Снаружи «Белый олень» выглядит как самый обычный паб и пять дней в неделю он действительно ничем не отличается от прочих. Публичный и салунный бары находятся на первом этаже: там вы найдете обычное количество темных дубовых панелей и «морозного» стекла, бутылок за стойкой, рукояток пивных насосов все, как полагается. И в самом деле, единственный намек на двадцатое столетие вы отыщете лишь в публичном баре это музыкальный автомат. Его установили во время войны, предприняв смехотворную попытку помочь американским «джи-ай» чувствовать себя как дома, и мы первым делом позаботились о том, чтобы эта мерзость никогда больше не заработала.
Тут мне лучше объяснить, кто такие «мы». Это не столь легко сделать, как мне сначала показалось, потому что полный перечень клиентов «Белого оленя» составить, вероятно, невозможно, и он наверняка окажется до зевоты скучным. Поэтому сейчас я скажу лишь, что «мы» подразделяемся на три класса. Первый из них образуют журналисты, писатели и редакторы. Журналисты, разумеется, оседают тут с Флит-стрит. Те, кто не может держать марку, перебираются в другие заведения, а самые стойкие остаются. Что же касается писателей, то большинство из них узнает про нас от своих коллег. Они приходят сюда стрельнуть у них халявный авторский экземплярчик и попадают в капкан.
Там, где циркулируют писатели, разумеется, рано или поздно появляются и редакторы с издателями. Если бы Дрю, хозяин заведения, получал процент с литературных сделок, заключенных в его баре, то стал бы богачом. (Мы подозреваем, что он, в любом случае, не бедняк.) Один из наших остряков как-то заметил, что уже стало привычным видеть в одном углу «Белого оленя» полдюжины негодующих авторов, спорящих с хранящим каменное лицо издателем, а в другом полдюжины негодующих издателей, спорящих с автором, тоже сидящим с непроницаемым лицом.
Но довольно о литературе. Должен предупредить, что позднее у вас не раз появится возможность для более тесного знакомства с авторами. Теперь давайте быстренько займемся учеными. Как они-то сюда попали?
Что ж, напротив «Белого оленя» расположен Биркбек-колледж, а на Стрэнде, всего в нескольких сотнях ярдов Кингс-колледж. Это, несомненно, часть объяснения, и, опять-таки, большую роль играют личные рекомендации. Кроме того, многие из наших ученых еще и писатели, а немало из наших писателей ученые. Немного запутанно, но нам это нравится.
Третья порция нашего микрокосма состоит из тех, кого можно приблизительно обозначить как «заинтересованные обыватели». Их заносит в «Белый олень» обычный круговорот жизни, а общество и беседы начинают им нравиться до такой степени, что они регулярно приходят каждую среду это день, когда мы все собираемся. Иногда они не выдерживают темпа и оказываются на обочине, но на их место обязательно приходят другие.
При наличии столь мощных ингредиентов вряд ли удивительно, что среды в «Белом олене» редко проходят скучно. Здесь не только рассказывают удивительные истории, но случаются и удивительные события. Например, был случай, когда профессор Х, зайдя сюда по дороге в Харвелл, забыл портфель с ладно, не станем в него заглядывать, хоть мы тогда это и сделали. Там было столько всего интересного Русские агенты могут найти меня в углу под мишенью для дартс. Дешево не продам, но можно договориться о рассрочке.
Сейчас, когда эта идея наконец-то пришла мне в голову, меня просто поразило, что никто из моих коллег не начал записывать эти истории. Неужели проблема заключалась лишь в том, что они, находясь столь близко к лесу, не разглядели деревьев? Или им не хватило побудительных мотивов? Нет, последнее объяснение не выдерживает критики: некоторые из них с не меньшей, чем я, горечью, жаловались на действующее у Дрю правило: «У нас в кредит не наливают». Единственное, чего я опасаюсь, печатая эти слова на своем стареньком бесшумном ремингтоне, так это того, что Джон Кристофер, Джордж Уайтли или Джон Бейнон[2] уже упорно трудятся, воспользовавшись лучшим материалом. Таким, например, как история «глушителя Фентона»
* * *
Не помню, когда она началась: одна среда не очень отличается от другой, и даты запомнить трудно. Кроме того, человек может несколько месяцев посещать «Белый олень», незаметно циркулируя среди его завсегдатаев, пока на него обратишь внимание. Так, вероятно, и произошло с Гарри Парвисом, потому что когда я его заметил, он уже знал по именам почти всех. Нынче же даже я, если задуматься, не смогу этим похвастаться.
Но пусть я не помню когда, зато я прекрасно знаю, как все началось. Катализатором событий стал Берт Хаггинс, или, если точнее, его голос. Голос Берта способен стать катализатором чего угодно. Когда Берт переходит на доверительный шепот, тот звучит примерно как голос старшего сержанта, гоняющего по плацу взвод. А когда Берт отпускает тормоза, всякие разговоры вокруг прекращаются, потому что все ждут, пока маленькие косточки во внутреннем ухе встанут на полагающиеся места.
Берт как раз вышел из себя, общаясь с Джоном Кристофером (мы все это рано или поздно делаем), и возникшая в результате детонация остановила шахматную партию в баре. Как обычно, игроков окружали зрители и советчики, и все мы вздрогнули, когда на втором этаже грохнул залп. Когда эхо смолкло, кто-то сказал:
Хотел бы я знать, как заставить его заткнуться.
И тут Гарри Парвис произнес:
Знаете, а такой способ есть.
Не узнав по голосу говорящего, я обернулся и увидел невысокого, аккуратно одетого мужчину лет под сорок, курящего изогнутую немецкую трубку, при виде которых мне сразу вспоминаются часы в кукушкой и Шварцвальд. То была единственная деталь, не соответствующая его облику: Парвис выглядел как мелкий чиновник из Казначейства, перед заседанием какой-нибудь комиссии.
Извините? сказал я.
Он не обратил на меня внимания, потому что занимался какой-то деликатной настройкой своей трубки. Тут я и заметил, что это не просто резной кусок дерева сложной формы, как показалось на первый взгляд, а нечто куда более хитрумное конструкция из металла и пластика, напоминающая маленький химический завод. Там имелось даже несколько крошечных клапанов. Господи, это же и есть маленький химический завод..
Заставить меня выпучить глаза ничуть не легче, чем любого другого, но я даже не сделал попытки скрыть любопытство. Парвис ответил мне полной превосходства улыбкой.
Все ради науки, пояснил он. Идея лаборатории биофизики. Они хотят точно выяснить, что содержится в табачном дыме для этого и нужны все эти фильтры. Вы ведь слышали о старом споре: вызывает ли курение рак языка и так далее? Проблема в том, что для анализов требуется огромное количество. дистиллята, из него потом выделяют составные компоненты. Поэтому нам приходится много курить.
А разве вся эта канализация в трубке не лишает вас удовольствия от курения?
Понятия не имею. Видите ли, я просто доброволец. Я не курю.
О-о протянул я. Тогда мне это показалось единственным ответом, но тут я вспомнил, как начался разговор.
Вы сказали, продолжил я с некоторой страстностью, поскольку в левом ухе у меня до сих пор слегка звенело, что имеется какой-то способ заставить Берта заткнуться. Нам всем хотелось бы о нем услышать если это, разумеется, не просто метафора.
Я вспомнил, ответил он после нескольких экспериментальных затяжек, про «глушитель Фентона», судьба которого оказалась печальна. Грустная история но, как мне кажется, поучительная для всех нас. И как знать, вдруг кто-нибудь и когда-нибудь сумеет его усовершенствовать и заслужить благодарность всего мира.