Доложить о приезде генерал-губернатора не успели хозяин, тучный и носатый, сам удивительно похожий на домашнюю нечисть, выкатился встречать прямо к лестнице.
Ваше сиятельство! Какая радость! А мы уж ждали, ждали!
Quoi du neuf, mon prince10? весело спросил его Милорадович. Зачем звали?
Князь в ответ замахал руками.
Помилуйте, граф, мы всегда рады вас видеть! Вы не замерзли?
Бог мой, замерз еще как! Холода-то нынче собачьи.
В кабинете натоплено? сурово спросил Шаховской куда-то в темный угол прихожей. Оттуда пробубнили невнятное, но князь довольно кивнул: Идемте, граф. Я прикажу глинтвейна подать.
Из дверей выглядывала детская мордашка, лукаво блестели глазенки. Милорадович не удержался подмигнул мальчишке в ответ.
Кто это у вас, князь?
А! Николка Дюров, ученик театральный, из балетного класса. Сестра его учится у меня в драматическом. Вот берем их к себе, да еще племянницу Катерины Ивановны, на праздники. Нам в доме веселей, и детям роздых.
От занятий отлынивают, значит?
Шаховской в ответ негодующе вздернул нос.
Не от занятий, граф, а так хоть поесть вволю. Поверьте, мы им баклуши бить не дозволяем, занимаются как положено.
Поесть?
Поесть. На целых простынях поспать. Отдохнуть от колотушек. Все Театральное училище взять к себе, видит Бог, не могу, да и не дозволит мне князь Тюфякин.
Милорадович думал промолчать князь Шаховской из театров ушел, рассорившись с князем Тюфякиным, так стоит ли слушать? но не удержался и все-таки спросил напрямую у большеглазой мордашки:
Что, правда, душа моя, кормежка скверная?
Мальчишка застыдился, покраснел до ушей, скрылся за угол. Потом, видно, взял себя в руки и выглянул снова.
Точно так, ваше сиятельство, скверная!
«Р» у него выходила плохо, но Милорадович изумился другому.
Бог мой! Что это ты так по-военному, будущий служитель Мельпомены?
Mais vous êtes une generale, votre excellence11!
Милорадович рассмеялся. Во французском картавость мальчишки оборачивалась модным грассированием, зато от ошибок его князь Шаховской даже носом задергал.
Mon prince12, душа моя, не тревожьтесь, я не обижусь. Сам вечно путаюсь и могу сказать, что барышень весьма забавляет.
Рано ему еще о барышнях-то, буркнул князь. Другим замучил. Расскажи да расскажи ему про смоленский пожар!
Про смоленский не расскажу, не видал, бросил Милорадович небрежно, заметив, как вспыхивает надеждой детский взгляд. А про московский или как Смоленск обратно брали
Идемте же, граф! взмолился Шаховской. Прохладно в коридоре стоять, а Николка вцепится, так уж не отстанет!
В кабинете князя, в покойном кресле, Милорадович едва не задремал с недокуренной трубкой в руке. Хорошо! Кресло, печное тепло и душистый табак, а князь еще и глинтвейн обещал. Растаяли тени промороженного Петербурга и непростых разговоров с Остерманом, и будто вернулись давние времена, когда они с кузеном Гришкой шатались в Сочельник по узким улочкам Кенигсберга в распахнутых студенческих шинелях. На каждом углу торговки орали: «Glühender Wein!», а мальчишки считали гроши и отчаянно боялись опьянеть прежде не пили крепкого. Несколькими годами позже, в Геттингене и в Страсбурге, они с кузеном уже для забавы товарищей до первой звезды садили гопака на площадях, распугивая припозднившихся бюргеров и местных привидений, но в первое Рождество за границей были малы и опасались всякого неприличия.
Его совсем сморило, когда в подступающий сон ворвался знакомый вежливый голос:
С прибытием, ваше сиятельство. Заждались вас.
Милорадович с усилием разлепил глаза. Кружку горячего вина ему протягивала актриса Ежова, свет очей Шаховского Катерина Ивановна, а за ее плечом возвышался военный, которого он помнил еще темнокудрым молодым адъютантом с античными чертами лица и спокойным внимательным взглядом. Впрочем, с тех лет взгляд monsieur Киселева остался прежним, разве что прибавилось уверенной определенности, а пролегшие среди кудрей залысины сделали еще выше умный лоб.
Пришлось встать, поцеловать ручки хозяйки и поприветствовать своего когдатошнего адъютанта, уже с год как произведенного в генерал-майоры.
Bonsoir13, душа моя Павел Дмитриевич. Какими это вы здесь судьбами?
Ради вас, ваше сиятельство, склонил голову Киселев. Вы не забыли о моей способности отыскивать нужное?
Способности Киселева лежали скорее в области чувствительности к неправде, но скрыть от него местонахождение кого или чего-либо и впрямь было всегда нелегко. Не зря же он теперь военным следователем подвизается.
Да разве забудешь? И неужто опять с бумагами?
Киселев улыбнулся.
Не с бумагами, конечно, однако вы правы по делу.
Милорадович, досадуя, дернул галстук.
Помилуйте, Павел Дмитриевич! Вечер, вино с пряностями, театральные красавицы какие тут дела могут быть? Дайте хоть ненадолго забыть про счета, караулы, и что на Неве обвалился кусок набережной!
Его сиятельство граф Михаил Андреевич истинно прав, и мы ждем вас в зале, господа, вмешалась Катерина Ивановна с милой улыбкой, но Киселев даже бровью не повел.
Мы не задержимся, damoiselle Egoff14.
Катерина Ивановна подмигнула в ответ и вышла, оставив их наедине, но Милорадовича покоробило. Хорошо, что тут нет Шаховского князь трепетно относился к репутации своей любимой Ежовой, которая лишь по собственному почину не желала стать «смешной княгиней», по-прежнему регулярно получала билеты на ведовство и, хоть и пользовалась ими исключительно для театра, вызывала этим разные толки.
Пришлось сесть и указать Киселеву на кресло. Павел Дмитриевич чинно положил ладонь на подлокотник.
Не о набережной я хотел говорить, а попросить ваше сиятельство о помощи одной особе, к коей питаю большое уважение.
Милорадович устало вздохнул в сторону, хотя утаить что-либо от Киселева было практически невозможно.
Говорите.
Графиня Потоцкая с дочерьми в Петербурге, как вы знаете, обстоятельно начал Киселев разом вспомнилось, как он зачитывал бесконечные реляции после сражений и просил внести правки. А что, спрашивается, после него править? Излагал на бумаге факты Киселев тоже всегда очень гладко.
Милорадович с трудом сдерживал зевоту, но вспомнил, что означенной графине Киселев надеется стать зятем, а значит, следует хотя бы изобразить внимание усилие собеседник почувствует и оценит.
О тяжбе comtesse15 Потоцкой с пасынками я наслышан. Продолжайте, прошу вас.
Она просит ваше сиятельство принять ее и разобрать дело, надеясь на ваше справедливое заступничество и всем известную смелость.
Бог мой! Павел Дмитриевич, канцелярия открыта для всех просителей в приемные часы, но я все-таки по иному ведомству. Да и известная ваша близость к государю могла бы много больше пользы принести для графини Потоцкой. Отчего же вы не сами?..
Киселев любезно улыбнулся, но в глазах мелькнуло приметное огорчение.
Значит ли это, ваше сиятельство, что я должен передать от вас графине отказ?
Милорадович вздохнул хорошего настроения как не бывало.
Я буду ждать графиню, но не могу ничего обещать.
Она очень несчастная женщина
С очень красивыми дочерьми, подхватил Милорадович, и Киселев закусил губу. Павел Дмитриевич, не сердитесь, но дело госпожи Потоцкой такого свойства, что, право, не знаю, чем я мог бы помочь.
Votre excellence16, в свете распространяются разные слухи, и не всем им следует верить, холодно заметил Киселев. Но вы не откажете выслушать ее сиятельство d'original17?
Si, monsieur, surtout que18 я еще не имел удовольствия быть с ней знакомым, примирительно сказал Милорадович. Ссориться не хотелось, хотя о греческой куртизанке Потоцкой он слышал довольно, чтобы не верить ни единому ее слову. Похоже, не верит ей и Киселев. При его-то способностях это неверие лучшее доказательство, что дело гиблое. Но, говорят, он до безумия влюблен в ее старшую дочь, а любви надо прощать. Тем более, графиня упорно отказывает ему в руке Софьи, а Павел Дмитриевич большая умница и не мытьем, так катаньем умеет добиваться своего. Понять бы, отчего он не обратился к государю. То ли графиня не пожелала прибегнуть к его помощи, чтобы не быть обязанной, вот он и придумал обходной маневр? То ли сам не хочет ввязываться в тяжбу невестиного семейства, чтобы не портить себе славу безукоризненно честного следователя?