Да уж, повезло, так повезло, не говорите, отвернулась, но все же не торопилась войти в парадную. Так не хотелось подниматься домой, в опостылевшую квартиру. Что там? Уже несколько лет ожидающие ремонта облезлые обои, старая кровать, разваливающаяся мебель и допотопный телевизор с полуслепым экраном. Все незыблемо и неизменно из года в год. И тоска изводящая, сосущая под ложечкой, ежедневно, ежечасно выматывающая душу.
Что мне делать с ней? Как вырвать из памяти, из души, из сердца? Разве что вместе с сердцем?
Ну вот, опять заныла!
А там Олежка, наверно, уже заждался. Если, конечно, он дома. А то последнее время что-то часто стал исчезать по вечерам.
Она еще раз оглядела двор и вдруг, к своему удивлению и негодованию, заметила сына в той самой злополучной беседке, куда только что вошла Сабина.
Ну что ты будешь делать! Разве это компания для Олега? Сейчас еще напьется с ними
Материнское сердце сжалось от тревожного предчувствия и, еще не зная толком, что скажет и как остановит сына, она неуверенно позвала его:
Олег!
Парень вальяжно, не спеша, обернулся на ее голос.
Подойди, пожалуйста, на минутку, попросила Светлана, почему-то стыдясь, что приходится звать его, совсем как маленького мальчика.
Она заранее злилась на себя за свою неуверенность, за страх обидеть сына, показаться ему глупой и жалкой наседкой. Разумом она понимала, что, наверно, ведет себя неправильно, постоянно опекая сына, но ничего не могла поделать с собой: какие только опасности и соблазны, грозящие сыну, не мерещились ей казалось, оставь она его без защиты и материнского присмотра, все эти беды так и обрушатся на него.
Олежек, ты зачем там с ними? просительно и робко упрекнула она Олега, как только он подошел.
Ну, мам он укоризненно взглянул на нее. Что ты, в самом деле Нормально все Мы же Мишку в армию провожаем: посидим немножко, и все. Не каждый же день угадав в глазах матери тревогу, он осторожно погладил ее по голове и примирительно добавил: Не переживай ты, мам! Здесь же все свои, вон Толька, Володька, Игорюха ты же их всех с детства знаешь
Да, да, вздохнула Светлана, и вдруг, неожиданно для себя, попросила: Ты за Сабинкой там присмотри, ладно? В обиду ее не давай
Мам, ну что ты такое говоришь! Какие обиды?! Там же Мишка жених ее, да и кому обижать-то?
Конечно, конечно, вроде бы согласилась Светлана, но тут же опять тяжело вздохнула. Что-то нехорошо у меня на душе Приходи сегодня пораньше домой, ладно?
Олег торопливо кивнул и побежал к беседке, а Светлана подхватила сумки и медленно побрела домой.
Вслед ей понимающе смотрели бабки
Ишь, как мается-то Еще бы, всю жизнь без мужика! Сына вон одна подняла а от кого парень бог весть
Прокофьевна, оторвавшись от вязания, возразила было:
Да ладно тебе! Совсем даже и не «бог весть» но тут же осеклась и прикусила язык.
Тем временем из парадной появилось новое действующее лицо. Видимо, веселое солнце так заманчиво светило в окна, настолько трудно было усидеть в квартире, что даже завзятому домоседу Анатолию Васильевичу захотелось выглянуть на улицу и подышать весенним воздухом.
Гляди-ка, кто идет Василич! Давненько мы его не видали! с преувеличенным восторгом воскликнула Прокофьевна.
Обе старухи, как по команде, обнажили в улыбках вставные челюсти и, словно китайские болванчики, приветственно закивали головами приближающемуся к ним соседу.
Как дела? Как здоровьишко? затарахтела Антонина.
Благодарствую, соответственно возрасту и диагнозу, сдержанно отозвался старик, как-то особенно аккуратно усаживаясь на краешек скамейки и пристраивая между длинных тощих ног массивную дубовую палку с набалдашником в форме оскаленной собачьей пасти.
Всю жизнь Анатолий Васильевич был человеком общительным и любознательным, но на старости лет его до чрезвычайности начал занимать вопрос смысла жизни. И так он увлекся, что редкие собеседники, которых ему удавалось привлечь к разговору, при последующих встречах, бывало, шарахались от него такими странными и порой непостижимыми казались им его образ мыслей и темы, которые он выбирал для обсуждения. Но дед не унывал. Разочаровавшись в людях, он ужасно полюбил книги. Часами мог копаться в них, за весь день перебросившись только парой слов с таким же древним, как он, переплетчиком Соломоном из антикварной лавки или с Зинаидой Юрьевной старой девой и полноправной владычицей филиала районной библиотеки, куда он, если позволяло здоровье, регулярно, как на работу, отправлялся просматривать свежие газеты и подшивки журнала «Вопросы философии».
Он был одинок, но вовсе не тяготился своим одиночеством ему вполне достаточно было общения с самим собой и со своими книгами. А поскольку, как большинство наших пенсионеров, существование влачил полуголодное (пенсии хватало только на кусок хлеба и необходимые для поддержания жизни лекарства), то деньги на книги добывал, собирая на улицах пустые бутылки да банки из-под пива. Впрочем, на судьбу свою он никогда не брюзжал и не сетовал, привык принимать жизнь такой, какая есть. Жалеть себя никому не позволял всегда говорил, что знавал времена и похуже, а от трудностей только дух крепчает. Так и жил, собирая бутылки и библиотеку, да философствуя сам с собой
И кто знает, может быть, именно на них, ничего не наживших за долгие застойные годы и все потерявших уже в нынешние времена доморощенных русских философах и держится невероятная, не поддающаяся логическому объяснению стойкость русской земли? Не они ли, бессребреники, покупающие на последние гроши не хлеб, а книги, пытающиеся, не смотря ни на какие невзгоды, сохранить чистую душу и светлый разум, лелеющие в себе любовь к истине, являются нашей последней защитой от гнева Всесильного, некогда с легкостью спалившего Содом и Гоморру?..
А это что за пир горой и дым коромыслом? хмуро кивнул Анатолий Васильевич в сторону беседки.
Старухи принялись, перебивая друг друга, пояснять:
Мишку Бурчилина в армию провожают! Вся наша шпана собралась!
Уже надраться успели! Теперь все перебьют, переломают
Дожили Скоро на улицу не выйдешь страшно! От своих же собственных детей!
Того и гляди так разойдутся, что и дом подожгут! причитали бабки.
Старик невесело улыбнулся этим пророчествам и с печальным спокойствием произнес:
Может, мы и неверно жили, ошибались и натворили на своем веку немало всего и хорошего, и дурного Вот только одно я точно знаю, жили мы с чистым сердцем. На идеалах воспитывались сами и детей своих старались так воспитывать. Святые вещи чтили: патриотизм, уважение к старшим, помощь слабым, бескорыстие, любовь к матери А что теперь? У нынешних ребят почву из-под ног вышибли, сказали, что деды и отцы ошибались, не под теми знаменами воевали, а взамен что?! Ничего! Пусто у них в душе! А природа пустоты не терпит Дьявольщина да распутство сами в душу заползают, если не занята она ничем. Вот у них в головах и поселились эти пьянки, разврат и деньги! Да что там! Убить человека стало раз плюнуть! И слова-то какие придумали: не убийца, не душегуб, как говорили прежде, а видишь ли, киллер! Да еще добавят: киллер высокого класса! Прямо лопнуть можно от гордости. Эх! он тяжело вздохнул и оперся подбородком о набалдашник трости. Должно быть, и мы, старики, виноваты, что не смогли молодых воспитать, объяснить, что к чему Да теперь уж поздно
Страшно жить стало, это верно дьявольщина какая-то повсюду, добавил он, помолчав. И каждый держит в голове нечистые мысли
Да-а, все так, все так, согласно закивала слушавшая его с открытым ртом Антонина.
Прокофьевна оторвалась от вязания и сухо подытожила: