесу написал я.
Ох, извините, мне так жаль!
А уж мне как жаль!
То есть, я ни за что не стала бы
Да ну, бросьте! Вы не сказали ничего такого, чего я не знал бы сам. Люстры стали тускнеть, и он поднялся с кресла. Начинается! Простите, но я больше не в силах присутствовать на этих похоронах. Если захотите чем-нибудь занять себя во время второго акта, попробуйте вспомнить мое имя.
Сосед исчез. Джилл вцепилась жениху в локоть.
Дерек, какой ужас! Я только что говорила с человеком, который написал эту пьесу, и сказала ему, что ничего хуже в жизни не видела!
Серьезно? Что ж, пора было кому-нибудь его просветить на этот счет. Дерек вдруг нахмурился. А кто он? Я не знал, что вы знакомы.
Мы не знакомы, я даже не знаю его имени.
Если верить программке, зовут его Джон Грант. Не слыхал о таком Не заводила бы ты, Джилл, бесед с посторонними, добавил Дерек с ноткой раздражения, мало ли на кого нарвешься!
Но
Особенно при моей матери. Тебе следует быть осторожнее!
Занавес поднялся, но сцена перед Джилл была как в тумане. Она с детства тяжело переносила резкости от любимых людей, не в силах избавиться от такой досадной чувствительности. Укоры всех прочих она выдерживала стойко, но впадала в уныние от самого легкого неодобрения со стороны близких когда-то отца, теперь Дерека.
Даже объяснить не успела! Дерек не смог бы возразить против ее разговора с другом детства, пускай тот прочно забыт и даже имя вспомнить не удается. Как она ни старалась, память детских лет не подсказывала ни одного Джона Гранта.
Ломая голову, Джилл почти пропустила начало второго акта. Ее отстраненность охотно разделила бы и остальная публика, ибо после неудачного старта возвышенная драма окончательно рушилась в пучину скуки. Кашель в зале практически не смолкал. Партер, спаянный когортами приятелей сэра Честера, стоически держался, изображая интерес, но задние ряды и галерка явно оставили всякую надежду.
Критик малотиражного еженедельника, прозябавший на балконе, мрачно нацарапал на программке: «Пьесу приняли вяло». Он пребывал в мрачном настроении, поскольку обычно сидел в бельэтаже. Внезапно его осенило, и он снова взялся за карандаш. Начало рецензии смотрелось изумительно свежо: «В театре «Лестер», где сэр Честер Портвуд представлял «Испытание огнем», скука царила безраздельно».
Как знать, как знать. Не стоит объявлять вечер скучным, пока он не закончился. Каким бы пресным ни казалось все поначалу, этому вечеру суждено было стать воистину зажигательным, развеяв уныние самой взыскательной публики, и оставить по себе долгую память. Не успел критик из «Лондонских сплетен» нацарапать в полумраке свой уничтожающий вердикт, как по театру разнесся непонятный, но очень знакомый запах.
Вначале принюхался партер, затем принюхался бельэтаж. Поднимаясь все выше, запах накрыл безмолвную галерку, и та, пробудившись к жизни в едином порыве, внезапно обрела голос:
Пожар!!!
Продираясь сквозь длинный монолог, сэр Честер запнулся и бросил опасливый взгляд через плечо. Его шепелявая партнерша, внимавшая монологу с притворным вниманием, истошно завопила. Громоподобный голос из-за кулис велел невидимому «Билли» пошевелить задницей. А от декораций уже лениво расползались по сцене зловещие клубы черного дыма.
Пожар!!! Пожар!!!
Как раз огня-то, раздался голос в темноте справа от Джилл, пьесе и недоставало.
Таинственный автор вновь сидел на своем месте.
Глава 3. Джилл и незнакомец спасаются бегством
1
В наши дни власти пристальнее следят за благополучием общества и не устают повторять в печатных объявлениях, что зрительный зал освобождается всего за три минуты, если публика не спасается бегством, а спокойно выходит через ближайшие двери. В результате пожар в театре теперь уже не вызывает былого ужаса. Тем не менее, трудно утверждать, не погрешив против истины, будто на премьере новой пьесы в театре «Лестер» зрители сохраняли полное спокойствие. Противопожарная завеса уже опускалась, что должно было их подбодрить, но эти асбестовые полотнища не слишком надежны на вид так и кажется, что сами вот-вот вспыхнут. Кроме того, инженер у распределительного пульта не сообразил включить в зале свет, и темнота действовала на нервы.