По улице двигался народ; в церковной ограде, на берегу самой Волги, на старых могилках толпами сидели старики, старушки и ребятенки, любуясь ледоходом, прислушиваясь к весеннему шепоту прибивающихся к берегу льдин. Я издали видел ласковые, добрые лица и бегом направился туда.
Андрей, Андрюша! крикнул я смуглолицему мальчику, сыну нашего соседа. Ты куда?
А ты куда?
В ограду.
Ну, и я туда.
У вас красили яйца?
Как же только мало с десяток, поди, не больше Мама бережет яйца-то под наседку для цыплят.
А у нас куличей, Андрюша, пасок, яиц крашеных много готовит бабушка.
А-а!.. у нас поросенка кололи Гляди, какая рубаха-то И Андрюша обдернул предо мною свою новую, розовую рубашку.
А пояс хорош?
Да-а, все хорошо! ощупывал я розовую, цветочками рубашку Андрюши и голубой пояс с кисточками: Хорошо-о!
Пояс-то тетка подарила рубаху мама тятя обещал картуз, да не привез пока из города продержали, вишь долго на базаре ну, лавки-то и заперли потом привезет, как поедет опять в город
Ты спать будешь в эту ночь?
Разве это можно?.. Грех Подожду, когда Христос воскреснет похристосуюсь со всеми, там и спать
Грех спать?
Грех, мама говорит.
Шли мы к ограде и разговаривали с Андрюшей.
Народ шел в церковь; на могилках еще многие сидели. Мы подошли к ближней кучке народа, где велись разговоры.
Нынче весна рано пришла лет двадцать такой не бывало гляди, могилки-то травой покрылись Теперь и покойникам легче лежать под травой! говорил старик с седой бородой клином.
Дедушка Василий, а скоро ты на лодке начнешь нырять по водам? перебил его мальчик, сидевший в сторонке.
Вижу, милый, крепко тебе хочется к деду в лодку Погоди денька три, там и нырнем. Вот нынче ночью Христос воскреснет с образами пойдут по избам, у деда пропоют Пасху, тогда и в лодку раньше нельзя не такие дни
А Христос где будет воскресать, дедушка? переспросил Андрюша.
Во всем мире где!.. Страдал он за весь мир, ну для всех и воскреснет и для нас с тобой!..
Ночью это будет?
Ночью в самую полночь.
Это глубоко запало мне в голову. У меня явилось настойчивое желание увидеть, как воскреснет Христос. «Буду сидеть всю ночь, шептал я, никому ничего не скажу буду молча ждать один»
Эта мысль так охватила меня, что я уже ничего не слышал, никого не видел, стал бродить один кругом церкви и думать, думать Сколько времени я бродил, ничего не замечая, не помню Очнулся я в церкви кругом полумрак большие свечи тихо мигали у плащаницы ни души Я робко подошел к плащанице, припал к ногам Спасителя, где были видны темные ранки от гвоздей мне казалось, что я ощущаю кровь Я затрепетал и приподнялся Взор мой был точно прикован к лику Христа. Он лежал передо мной спокойный, бледный, с закрытыми очами. Мне послышался даже вздох не тут, на плащанице, а там, где-то вдали и я очнулся Надо домой, скорее домой!.. Не прошло минуты, я был уже на паперти. У сторожки возился с метлою наш сторож Власыч, усердно разметая землю. Он не заметил меня Был уже вечер; звезды ярко горели в глубоком небе.
Где ты пропал, милый? встретила меня бабушка. Пора и успокоиться ночь Сосни до заутрени, а там и христосоваться будем разговеемся пасхой, куличом
Я ничего не ответил бабушке; на меня нашла какая-то немота Я скрылся в детской, на цыпочках прошел в уголок, к окну, и там уселся в большое кресло Саша сладко спала в своей кроватке Я опустил голову на руку, устремил взор на полоску креста церковной колокольни, и из этой темной точки ждал света В гостиной зашипели часы пробило девять. С колокольни раздался протяжный звук: один, другой, третий Звонили к стоянию. «Ну, теперь недолго: часа два-три и Он воскреснет», думалось мне. Время двигалось медленно. Минутами я дремал, вздрагивая, поднимал голову и шептал: «Ай, просплю не увижу» и опять смотрел на церковь Вдруг церковь исчезла: я в саду Кругом густые деревья Я заблудился, ищу выхода Вижу просвет, слава Богу!.. Открытое место, зелень, цветы, высокий кедр Что это?.. Пещера У пещеры два суровых воина, на них латы Зачем они тут?.. Я растерялся, замер на месте Вдруг над пещерой будто упал звездный дождь воины исчезли под кедром сиял тот дивный лик, который видел я на плащанице. Лик был прост и спокоен На устах кроткая улыбка У меня на сердце стало легко, весело Я шептал:
«Это Христос Христос воскрес!»
Тихою стопою Он шел ко мне. Я крикнул от радости: «Христос воскресе!» и поднял голову Торжественный звон колоколов раздавался на нашей церкви; вся она горела огнями, и из церковной ограды доносилось громкое пение:
«Христос воскресе из мертвых» В детскую входила бабушка.
Ты не спишь, Коля?
Нет, бабушка, нет Я видел сейчас, как Христос воскрес
Да, родной, Он воистину воскрес!
И мы похристосовались с бабушкой.
Вот тебе и яичко мраморное, сказала она, вводя меня за руку в гостиную, а вот, смотри, твоя пасха и куличик миндальный.
Я любовался своей пасхой, своим куличом и яйцами, горкой возвышавшимися на тарелках; каких цветов яиц тут не было: розовые, лиловые, палевые, красные! Любовался и думал: Воскрес Христос, воистину воскрес!
И. Островной
В Христову ночь
I
Батюшка о. Христофор так и говорил: у меня народ за семь недель поста проголодался. Постимся мы не так, как у вас в городе, а по-настоящему. И каждому хочется поскорее вкусить тех око соблазняющих яств, что наготовлены бабами и ароматом коих насыщен воздух не токмо в хатах, но и на деревенской улице. Да к тому же к службе приезжают многие хуторяне, а им после обедни надобно еще семь верст тащиться на свои хутора, чтобы разговеться.
Так говорил о. Христофор городским жителям, когда его упрекали за слишком раннее начало пасхальной службы.
И в самом деле уже в одиннадцать часов с деревенской колокольни раздавался призывный благовест, правда, еще медленный и тихий, с оттенком великопостной грусти. Но все в деревне знали, что это только так себе, лишь ради соблюдения церковного приличия, и что сторож церковный Клим, сидя там, на колокольне, только прикидывается печальным, а в сущности, глаза у него уже горят радостным пасхальным блеском, а руки так и чешутся схватить качаемые ветром веревочки от остальных колоколов и весело пуститься «во все звоны», что он и сделает в самом скором времени.
Нет, что уж там ни говорите, а пост кончился. Отговелись, очистили души от грехов, а тело проморили на квашеной капусте, на галушках да пампушках с постным маслом, сильно сдобренным луком и чесноком, и с этим делом покончено уж на целый год.
И, внимая колокольному призыву, потянулись деревенские жители к церкви. На площади вокруг и в самой ограде еще темно, да и в церкви горят только лампадки да несколько свечей, поставленных благочестивыми прихожанами еще с утра. Но народу уже набралось столько, что нельзя и пробраться.
Площадь вся занята возами. Спозаранку приехали хуторяне, распрягли лошадей, дали им сена, а сами отправились в церковь и заняли там передние места.
Хуторяне народ богатый, земля у них хотя и не своя, а арендная, да много ее, и хозяйства у них большие. Оттого и одеты они не в свитки и не в пеньковые шаровары, подпоясанные красными поясами, а в городские пиджаки, и шеи у них повязаны шелковыми платками, жены же их покрывают головы сеточками со стеклярусом, носят шерстяные кофты с фасонами, а на плечах у них расписные шали.
Так им, понятно, по праву принадлежат передние места в церкви, поближе к клиросу и к алтарю, чтобы по окончании обедни они могли первые поцеловать крест и батюшкину руку и поскорее снарядить свои возы и отправиться на хутора.
Ограда тоже полна народу, но это все деревенская молодежь. Только около самой паперти двумя длинными рядами в обе стороны уселись бабы с узелками, в которых они принесли разное брашно для свечения.