Пахан Слушай сюда, пахан. Ведь из-за него же нас всех
Это уж точно, подтвердил кто-то из-за стола, Мессер подобное никогда не простит. И вдруг завопил голосисто: Брыль-блядина! Это ж надо так подставить!
И тут вдруг все взорвались единым криком, а явно струхнувший Сиська был схвачен за отворот рубашки.
Слухай сюда, пахан! Надо что-то делать, иначе нам всем пиздец! А я на деревянный бушлат не подписывался.
Отбросив руки вцепившегося в него сокамерника, пахан угрожающе процедил:
Тихо! Щас разберемся. И вдруг рванулся к двери, громыхнул по железу тяжелыми кулаками: Человек умирает!
По бетонному полу гулкого коридора загрохотали ботинки контролеров, металлическим звоном стукнула щеколда, и в раздаточном оконце нарисовалось встревоженное лицо коридорного.
Ша! заорал он, и уже на тон ниже: Чего случилось?
Брылю звони, рявкнул Сиська, Седой помирает!
Что, замочили?
Ты чего, козел поганый! завопил кто-то. Да за такие слова
Страх, дикий нечеловеческий страх давил на этих отморозков, и они готовы были даже коридорного сожрать с говном, лишь бы не оказаться под тяжелым прессом Мессера. Здесь-то охрана отметелит да отпустит, а Мессер, узнай он вдруг о смерти своего корефана Голова в кустах и яйца на телеграфном проводе.
Ша, козлы! заорал пахан и вновь повернулся лицом к коридорному. Аппендицит у мужика. Видать, гной в кровь пошел уже ногами сучит. А капитан приказал, что он живой ему нужен. Соображаешь? И я не хочу, штоб меня, как петуха последнего, раком из-за него поставили.
Он замолчал было, как вдруг опять взорвался бешеным ревом:
Врача зови, с-с-сука!..
Догола раздетый, с опущенными до колен трусами, которые фельдшер то ли забыл, то ли побрезговал натянуть обратно, Крымов лежал на кушетке в спецсанчасти и, закрыв глаза, слушал приговор тюремного эскулапа, чьи жесткие пальцы он все еще ощущал на своем животе. Этот садист в грязном халате, от которого за версту несло застарелым перегаром, заправленным «свежачком», пожалуй, не менее получаса мял и крутил его живот, пах и ребра, будто не человек был перед ним, а слепок из глины, и стонущий симулянт с ужасом думал, что бы с ним сейчас сталось от боли, если бы у него действительно случился аппендицит. Этот костолом боялся ошибиться в своем диагнозе, и когда он распрямился наконец-то, на его носу висела капелька пота. Сам же Седой был мокрым от того непомерного напряжения, в котором находился все это время. А фельдшер между тем бубнил напористо:
Повторяю еще раз! У арестованного перитонит, и я, как врач, обязан принять соответствующие меры. Этот алкаш в халате, видимо, не хотел, чтобы его уличили в пьянстве во время дежурства, и от этого его речь была хоть и напористой, но в то же время витиевато-напыщенной.
Так принимай! огрызнулся дежурный офицер.
Легко сказать, принимай. Я-то приму, но сегодня суббота, к тому же уже вечер. В санчасти кроме меня ни одной собаки больше нет, хирург только в понедельник будет. А этому, кивок на обнаженного арестанта, срочно нужна операция.
На какое-то время в приемной воцарилась тишина, наконец корпусной прохрипел:
А ты того случаем, ошибиться не мог?
Не мог! огрызнулся медик. Так просимулировать приступ аппендицита просто невозможно. Понимаешь, сапог, невозможно!
Он сделал ударение на слове «так», и Крымов невольно сжался, прося милости у Бога и вспоминая уроки двадцатилетней давности, когда опытнейшие врачи с погонами на плечах натаскивали курсантов на профессиональной симуляции аппендицита и еще нескольких заболеваний, что могло бы пригодиться, случись непредвиденное. Тонкости, конечно, подзабылись, но главное
Ну и? обозленно протянул обиженный «сапогом».
Операция нужна. А у нас, как я тебе уже говорил
Короче, лепило, оборвал оправдания корпусной, чего предлагаешь?
Обдавая больного парами застарелого амбре, фельдшер огласил свой приговор:
Госпитализировать! Причем срочно.
Ты что хочешь сказать, что
Да, именно это я и хочу сказать, не терпящим возражения тоном произнес явно обозленный врач. Надо вызывать конвой и везти этого чудика, который уже завтра может оказаться жмуриком, в горбольницу. А иначе
Он явно сбрасывал с себя ответственность за жизнь подследственного, которому вскоре, возможно, придется сколачивать деревянный бушлат.
Так куда ж его везти такого? смирившись с этим решением, уныло произнес корпусной, и его состояние можно было понять. Привези он сейчас в больницу измордованного подследственного, на котором нет живого места, об этом тут же будет знать весь город, а пресса поднимет такой вой, что мало не покажется. И в то же время случись вдруг во время дежурства смерть арестованного, тем более москвича, за которым неизвестно кто стоит, и начни прокуратура раскручивать это дело Это уже попахивало служебным расследованием со всеми вытекающими последствиями.
Раньше надо было думать, хмуро пробубнил фельдшер, накрывая Антона простыней. А сейчас вызывай своих контролеров, чтобы помогли привести в божеский вид этого жмурика. В больницу повезем.
Теперь Крымова мяли пальцы дежурного врача хирургического отделения городской больницы. Несмотря на субботний вечер, этот мужик оказался на удивление трезвым, и после прощупывания брюшной полости пришел к заключению, что больного придется оперировать.
Когда? хмуро спросил старший конвоя.
Что когда? не понял хирург, ополаскивая под краном руки.
Оперировать когда будете?
Ну-у, во-первых, придется все анализы сделать, так что не раньше чем в понедельник, пожал плечами врач, и Седой увидел, с какой неприязнью он покосился на прапорщика. Потом спросил, кивнув на синюшного от побоев пациента (а ведь старался, очень старался тюремный лепила, прибирая своего клиента в горбольницу, даже кровяные подтеки спиртом протер и голову от спекшейся крови отмыл): Что, клиент, поди, с нар ненароком упал?
Не, ощерился старший конвоя. Это его опера приложили, когда с риском для собственной жизни брали. Опасен, с-сука, весьма опасен.
Убийца, что ль? подыграл ему хирург.
Угу, подтвердил прапор и, видимо считая вечер вопросов законченным, перешел на доверительный тон: И поэтому его необходимо определить в отдельную палату.
Знаю, не впервой, буркнул врач, однако тут же поинтересовался: А если вдруг убийца этот сбежать надумает?
Конвоир снисходительно хмыкнул:
Да куда он на хер денется? Я же с ним охрану оставлю.
И опять Седого везли на каталке, но теперь по больничному коридору, где пахло йодом, лекарствами и еще чем-то необыкновенно знакомым, что сопровождало его порой по жизни. Потом в небольшой одиночной палате санитары перегрузили пациента на кровать с белой простынью, что уже казалось счастьем, и его избитое, ноющее от побоев тело словно растворилось в этом медицинском комфорте.
Врач, добрая душа, чтобы облегчить страдания больного, вкатил ему какой-то укол, после которого не только отступила разлившаяся по телу боль, но и сами собой стали закрываться глаза, мозги заволокла подступающая дремота и он словно проваливался в состояние невесомости, вздрагивая каждый раз, когда воспаленное сознание возвращало его в пресс-камеру СИЗО. Перед тем, как его забрали в санчасть, над ним склонился Сиська и почти в самое ухо прошептал доверительно:
Ты того, Седой только не вздумай в ящик сыграть. А насчет малявы не волнуйся. Считай, что она уже в кармане Мессера.
Проснулся Крымов от прикосновения к плечу и даже удивился тому, что сразу же открыл глаза. Палата была наполнена длинными, с багряной подсветкой лучами заходящего солнца, и он не понял даже, сколько же проспал после укола. Привыкнув к этому солнечному свету, которого он был лишен в камере, уже более осмысленно всмотрелся в лица трех мужиков, которые прервали его сон. Тот, который тронул его за плечо, оказался врачом, сменившим дежурного по отделению, второй спортивного телосложения брюнет, истинные корни которого выдавал корейский разрез глаз, и третий уже чистой воды кореец, видимо потомок оставшихся в СССР после того, как закончилась война в Корее.