Похоронный тамада идиот, перепутавший имя покойного, сглатывал сухую слюну после спиртовых полосканий не мог сказать ничего внятного, потому что где-то рядом стояла справедливость, внимательно наблюдавшая за обрядами глупых людей, укравших всё. Кто-то стоял у тёмной дырки в земле и тихо обсуждал карамельный цвет обивки салона, кто-то жевал результаты американских заводов, прослушивая аннотации слов о покойнике. Там было не грустно, там было безразлично, и маленькая группа бывших знакомых была похожа на говорящие крошки на ресторанной тарелке с инвентарным номером на дне. Все знали глупость конца и мудрость Творца, жизнь покойника была запаролена свыше в назидание стоявшим. Но всем хотелось кофе, уюта, виски и подальше от засыпанных чужих дыр в земле. Это же чужие дыры, без малейшего намека на будущие свои
Андрею хотелось на Марс в тишину аллей, которых никто не видел, где эхо никогда не возвращается, утопая в вертикальных песках тишины. Он решал, что ему делать с огромным контрактом, когда на карту было поставлено всё, даже больше, чем всё. От его глубинного анализа зависел завтрашний день и все последующие дни его жизни. Поэтому он вызвал к себе «Златоуста», человека, который умел убеждать, видеть, не ошибаться и выбирать единственный правильный путь, среди густых асфальтных распутий, похожих на черточки смертельных штрих кодов. Вся современная жизнь, напоминала ему штрих код с жирными и тонкими палочками, цифрами и магнитными барьерами для других магнитных барьеров. Андрей понимал, что в новом контракте он имел дело с людьми, для которых голубое небо всегда было вредно для глаз. Решать нужно было немедленно, решать остаток жизни, обойдя минные поля, обильно засеянные металлическими ошибками и сволочными плакатами «Добро Пожаловать!».
Андрей Борисович, снизу доложили, что к вам Лиза! раздался судьбоносный сигнал. Андрей Борисович, уже давно мой рабочий день продолжила секретарь.
Лена, спускайся, мой шофер отвезет тебя в Фили, не волнуйся, завтра в девять ты на работе. Лизавету пусть пропустят! ответил Андрей и глубоко вздохнул с облегчением, взглянув на часы.
Он знал мотив чужой мелодии, нотную тетрадь и даже дирижеров за кулисами, он был готов к дисгармонии чужих требований. К нему шла его уже бывшая Лунница, планета безразличия матового света и требований исполнений всех желаний. С ней он никогда не ел пирожков и вкусных салатов, он не знал ее кулинарных изобретений и каминных уютов, чистых полотенец и искренних слов, с ней он ощущал себя прищепкой на дорогих мокрых джинсах. Андрей был снова счастлив, она понятия не имела, что у него в голове и какими категориями он собирает урожаи «пшеницы» и строит мысленные небоскребы. Они были чужими встречными пылинками в мире пылесосов и мокрых тряпок. Пришло время собирать разбросанные псевдожемчуга вместо камней.
«Во всем, что со мной происходит, виноват только я сам, так правдивей и легче воспринимать происходящее и делать выводы. За работу, парень, расхлебывай сам!» признался он себе и сел в кресло за стол.
Там за дверью звякнул японский лифт, открыв массивные двери и по мрамору забарабанили игольчатые каблуки, оповещая мир о своей пустой исключительности, завоеваниях чужих крепостей и демонстрации дорогих знаков за боевые заслуги перед собой. Эхо каблуков сливалось с секундными стрелками коридорных часов, но потом стрелки ушли вперед, имея постоянную константу в отличие от каблучных ударов, управляемых головным мозгом владелицы туфель. Андрей выхватил слово «демонстрация» и стал его крутить во все стороны, он остановился на варианте «Демон» страция, прострация, кастрация, демон». Азарт выбросил мысли, навевающие унынье и поставил глаза на бутылку виски в угловом серванте.
«Не-а, виски потом, после победы!»
Стук притих, посетительница ступила на ковер в центре приемной и звуки ее присутствия стерлись мягкостью чужого покрытия. Дверь быстро отворилась, и бесцветная молния ударила где-то рядом, оглушая воздух за окнами.
Дай мне выпить, Чебурашка! бросила Лиза, не поздоровавшись, и плюхнулась в кожаный диван.
Самолет ее тела добрался до станции необходимой дозаправки.
Не могу, я занят! бросил Андрей, перелистывая десятую страницу Драфт Контракта.
Занят? Уже ночь, сколько можно работать? Ты такой скучный. От работы кони дохнут Дай выпить, хомячок!
Не кони дохнут, а те, кто на конях!
А, это ты про Скуратовского и его лошадку? Ты слышал, что его Егоза с секретарем уже коняшку-то продали Вот суки, а! Не успел хозяин сломать себе башку и покинуть этот гребаный мирок, как они уже на этом заработали. Говорят, когда покупатель увидел документы на лошадку, сразу предложил полтора желтых. Егоза стала орать, что он издевается, что конь единственный в мире и попросила 3 желтых, он дал 2. Во, уроды! Дай выпить, мужчина! скороговоркой выдала Лиза, сняла туфли на высоких мокрых каблуках и забралась на диван с ногами, специально демонстрируя черные узоры широких резинок и отрезки голых ног возле края кожаной мини юбки.
Я занят! сухо бросил Андрей, в пятый раз бессмысленно вычитывая одиннадцатую страницу контракта.
Занят, занят Невежливый ты какой-то. Короче, Андрэ, я по делу пришла. Оторвись и послушай!
Лиза открыла угловой сервант, достала черную бутылку «Купалини» и широкий фужер, похожий на стеклянное ведро для золотого песка.
Излагай
Анципович меня слушал сегодня. Слушал холодно, невнимательно, делал замечания. Затем его кукла шепнула ему, чей я друг и этот старый козлище сразу переменился. Нашел берега и пошел расхваливать меня на все лады
Друг, а чей это ты друг? спросил Андрей, не отрываясь от бумаг.
Ну чей, чей, твой, чей же еще! возмутилась Лиза. Как это Большая Медведица и без Медведя, это же нонсенс!
Прости, это что ты сейчас сказала?
Это нонсенс! ответила Лиза и влила в себя коньяк, причмокнув губами и закрыв глаза.
А, нонсенс, ну и что дальше?
А то и дальше, Анципович, старая сволочь, сразу, как-то поменялся, воспарил на лице и задал вопрос, есть ли деньги на съемку клипа, ну там, где я буду петь, и есть ли деньги на выпуск первого альбома, который его свора мне напишет? Представляешь? Я буду сниматься почти голой на шелковых простынях в связках роз и орхидей, меня будут засыпать хризантемами и обливать теплой водой с позолоченными фантиками
Почему теплой? Не мешало бы и холодной поддать. Конечно, я все представляю, это же Анципович, мудрый, великий и ужасный понтарь, умеющий вынимать чужие деньги с чужих лоховских счетов, разъезжая на самокате по ушам собеседника! съязвил Андрей, явно ощутив прилив дикого удовольствия от услышанной дури высочайшего качества и глупости.
Денег дашь? срывалась в открытой злобе Лиза.
Нет, не дам! так же быстро отреагировал Андрей, потрогав ухо и убедившись, что там ничего не висит.
Ну, ты что, с ума сошел? Это же для меня, я петь хочу! с капризными нотами никогда небитого ребенка промямлила Лиза и влила в себя еще коньяку.
Затем она наполнила еще и стала маникюром выбивать по стеклу какую-то мелодию, издалека напоминающую похоронный марш давно умершего и быстро похороненного Фредерика Шопена.
В том то и дело, я не дам денег именно по той причине, что не сошел с ума
Ну, котик, ну ты что, это же я, это же для меня. Ну, котик! продолжала бомбить похоронку Лиза, облизывая губы языком.
Я давно не котик, не хомячок, не суслик и не шизофреник Чебурашка, я Точеный Андрей Борисович! Меня точить не надо, я уже заточенный и острый. Ты это понимаешь? Ответ короткий, денег не дам. Хочешь петь, пой, в ванной, на кухне, на площадях и весях, в переходах ночных туннелей для людей, которые будут тебя слушать или не слушать, пой для божьих коровок или болотных лилий, наконец Это моя и всеобщая аксиома