Значит, так, Венька, слушай внимательно, протарахтела я в трубку. У меня масса заморочек, мне решительно не до твоего кота, но раз я обещала значит, сделаю. Буду ждать тебя со зверем нынче в половине пятого на конечной остановке трамвая номер пять.
Это очень далеко, заныл Венечка. Мне неудобно, придется через весь город пилить!
А мне потом через все поле топать, отбрила я. Не хочешь не надо, я уговаривать не буду.
На конечной так на конечной, тут же сдался Веня.
В половине пятого, напомнила я.
И выключила трубку.
Из соображений конспирации я остановила апельсиновый кабриолет на окраине Пионерского микрорайона. Конечно, было бы чудесно домчаться с ветерком до самых Иркиных хором, но я поостереглась открывать кому-либо свое новое место пребывания, даже доброму Ангелу. С печальным вздохом вылезла из салона оранжевого «Москвича» на конечной остановке трамвая и стала в чахлой тени дистрофического тополя дожидаться появления Венечки с Муриком.
Ты что, стрелять не умеешь? Шеф тихо кипел.
Умею, угрюмо буркнул Жорик.
Поскольку шеф не имел обыкновения вникать в подробности его трудовой деятельности, обычно он просто давал задание и ждал отчета об успешно проделанной работе, Жорик не стал рассказывать о первых трех неудачных попытках убрать журналистку. Позорный провал операций «Ломик», «Бревно» и «Люк» можно не афишировать, но скандальную историю с пулей, поразившей безвинный манекен в витрине модного бутика, замять было невозможно.
Умеет, ага, встрял вредный Димуля Морозов шефов адъютант, денщик и просто прихвостень. По жестяным уточкам в тире!
Молчи, Павлик, буркнул Жора.
Морозова перекосило, словно он укусил лимон. Шеф тоже скуксился: он, так же, как сам Димуля, терпеть не мог это его прозвище Павлик Морозов. Аркадий Валентинович был изрядно суеверен, крайне подозрителен и очень боялся предательства.
Впрочем, так Морозова называли нечасто. Павлик, в свою очередь, быстро трансформировался в Палку: Димуля был тощ, как Дон Кихот, пристрастившийся к «Гербалайфу».
Я не только по уточкам умею, продолжал Жорик. Я и по движущейся мишени тоже! По бегущему кабану! Скорость рассчитал, прицелился, ба-бах и готово! Но то кабан, с ним все понятно, а эта свинья сначала шла-шла, а потом вдруг как затормозила!
Бах-бах и мимо, съязвил неуемный Димуля.
Кстати, о тормозах, вспомнил шеф. Зря, что ли, Петрович «шестерку» курочил?
Пришла Димулина очередь оправдываться: материальную часть, как и кадровый вопрос, курировал он.
Ну как сказать, зря или не зря Петрович-то не облажался, с тормозами поработал нормально, со вздохом сказал Морозов. В смысле, грохнул тормоза на фиг.
И что? обманчиво-спокойно спросил шеф.
И ничего, развел руками Павлик-Димуля. Села она в машину, завелась, поехала, но на Толстовском мосту мы ее потеряли, потому как у нас-то тормоза исправные, а куда эта зараза потом делась и как осталась жива-невредима черт ее знает!
Она, наверное, заговоренная, встрепенулся Жорик, углядев возможность оправдать все свои неудачи. Может, у нее талисман какой? Кроличья лапка, там, или воронье крылышко?
Змеиное жалышко, опять съязвил Павлик.
Гм. Шеф всерьез задумался. Это нужно проверить.
Позвонить Симоне? сообразив, что шеф впечатлился, Морозов тут же сменил тон.
Симона шестидесятилетняя крепкая баба, выдающая себя за потомственную ведьму-цыганку, практиковала магию всех видов, гадала на картах, на бобах, на кофейной гуще и на денежных купюрах и являлась одним из двух штатных консультантов Аркадия Валентиновича по всяческим чудесам.
Позвони. И дай этому остолопу, шеф кивнул на Жору, кого-нибудь посообразительнее в помощь. Хочу иметь возможность завтра же отправить этой девице веночек с лентами. Все.
Аркадий Валентинович беззвучно шлепнул ладонями по столу, давая понять, что вопрос закрыт и аудиенция закончена.
В помощь невезучему Жорику Морозов откомандировал бесподобную парочку братьев Милосских, Гавриила и Антона.
Строго говоря, в родстве парни не состояли, Милосские это было прозвище, которое пристало к ним, как банный лист, с легкой руки шефа. Тот как-то мимоходом в случайном разговоре обронил, что рост знаменитой мраморной Венеры из Милоса сто пятьдесят четыре сантиметра. Поскольку и Гавриил, и Антон с мраморной красоткой были вровень, а потому смотрелись рядом, как пара цирковых лилипутов, прозвище братья Милосские прилипло к ним намертво.
Впрочем, у каждого из парней была и персональная кличка. Гавриил обзавелся ею еще в старших классах средней школы, когда одноклассникам стало ясно, что парнишка не дотягивает не только до величественного Гавриил, но и просто до Гаврика, а вот Мелюзгаврик это совсем другое дело, точно ему по росту!
Нечто подобное произошло и с Антоном, который в детском саду и в начальной школе был хулиганом и задирой и гордо носил устрашающее прозвище Бармалей, но с годами оказался самым низкорослым в классе и «усох» до Бармалютки.
Кроме роста и «фамильного» прозвища, у Мелюзгаврика и Бармалютки было мало общего. Тихий бесцветный Мелюзгаврик окончил школу с золотой медалью и выучился в университете на социолога. Где в Екатеринодаре можно трудиться по такой специальности, не знал никто, включая администрацию вуза, регулярно «выпекающего» новых социологов. Поэтому Мелюзгаврик сначала немного поработал оператором в статистическом центре краевого департамента образования, потом был корреспондентом в газете, пару лет довольно успешно подвизался в качестве пиарщика, организуя избирательные кампании кандидатов в депутаты того-сего, пока в кулуарах одного из присутственных мест не познакомился с Аркадием Валентиновичем. Тот пригласил неглупого и не обремененного моральными принципами парня к себе, и уже без малого год Мелюзгаврик занимал загадочную должность аналитика и применял свое хитроумие там, где это было угодно шефу.
Задиристый Бармалютка с великим трудом окончил девять классов и университеты жизни проходил на вещевом рынке, где сначала работал реализатором, а потом примкнул к группе вымогателей, специализировавшихся на «потрошении» тетушек-лохушек. Задачей юркого Бармалютки было высмотреть в толпе подходящую особу, ловко приблизиться к ней и умелым толчком в спину свалить точно на картонную коробку с осколками фарфора. После чего подельники Бармалютки подымали страшный хай, вопя, что несчастная баба раздавила дорогущий сервиз севрского фарфора, стоимость которого с бедолаги взимали немедленно, безжалостно подавляя сопротивление в зародыше. Если не было денег снимали с жертвы сережки и колечки, и тот же Бармалютка нес их потом в скупку, где стал постоянным клиентом. А поскольку владельцем ломбарда был все тот же господин Раевский, то он в конце концов юного проныру заметил и трудоустроил у себя, рассуждая авось для чего-нибудь да пригодится.
В паре Мелюзгаврик Бармалютка первый был мозгом, а второй руками-ногами. Действовали братья Милосские слаженно, хотя друг друга недолюбливали. Даже комплексы у них были разные: агрессивный Бармалютка норовил заводить шашни с высоченными длинноногими барышнями модельного типа и нисколько не конфузился оттого, что не мог дотянуться до талии очередной подруги и ласково обнимал ее за коленки. Что до Мелюзгаврика, то он тихо ненавидел всех женщин, чей рост превышал полтора метра, и предпочитал тихих, кротких Дюймовочек, выбирая их по шовинистическому мужскому принципу «Чем глупее, тем лучше».
А она ничего, плотоядно хмыкнул Бармалютка, просматривая кассету с видеозаписью телепрограммы, где клиентка-журналистка интервьюировала какую-то эстрадную звезду.