Это называется «стабильность», Фрэнк. Благодаря такому подходу у нас хорошая рентабельность вот уже много лет.
И что, так будет всегда?
Послушай, сказал Ричард, мне нравятся все эти новые идеи, мозговые штурмы я открыт для любых инициатив. Но сейчас, рассказывая о своем проекте мне и всем нам, ты будто о каком-то благословении просишь. Дела так просто не делаются, понимаешь ведь? Как насчет того, чтобы не рваться с места в карьер? Дай нам всем немного времени, чтобы все обдумать, мы непременно вернемся к вопросу позже. Что скажешь?
Добро, сказал я, уверенный, что никто ни к чему возвращаться не будет.
Прекрасно. Ричард расцвел. А теперь к следующему пункту повестки дня
И до конца встречи я старался не выдавать своих внутренних терзаний. Более того, я изо всех сил старался отвлечься от навязчивой мысли о том, что на мне схлопнулся капкан: что бы я ни предложил коллегии теперь, это будет отвергнуто; любой проект, который я подготовлю и положу на этот стол, зачахнет, как растение в горшке, которое не поливали слишком долго.
За окнами старинного конференц-зала туман медленно рассеивался, снова открывая обзор на реку и городской пейзаж, где мой разум блуждал среди сцен умиротворяющего упадка.
3
Страх, настоянный на неудаче, гремучая смесь. Слишком увлеченный тем, что я считал гениальной новаторской идеей, своим «особым проектом», я никогда серьезно не задумывался о том, могли ли люди, чье одобрение я ценю больше всего, отвергнуть меня. Это был просчет, несомненно, огромных размеров. Оставшуюся часть утра я не мог ничего сделать, кроме как ругать себя за то, что дал этакого масштабного маху. Подумать только, я, руководитель своего подразделения, так оплошал на глазах у остальной верховодящей стаи в их глазах я теперь не ровня им; не волк, а так, овца в плохо сидящей шкуре, пятно плесени, по форме напоминающее человека на том месте, где некогда был человек. «Ты слишком тяжело это воспринимаешь», утешило одно из тех вторичных «я», которые имплантированы в каждого из нас и которые в таких случаях появляются на сцене, чтобы сыпать идиотскими клише, упражняясь в знании набивших оскомину народных мудростей. «По большому счету», начал было мудрый внутренний голос, но тут же я мысленно удавил его обеими руками, потому что:
а) нет никакого «большого счета»;
б) если бы он был, мы бы ни черта в нем не понимали и не значили, что печально;
в) сама идея «большого счета» это что-то край-
не печальное и темное.
Когда Галилей представил свои выводы совету директоров Ватикана, он, по крайней мере, позаботился о том, чтобы вооружиться фактами, подтверждающими свою неудачную попытку разобраться с теми, кто поддерживал у масс неверное представление о «большом счете». Он принял опрометчивое решение поделиться тем, что знал, не с теми людьми но, по крайней мере, он знал, что прав.
Я не имел ни малейшего представления о том, сколько стоит мой проект; ценность его заключалась исключительно в суждениях окружающих меня людей, особенно Ричарда. Для меня не имело значения даже то, что в маловероятном случае его принятия в высших сферах компании, он может принести реальную прибыль. Важно было только показать, что я мечусь ровно в ту же сторону, куда и все остальные кабанчики. Но меня слишком легко раскусили, ведь метался я неискренне, и копытца мои цокали далеко не в ногу с коллегами. А ведь я так усердно пытался это скрыть на собрании в то хмурое утро!
Если и существовал выход из подобной ситуации, то лишь один: просто последовать примеру Галилея и отказаться от своей нелепой идеи, своего особого плана. Как я вообще до чего-то подобного додумался? Ума не приложу. Я ведь прекрасно знал, чем подобает человеку на моей должности заниматься, моя работа в компании не связана с какими-либо инновациями или проявлениями гениальности. С сего момента стоило одернуть себя, а если и проявлять инициативу, то лишь тогда, когда мне прикажут (а мне никогда никто не станет приказывать). Нужно говорить и делать лишь то, что от меня ждут. Ничего другого.
Мои мысли бегали по кругу, драматические отречения громоздились на плаксивые клятвы, и я даже не заметил, как массивная фигура Ричарда нарисовалась у меня в дверях.
Есть минутка, Фрэнк? спросил он.
Конечно, ответил я. Было видно, впрочем, что ему мое приглашение не требуется на самом деле он просто взял и вошел, не слушая особо, что я скажу. Он помахал у меня перед носом парой листков аннотацией моего проекта, представленной на собрании, и заговорил:
Итак, послушай меня. Во-первых, я не собираюсь ставить подпись в защиту этого твоего проекта или как-либо его продвигать. Во-вторых не думай, что я плохиш, которого хлебом не корми дай чью-нибудь лебединую песню запороть. Я отправлю твой проект в отдел разработок. Без особой помпы, без шума просто перешлю им на почту, в текучке. А там уж пусть креативщики решают. Только будь добр, сократи эту простыню до половины страницы, максимум до одной. Пришли мне, а уж я передам по адресу. Сможешь?
Да, конечно. Спасибо тебе большущее, Ричард. Я ответил ему спокойно, но это не так-то легко далось абсурдное облегчение захлестнуло меня с головой. Я был спасен. Пускай горькие думы всего несколько мгновений назад отзывались эхом в затхлом мраке моей душонки теперь меня переполняла благодарность. Уж не за такую ли прозорливость в вопросе решения проблем Ричард стал зваться Умником? Тут ведь поди сообрази, как с парнем-инициативщиком вроде меня сладить.
Посмотрим, может, обсудим все еще разок на следующем собрании, продолжал увещевать меня наш главный гном. Сверим, так сказать, перспективы что думаешь?
Было бы чудесно.
Вот и отлично. Ричард явно собрался уходить, но вдруг встал как вкопанный и обернулся ко мне. Слушай, Фрэнк произнес он каким-то непривычно низким голосом.
Что такое?
Может, вместе с писулькой для креативщиков пришлешь мне проект целиком?
Я не соврал, когда сказал на собрании, что это почти целиком «домашняя работа», на голубом глазу сказал я. Так что у меня почти все лежит дома. Кое-что даже от руки написано. Я оцифрую, приведу все в порядок и тогда уж отправлю, если ты не против. Я нашелся с ответом для Ричарда без малейшего промедления, и все же он в какой-то едва ли измеримый отрезок секунды нахмурился и бросил на меня тяжелый, как гранит, взгляд.
Конечно, сказал он.
Когда вышел Ричард, я подождал, пока не почувствую себя в безопасности, и рухнул на столешницу лбом. «Знает», подумалось мне. Знает, гад, что я лгу. В нижнем ящичке стола у меня хранился весь мой проект целиком и распечатка где-то на пятидесяти листах, и электронная версия, записанная на диск. Я отпер замок, чтобы убедиться, что ничего из хранилища не пропало. Ничего, взаправду хотя, по какой-то бредовой причине именно этого я и боялся. Я дотронулся до диска, несколько раз пролистал страницы. Все на месте. Задвинув ящичек, я снова его открыл и еще несколько раз потягал его туда-сюда, прежде чем все-таки закрыть, запереть и спрятать ключ назад в бумажник.
Чего я все еще не мог понять, так это причины моей лжи. Она родилась из чистого инстинкта, не имея под собой никакой рациональной основы. У меня ведь не было причин опасаться, что Ричард украдет мой проект и присвоит себе все заслуги. Конечно, поступать так ему не впервой, но за все эти годы никакое предательство со стороны как начальства, так и коллег, меня ни разу не обескураживало. Учитывая, что в компании я не стремился достичь более престижных должностей, чем нынешняя, с какой стати мне мешать ходить вокруг да около, взаимодействуя с моим непосредственным начальником?