Он окинул взглядом собеседника:
Ты меня в лесу заметил, у станции? Верно?
Виктор молча кивнул. Потом покосился на сидевшего рядом Витьку. Тот сидел на корточках, прижав руки к груди, и глядел на пламя.
Ты чего на остров пошел? Турист что ли? спросил Матвей Лукич, снимая закипевший чайник с огня.
Не говори ему, деда, зашептал мальчонка, не говори, пусть уплывает.
Виктор кивнул головой:
Не скажу, и, повернувшись к мужику, объяснил, внучок просит не говорить.
Тот замер, держа чайник на весу. Потом присел, вглядываясь Виктору в лицо.
Внучок, говоришь? Он что, здесь? Матвей Лукич оглянулся, где?
Витька приглушенно захихикал в кулак, поглядывая заговорщицки на деда. Тот тоже улыбнулся.
Слышь, Витя, ты позови внучка-то! Что он в лесу прячется!? Матвей Лукич оглядывался по сторонам.
Вы его тоже убьете? поинтересовался Виктор и обменялся взглядами с веселящимся Витькой. «Грибник» перестал озираться и встревоженно взглянул ему в глаза.
Убью? помолчал, о чем-то размышляя, да, пожалуй, убью.
Нет, такое здесь никак нельзя! торжествующе улыбнулся мальчишка, это же остров!
Виктор согласно закивал головой и повторил:
Никак нельзя! и пояснил Матвею Лукичу остров!
Вот именно, настороженно ответил тот, именно остров. Никто искать не будет. А будут искать, то копать все равно здесь никто не захочет. Потому что лениво! Лень это любимое занятие у людишек.
Деда, скажи ты ему! вздохнул Витька.
Никак нельзя, повторил Виктор, на острове умереть нельзя. Даже если закопать в землю. Живешь, пока не уедешь. Уедешь, и все конец!
Ну-ка, ну-ка, заинтересовался мужик, как это? Живых закапывают запросто! Закопают, подождут чуток и глядишь, он уже мертвый. Умер, то есть.
Да ну его, дед! огорчился мальчонка, он ничего не понимает!
Да, ничего не понимает, согласился Виктор и, обращаясь к «грибнику», продолжил, тут я бессмертный. Никто, ни вы, никто другой мое бессмертие не отменит. Только я, если захочу или надоест, сяду в лодку и уплыву. Тогда вы правы умру. Хотя, он покачал головой, может, я заблуждаюсь. Как думаете, волен я выбирать смерть или нет? Вот вы, мне думается не зря тут. Имя у вас ведь не спроста такое. Как у Евангелистов: Матвей и Лука. Может, вы перст Божий, типа архангел Гавриил, вестник смерти.
Матвей Лукич покачал головой:
Вон оно чо! У тебя с головой совсем плохо. Закрутил-то как! А что, может и архангел, он ухмыльнулся, как там, «ужас, летящий в ночи»! Или то не ангел смерти? Все одно, я один решаю, жить тебе или нет!
Он помолчал, потом хохотнул:
Первый раз со мной такое! Смешно даже! Я-то думал, ты проситься будешь. А ты такую лабуду развел!
Ну, ничо, он стал разливать чай по кружкам, я не больно. Ты это, представь, что будто сидишь в комнате. Свет горит. Потом кто-то щелкает выключателем, и всё темнота. Всё!
Он протянул ему кружку с чаем.
Сон? спросил Виктор и взял кружку. Потом посмотрел на внука:
Хочешь?
Тот отрицательно замотал головой.
Матвей Лукич снова замер, наблюдая за ним. Сглотнул и поинтересовался:
Это внук что ли?
Виктор кивнул.
Внук, значит? вздохнул «грибник», ну и слава Богу! Всё меньше греха на душу брать. Хотя всё едино!
Вы правда верите? чай был в меру горячий и горчил.
В Бога что ли?
Нет, в то, что можете меня здесь на острове убить?
Ты Мирона видел? Он как, сильно на живого похож?
Мирон? переспросил Виктор, так, то видение, галлюцинация. Как вы не понимаете?! У меня делирий, паранойя. Меня все преследуют, хотят убить. Ангел смерти, Мирон этот. Целитель, знаете эдакий смешливый человечек, напророчил. Про делирий и про видения. Говорит, делирий может вас, то есть меня, убить. Делирий! Не моя галлюцинация, не вы, Матвей Лукич, а токсический психоз.
Вон оно чо! «грибник» задумчиво разглядывал собеседника, потом кивнул, ну как скажешь! Мне все равно. Ты что же, смерти совсем не боишься?
Витька зашмыгал носом. Он все так же не отрываясь смотрел на огонь:
Смерть? Это когда тебя не будет, деда?
Когда меня не будет, это будет твоя жизнь без меня. Только и всего. А смерти нет. Всё сон. Витька, хуже всего, что сам знаешь, что это придет. Вся жизнь в этом ожидании. Ждёшь, ждёшь. Но оно либо опаздывает, либо торопиться.
Ты бы мне переводил, что ли, посетовал Матвей Лукич, а то вы там с внучком что-то перетираете, а я как бы не при чём.
Нет, Виктор помотал головой, зачем ребенка травмировать своими глюками?!
Он помолчал, вдыхая горьковатый запах.
Вы, Матвей Лукич, такая очень реальная фантазия. Это объясняется, как мне объяснили, моим жизненным опытом и интеллектом. То есть, вы очень правдоподобная галлюцинация. Повстречай я вас в ясном сознании, пожалуй, испугался бы. Но мне вот что интересно. Получается, разговаривая с вами, я по сути разговариваю с собой. Моё подсознание ведет диалог с осознанием, с осознанием того, что я уже испытал. Вы ведь сделаны из воспоминаний пережитого, из образов, которые застряли в моей голове и, проще говоря, вы это как я сам отражаюсь в реальности. Хотя нет, это еще что-то. Упрятанное глубоко, нереализованное. Мне даже интересно! Вытащить из себя что-то мне самому неведомое. Ну да, ладно. Поговорим об вас. Вот что интересно, Матвей Лукич. Вы лишаете человека жизни, решаете то, как писали раньше, что не вам дано решать. Вы наблюдаете, как жизнь исчезает. Я вот вам про себя расскажу. С пьяной дури как-то пошел на охоту. Стрелять, никогда до того дня не стрелял. А тут через поле прямо на меня летит заяц. Все орут, стреляй, стреляй! А двустволка у меня прыгает в руках, ствол пляшет, как дирижерская палочка! Я не о выстреле думаю, я гляжу, как он на меня несётся! Шагах в пяти на полном скаку он в сторону шарахнулся! Я дуру эту, винтовку выставил на него, словно защищаюсь, и пальнул из одного ствола прямо ему в бок. Его тут же, как прибило к стерне. Лежит, бока раздуваются, глаз влажный косит куда-то в сторону. Потом гляжу, блеск тускнеет, влага высыхает, бока не двигаются, умер. Одна шкурка с мясом. Верите, мне тогда показалось, что какая-то черная дыра возникла на мгновение, стремительно затянулась, втянула часть меня самого и исчезла. Вам страшно не бывает?
Матвей Лукич слушал внимательно, грея руки о кружку.
Экий ты занимательный, сказал он, наконец, и дурка у тебя какая затейливая! Ладно, давай потолкуем. Куда спешить-то? Я вот тоже спросить хочу. Ты за каким хреном на этот треклятый остров поперся? Лодки у тебя нет. Мирон сказывал, ты и телефон его не взял, чтобы вернуться. Отшельником что ли решил заделаться?
Не это главное сейчас! раздосадовано откликнулся Виктор, вы мне про свой страх расскажите. Мне понять нужно. Вот, когда себя думаешь убить, страшишься физической боли, того, что еще успеешь испытать до того, как все исчезнет. Но у вас-то другой страх должен быть!
Витька засопел:
Не надо, дед, не надо! Боюсь я таких разговоров! Не надо!
Молчи, Витька, молчи! Не разговоров боятся надо, а себя самого! запальчиво ответил ему Виктор.
Что ты все про какой-то страх талдычишь?! обозлился Матвей Лукич, мальчонка твой прав! Страх весь в мыслях и в разговорах! А так нету его страха, нету! Я вот тебя кончу, и страха никакого нет! Потому как ни у меня, ни у тебя нет другого выхода! Что, трудно это понять? Нету! У тебя вот точно нет. Потому как живой ты вообще никому не нужен. Был бы нужен, не приплыл бы на этот остров. Обозлил ты меня!
Деда, уйдем отсюда. Он и правда, какой-то страшный, мальчишка встал, пойдем! И ветер, внук поднял голову к колышущим кронам сосен, ветер подымается. Палатку надо укрепить, а то снесет.
Да, согласился Виктор, тоже разглядывая раскачивающиеся деревья, точно!
Будешь ты переводить?! заорал на него «грибник», что он тебе сказал?
Виктор удивленно посмотрел на него:
Ветер, объяснил он и показал рукой наверх, ветер поднимается.
Ветер, говоришь? Вот и покачаешься на ветру, как на качелях! успокаиваясь пошутил Матвей Лукич.